— Это не так просто. Ты не понимаешь, мама. Для него все иначе. Испанцы такие… не такие, как мы. — Алессандра возражала страстно, но чувствовалось, что она осуждает мужа.

Тэра улыбнулась.

— Как ты его защищаешь! — нежно сказала она.

— Да. Так же, как ты защищаешь папу. — Вернее, защищала, добавила про себя Алессандра.

— А что еще?

— Еще?

— Что еще делает тебя несчастной?

— Разве я несчастна?

— Должно быть. Иначе ты не была бы здесь.

— О Боже, мама! Я забыла, какой ты можешь быть бестактной!

— Считай это женской интуицией и материнским участием. Если не хочешь, не говори.

Алессандра вздохнула.

— Я хочу ребенка. Так сильно, что это превратилось в манию.

— Это его выражение?

— Да. Иногда он даже злится, хотя это совсем на него не похоже.

— Конечно, злится.

— Но почему?

Тэра рассмеялась.

— Ты не думаешь ни о чем, кроме своей неспособности. Считаешь, что только на тебе лежит ответственность, что во всем виновата лишь ты.

— Да.

— Мужчины тоже переживают. Бесплодие страшно уязвляет их самолюбие. Это так же тесно связано с мужским достоинством, как и с женским.

Алессандра во все глаза смотрела на мать. У нее словно камень с души свалился.

— Почему я не подумала об этом? Ты прелесть, мама!

— Можешь считать это моей житейской мудростью. А кроме того, — мягко добавила она, — Рафаэль наверняка говорил тебе, что еще рано впадать в панику. Для таких вещей год не срок.

Алессандре захотелось немедленно вернуться в дом, позвонить Рафаэлю, сказать ему, что все в порядке и что она вылетает ближайшим рейсом.

Она улыбнулась, понимая, что нет причин для страхов, что Рафаэль хоть и далеко, но душевно рядом с ней. Они оба любят и всегда будут частью друг друга. Все как-нибудь образуется.

Но сейчас в ней очень нуждаются родители. По сравнению с их трудностями собственные отходили на второй план.

Алессандра повернулась к Тэре и в порыве любви прижалась к ней щекой.

Легкий ветер пробежал по лужайке, тронул длинные пряди распущенных волос Алессандры и обтянул фигуру Тэры, одетой в легкое свободного покроя платье.

Алессандра с изумлением уставилась на ее живот. На смену смутной тревоге о здоровье матери пришло потрясение, обрушившееся нее подобно лавине. Все встало на свои места.

— Не смей разговаривать со мной в подобном тоне. Тем более в моей собственной студии! — яростно протестовала Изабелла, когда Рафаэль обрушил на нее слова, которые она никогда не предполагала услышать от сына.

Конечно, она знала, что Рафаэль с детства отличался решительным характером. И когда он превратился в сильного, мужественного испанца, это стало предметом ее гордости. Кроме того, он был человеком безупречной морали, щепетильно честным в делах и справедливым по отношению к рабочим. Он не афишировал свои чувства, но относился к сестре и племяннику с добротой и участием. И всегда обращался с ней любовно и почтительно.

Но теперь Рафаэль совершенно изменился. Он кричал на них, своих родных, и это стало настоящим шоком. Он осуждал их, ругал и даже угрожал. Чтобы побороть охвативший ее страх, Изабелла тоже повысила голос.

— Нет, ты будешь меня слушать, мама! — с силой ответил Рафаэль. — Вы все будете слушать! Настала ваша очередь!

Катриона, облокотившаяся о кипу старых работ матери, тяжело вздохнула и уставилась в окно. Она вела себя как неуправляемый подросток, демонстрирующий пренебрежение к распеканию директора школы.

Эмилио решил воздержаться от пререканий. Глядя на суровое лицо Рафаэля, он рассудил, что умнее промолчать.

Наступила тишина.

— Очень хорошо, — с достоинством сказала Изабелла. — Мы слушаем тебя.

— Хуже всего то, — сказал ей Рафаэль, — что вы соглашаетесь на это не потому, что серьезно относитесь к моим словам, а потому, что возражать мне не в ваших интересах.

— Нет-нет, — живо откликнулась Изабелла, решив немножко задобрить сына. — Конечно, мы серьезно относимся к тому, что ты говоришь.

