Это никаким образом не походило на пространственно-временной континуум до Большого взрыва.

«Может, у меня галлюцинации», — подумал Игорь.

В нескольких метрах от него материализовался бородатый старец в костюме-тройке.

— Савелий Игнатьевич! — вырвалось у Игоря.

— По всем правилам твоему подсознанию нужно было бы отождествлять меня с отцом, а не с преподавателем квантовой физики на четвертом курсе университета, — сварливо заметил старец. — У тебя явно не все в порядке с психикой, куча всяких комплексов. Впрочем, для ученого это скорее норма.

Игорь встал с травы и осторожно подошел поближе.

— Кто вы на самом деле?

— А ты как думаешь?

— Бог?

— Почему так неуверенно? Ведь ты меня и искал.

— Вы… У вас не только внешность, у вас и манера поведения Савелия Игнатьевича! Как это может быть?

— Я беру образы из твоего подсознания. То же касается и сада. Неужели ты думаешь, что все это существует на самом деле? И вообще-то, к Богу положено обращаться на «ты». Такова традиция… Вы, собственно, все правильно рассчитали, — продолжал Бог, — что, пройдя момент Большого взрыва, попадете во «вне-время» и встретите там меня. Однако странно было бы думать, что после сотворения мира это «вне-время» куда-то исчезнет, это же, выражаясь вашим языком, моя естественная среда обитания. Небеса, мир иной, называйте как хотите. И путешествовать здесь по времени нельзя, так что сейчас ты в своем настоящем. Впрочем, если МАВР вернется, то он снова преодолеет весь путь во времени с момента Создания. Такие вот парадоксы, ну, ты, я думаю, к ним привычен.

— Значит, я смогу вернуться обратно?

— Нет, сынок. Никакого для тебя «обратно» не будет. Да не бледней ты так, здесь тоже вполне неплохо. Опять же, ты первый, кто попал на Небеса во плоти, будешь здесь знаменитостью. А не отпускаю я тебя потому… Как бы тебе объяснить? Вот ты задавался когда-нибудь вопросом, зачем я создал эту самую Вселенную?

— Я не знаю… Я думал, что это была насущная необходимость. Вы просто не могли поступить иначе.

— Ну ты, приятель, сморозил сейчас глупость. И еще называешь себя ученым. Ничего умнее придумать не мог?

Игорь смущенно промолчал.

— Видишь ли, вся эта ваша мышиная возня там, на Земле, меня нисколько не греет. Вот ты, скажем, смотришь на микробов в микроскоп — тебе это интересно? Ну, может быть, несколько часов. Или дней. Или лет, если ты ученый-естествоиспытатель. Ну а дальше? Что тебе до них? Ты же не можешь опуститься до их уровня. Я и души бессмертные вам подарил только для того, чтобы у вас стимул какой-то был в жизни, а вовсе не по доброте своей… Нет, у меня цель была другая. Мне необходимо было получить сущность, равную мне по возможностям, но тем не менее не собственную копию. Возможно, несколько таких сущностей. Порою очень тоскливо быть единственным в своем роде. Однако, как ты сам понимаешь, создание такой сущности — это единственная вещь, которую я сделать не в состоянии. По крайней мере, напрямую. Вот опосредованно — можно было попробовать. И я предположил, что, создав достаточно сложный объект — Вселенную — и устроив там все таким образом, чтобы все развивалось от простого к сложному, через какой-то промежуток времени мы получим высшую степень сложности — Бога. В общем-то, так все и стало. Люди гораздо ближе к Богу, чем камни или бактерии. Только вот знаешь… поэкспериментировав немного, я понял, что зря являл себя вам. Если перед глазами у вас все время будет мой образ, то вы и разовьетесь в мое подобие. Ясно, что мне этого не нужно. Так что с некоторых пор всякие поиски доказательств своего существования я пресекаю. Божественным вмешательством, которое как таковое не выглядит. И это действует! Теперь в меня верят значительно меньше.

Игорь снова опустился на траву.

— Значит, так вот обстоят дела… Бог есть, но он не хочет, чтобы в него верили. А люди для него не важней бактерий.

