Экипаж тряхнуло. Кони в последний раз дернулись и стали. Скрипнула дверь.

— Мирное поле, вашество! — хрипло крикнул ямщик. — Кому надо, выходьте. Опосля будет Княжеский Замок.

— Никому не надо, — проворчал профессор, блеснув пенсне. — Гони, Ванька!

— Погодите, — вскинулся Антон. — Мирное поле… Я хочу посмотреть.

— Я бы на вашем месте поостерегся, Антон Павлович, — сказал старый гувернер. — Ваш батенька этого бы не одобрили.

— Пусть барчук посмотрит, — буркнул профессор и отвернулся.

В низком дверном проеме Антон увидел искрящееся в лунном свете заснеженное поле, уходящую в лес тропинку и маленький бревенчатый домик вдали за темным ельником. Квадратное окошко уютно светилось мягким желтым светом. Дым из короткой трубы уходил столбом к звездному небу. Мирное поле… Наверное, именно сюда меня звали тогда, в прошлой жизни. Дом в глухой деревне. Или вовсе без деревни. Куда можно добраться только на санях, да и то — если знаешь дорогу. Может, здесь и есть то, мое место?

Антон шагнул на ступеньку.

— Антон Павлович, одумайтесь!

Он обернулся. Посмотрел на старика-гувернера, профессора, третьего попутчика, который спал всю дорогу, прислонившись к тюкам с пожитками.

— Вы знаете, господа… говоря по-новомодному, у меня раздвоение личности. Мне тяжело это объяснить, я многого не понимаю… но я чувствую, что мне лучше остаться здесь. Чтобы тот, другой, выбрал правильную дорогу. Не такую пустынную и безлюдную, как моя. Не такую зимнюю, что ли… Вы меня понимаете? Чтобы он не пожалел о своем выборе.

Старик некоторое время смотрел ему в глаза. Потом сказал:

— Да, ты, кажется, понял. Человеческая личность всегда двоится, когда оказывается на перекрестке. Главное — выбрать.

Антон медленно спустился на землю. Где-то опять завыли волки. На этот раз ближе. Кони всхрапнули.

— До свидания, господа.

— Прощайте, молодой человек.

Дверь захлопнулась, ямщик гикнул, хлестко ударив вожжами по лошадиным спинам.

Антон еще долго смотрел, как скрывается в лунной мгле черный дилижанс, тускло помаргивая прикрепленным сзади фонарем.

Волки взвыли еще ближе. Антон затравленно обернулся. Звери выли теперь не переставая, словно накатывая, приближаясь отовсюду, слева, справа, сзади, сверху… Он не сразу понял, что это воют не волки.

Два снаряда прилетело из-за леса, с германских позиций. Один разнес в щепки бревенчатый домик. Другой взорвался в пяти шагах от Антона, взметнув к звездам тучу снежной пыли.

Он открыл глаза.

— Как вы себя чувствуете? — офицер в полковничьих погонах и с синими знаками различия Кавалерийского дивизиона пристально вглядывался в его лицо.

— Хорошо…

— При вас были документы поручика Мелькевича. Это вы?

— Да.

Лицо полковника значительно подобрело.

— Я знал вашего отца, Антон Павлович. Слава богу, мы оказались рядом в момент обстрела. Поступаете в мое распоряжение. Потом оформим как полагается. Немец рядом, каждая сабля на счету, сами понимаете.

— Я не ранен?

Полковник махнул рукой.

— Ну что вы! Так, царапина. По голове полоснуло. Скоро заживет. В госпиталь — даже и думать не смейте!

— Да.

— Ну вот и замечательно. Собирайтесь. Скоро выступаем.

Двери лязгнули, закрываясь.

— Следующая остановка — «Улица Нестерова».

Антон поднялся.

— Мне пора. Даже не знаю, дед… Поговорил с тобой, и словно изменилось что-то. Веришь, когда садился в трамвай — даже не знал, что делать утром. Теперь вроде знаю.

Старик нахмурился.

— Вроде — это не то слово. Надо знать наверняка. Главное — это цель. Знаешь цель — всего добьешься.

Антон пожал плечами.

— Может, ты и прав. Только вот не пойму одного… Я словно потерял что-то. Часть себя. Может — лучшую, может — худшую. Но — часть. Вот за это я вас, психоаналитиков, не люблю. Все-то у вас просто и ясно. А жизнь — она сложнее. И когда стараешься загнать ее в рамки — туфта получается. Так что пусть ты и профессор психологии, и мой дед, и уважаю я тебя, конечно, — а все-таки ты многого не понимаешь. Да.

Дед фыркнул.

— Ну вот, развел демагогию. Что завтра-то будешь делать?

Антон усмехнулся.

— Утром и решу. Окончательно — и сам!

Магнитное домино с собой протащил Жих. Взяли стенку от сгоревшего компа, закрепили как столик, чтобы все могли разместиться.

— На что будем играть? — поинтересовался Бекхан.

— Можно взять зубочистки, — неуверенно сказал Козодоев, так и не отмывшийся от копоти. На лбу черная полоса, из опаленных бровей торчат смешные подгоревшие волоски-пружинки. — Поделим их поровну, будут как деньги.

— Давайте пока так разомнемся, — предложил Жих, зависая над игровым полем вниз головой. Огненная шевелюра — как солнечная корона, дыбом во все стороны. Понятно, что ни майором, ни Жихаревым, ни Сашкой его никто не звал — Жих, он и есть Жих. Самый молодой, легкий, стремительный. Культмассовый сектор.

— Или запасные микросхемы из комплекта вездехода, — сказал Козодоев. — Мы их поделим поровну, будут как деньги.

— Правила все помнят? — Жих начал уверенно доставать из коробочки по одной кости и класть на стол. Доминошки прилипали со звонким клацем. — Игра идет до ста одного. Кто набрал, тот проиграл.

Бекхан пытался пристегнуться карабином к скобе на обшивке, но забинтованные пальцы слушались плохо.

— Давай лучше, чтоб кто-то выигрывал, — сказал он, — а то проигравших здесь и так хватает.

Жих обвел взглядом закопченные стены модуля в разводах от пожарной пены, безжизненные экраны, обугленную мишуру сгоревшей проводки и предложил:

— Тогда наоборот, играем, пока у троих не наберется сто одно. У кого меньше — тот выиграл…

— Маленькие зеленые будут по рублю, — сказал Козодоев, — а длинные красные — по пятерке.

— Стрелок, плыви сюда! — Жих уже размешивал фишки на базаре.

Райнис обычно с удовольствием отзывался на «Стрелка» — у него кто-то из пра-пра действительно был в охране Ленина. Но сейчас латыш продолжал сидеть, сгорбившись в углу за клавиатурой уцелевшего монитора.

— Стрелок, тебя ждем! — Бекхан, наконец пристегнувшись, начал отбирать кости.

— Жих, сядь, а то подсматривать будешь, — сказал Козодоев.

Райнис вылез из кресла и в несколько касаний перелетел к ним.

— Управление антенной восстановить не получится, — сообщил он. — Физически все цело, но нет резервных копий программ — они лежали на сервере.

Все помолчали. О том, что связи с Землей больше не будет, они уже и так догадывались, а теперь единственный в экипаже представитель Евросоюза, он же бортмеханик по совместительству, подтвердил это «официально».

— А дисков совсем не осталось? — переспросил Козодоев, хотя своими глазами видел, как стопа лазерных дисков оплывала стеклянным блином.

— У кого «один-один»? — спросил Жих.