— Да неужели? Кто-нибудь из вас думал о моих чувствах в прошлом году? — с жаром спросил он. — Сомневаюсь. Вы просто шли на поводу своих инстинктов, выражая свое отношение ко мне и моей жене!

Рафаэль остановился. Его мысли вновь обратились к Алессандре, к той любви и боли, которые она ему принесла.

— Я объясню вам подробно. — Он обернулся к Изабелле. — Ты, мама, — сказал он, сверля ее черными глазами, — ревнива и нетерпима. Ты не выносишь Алессандру, потому что она моложе и, как тебе представляется, претендует на главенство в доме.

— Мне это не представляется: Так оно и есть. А главная здесь я! — с негодованием ответила Изабелла.

— Нет. Главой семьи был и остаюсь я. Если же ты имеешь в виду роль хозяйки дома — да, спорно. Но Алессандра не дает никаких поводов подозревать, что претендует на твои лавры.

— Ха! Она разговаривала со мной без всякого уважения! — Изабелла нарочно употребила прошедшее время.

— Она защищается от твоих нападок! — парировал Рафаэль. — И правильно делает! Она тебе не кроткая овечка!

Эмилио фыркнул.

— А ты, племянник, — грозно повернулся к нему Рафаэль, — эгоистичный, разбалованный мальчишка, никчемный, глупый и возмутительно ленивый!

— Ты отдал ей мою призовую лошадь! — закричал взбешенный Эмилио. — Как я должен был на это реагировать?

— Я устал от этих слов. Сколько можно, Эмилио? Придумай что-нибудь поновей. Я скажу тебе, почему отдал ей Оттавио. Потому, что она знает, как помочь коню раскрыть свои возможности. Потому, что само животное тебе безразлично. Тебе только нравилось щеголять в красном жокейском камзоле. Некоторые люди больше заботятся о плюшевой игрушке, чем ты о живом существе!

Эмилио покраснел, его кадык заходил ходуном.

— Я отдал его еще и потому, что Алессандра лучшая наездница, чем ты, — беспощадно закончил Рафаэль.

— Бедный Эмилио. В искусстве верховой езды тебя сравнивают с женщиной. Это слишком жестоко, не так ли? — лениво вставила Катриона.

— А ты помолчи! — отрезал Рафаэль. — Придержи свой поганый язык! Сейчас дойдет и до тебя!

Рафаэль гадал, понимает ли его умная сестра, что сейчас он ведет ту же игру, которая доставляет такое удовольствие ей. Она — большая мастерица дразнить людей, подстрекать, провоцировать и заставлять раскрывать карты.

Он опять повернулся к Эмилио.

— Когда ты, наконец, начнешь отвечать за свои поступки? — требовательно спросил он.

Эмилио уставился в пол.

— Когда ты повзрослеешь и перестанешь рассчитывать на подачки?

— Я уже взрослый! — воскликнул Эмилио, дрожа от негодования.

— Нет. Ты все еще ребенок, забавляющийся игрушками. Только игрушки у тебя слишком дорогие. Купленные на деньги бабушки.

Эмилио сморщился, поняв, что загнан в угол.

Рафаэль повернулся к Изабелле.

— Насчет учебы на автогонщика твоя идея?

— Да чему тут учиться? — пренебрежительно бросил Эмилио. — Нужно просто водить машину!

— Тебе нужен опыт. Нужны спонсоры. Своя «конюшня», она же команда механиков. Ты думал об этом?

— Да!

— И что же?

Эмилио выпятил губы, тяжело задышал, как готовый расплакаться ребенок, и исподлобья посмотрел на Изабеллу.

— Она не дает на это денег. Мешает мне делать то, что я хочу!

— Ты просил у нее денег, чтобы нанять команду?

— Да.

Враждебный взгляд Рафаэля заставил Изабеллу вздрогнуть.

— Я больше не дам ему ничего, — сказала она дрожащим голосом. — Хватит.

— Я тебе говорил, что заработаю намного больше и все верну, но ты не слушала! Глупая старуха! — завопил Эмилио. — Ты ничего не понимаешь в автогонках!

На глаза Изабеллы навернулись слезы.

— Извинись! — загремел Рафаэль и грозно шагнул к племяннику. — Сейчас же!

— Прости, — поспешно пробормотал Эмилио, покосившись в сторону бабки.

Катриона вздохнула.