— Нет, конечно, — возразил Бог, — вы вполне замечательные создания… Если обращать на вас внимание пару раз в день. И не забывай о высоком предназначении человечества! Ваши потомки будут равны мне! Вы сотворите собственного Бога, и он будет относиться к вам с должной долей признательности и любви. Но для этого вы должны пока перестать в него верить.

В подвале Института темпоральных исследований гул, немного замолкший полчаса назад, вновь усилился.

— Он возвращается! — пронеслось по залу.

Ангел наконец-то получил приказ. Он влетел внутрь МАВРа и облекся плотью.

С лицом, фигурой, голосом, памятью и привычками Игоря Жмакина ангел вышел из капсулы и тихо произнес, глядя на умолкшую толпу:

— Его там не было.

Это я гляжусь в луну. И мне отлично виден некто, стоящий по пояс в дикой траве — не на луне, конечно. Слева от него обрушенная башня — кольца и ребра, справа развалины подстанции и холодные ржавые клубки бывших трансформаторов. Позади — его собственная длинная тень, а впереди, на виадуке, — я.

Заросли вокруг него не шевельнутся. Никто не спугнет, не шмыгнет тенью. Когда-то здесь были и кошки, и крысы. Да что уж — и люди тут были. Много. Теперь только стылые балки, старые цепи — и мы.

Он не видит меня, конечно. Лебеда и дикий мелкий подсолнух доходят ему до ключиц. Может, пришелец не он, а она. Это все едино. Был бы живой человек. Спущусь, а то не ушел бы, мало ли…

Надо же, как увлекся! Что-то у него там такое в руках? Ничего не замечает. Быть не может, чтобы не увидал, как свет отражается в полосах на куртке…

Не увидал. Подпустил меня вплотную. Тогда только почувствовал, вскинул голову:

— Нравится?

Я, признаться, такого не ожидал. Вокруг мертвая промплощадка, на сто километров во все стороны — дичь и глушь, а он — ни «здрасте», ни «ай-ой», а сразу спрашивает: нравится ли?

— Что?!

— А вот, смотри…

Осветил линии ладоней, будто болотными синеватыми огоньками, и красными, как на давно снятом железнодорожном пути.

— Ты кто такой? Что это у тебя?

Он опустил руки, высветил драную майку с разводами.

— Сам-то я Мак. А это у меня компас.

С ударением на «а».

— Для чего? Что ты тут делаешь?

Он взъерошил волосы на затылке:

— Ага… Ну, прости, я думал, тут никого не бывает… Компас — он и есть… Ищем.

— Что?

Тут он улыбнулся.

— Жилу.

— Кабель?

— Нет, зачем! Кабель нам не нужен. Слушай, ты в сторону не сойдешь немного? Мы закончим, потом я с тобой поговорю.

Я послушно отступил на несколько шагов. Ничего, главное — не спугнуть…

Мак опять взялся за свой компас на веревочке. Помедлил — и двинулся, забирая вправо. Я — за ним. На ходу Мак бубнил:

— Должна она здесь быть… И полнолуние, понимаешь…

В заспинном мешке у него что-то горбилось. Живое?

— Ма-ару-у!

Мак, не оборачиваясь, хлопнул свободной рукой по мешку.

— Маруак! Ко-огти!

Дернул плечом, сбросил лямку, сунул мешок мне.

— Подержи. А то он мне спину рвет…

Мешок отчаянно корчился. Я потянул завязку и выпустил на волю кота. Облезлый черный кот, узкоглазый злой дьявол.

— Это Маруак. Помощничек. Видишь, когти какие? Как ножи! Ну, все. Жила есть. Туда пошла, — Мак показал на скелет погрузочной эстакады. — Но еще не в полную силу. А ты… — он смерил меня взглядом с головы до ног, — ты здешний? Живешь тут?

— В некотором роде.

— Ты же ничего, если мы у тебя тут полетаем?

— Полетаете?

— Ну да. Я летун, а ты не слышал, что ли?

Я покачал головой. Мак открыл было рот, но тут над нами крякнул давно мертвый мотор.

— Что это? Там еще кто?

— Никого нет. Просто… место очень старое.

— Привидения? — Мак насмешливо скривил рот.

— Ну… а ты что, боишься?

Мак пожал голым плечом.

— Не очень-то… Оберег у меня есть, потому что ночью иногда летает всякое… присосется, потом поминай как звали… а ты сам?