Мата сказала, что пришла нас проводить. Катька моя расчувствовалась аж до слез, даже попросила меня дать девчушке еще полтинник для отца. Мавританка приняла купюру молча, с легким поклоном. Перед паспорт-контролем они расцеловались, а дальше нас закрутили предполетные хлопоты: проверка, посадка, нервное ожидание взлета и восемь убийственно долгих часов среди облаков с пересадкой на Канарах.

И вот наконец — с трапа в московскую ноябрьскую слякоть. Хорошо! На родной земле и дышится легче. Не знаю, кому как, а у меня всегда по возвращении с загранки дикий прилив сил наступает. Родина все-таки.

Уже в аэропортовой скотовозке я приметил, как мелькнуло меж людьми похожее серое платьице, да еще подивился: надо же, кто-то с Мавритании местным текстилем затарился.

Шок наступил после таможни. Едва мы дождались наконец багажа и, навьюченные, выползли в зал к галдящим мужикам: «Такси! Такси недорого!», меня кто-то осторожно тронул за рукав.

Мы с Катей поочередно обернулись и просто онемели, застыв посреди человекопотока. Соотечественники толкали нас сумками, таксисты надрывались, зазывая, а мы молча пялились, как вы уже догадались, на Мату.

А та как ни в чем не бывало тянет руку и просит разрешения взять у Кати пакет, «чтобы помочь».

Тут дар речи к нам вернулся. Катю прорвало. Кричать она начала почему-то на меня. Будто это я все подстроил. Будто это моя дурная шутка. Будто… ладно, всего и не упомнишь. В общем, всякие обидные глупости.

Мы мешали проходу, и парень в синей форме попросил нас отойти в сторонку. Так и поступили. В сторонке Катя взяла себя в руки, и мы попытались разобраться. Мата продемонстрировала нам загранпаспорт Исламской Республики Мавритания, и я в который раз подивился предусмотрительности старика-негра. В паспорте стояла российская виза — поддельная, даже мне это было видно. Однако же поверх нее чернел штемпель КПП «Шереметьево» как памятник халатности российских пограничниц. Впрочем, немудрено: с одного взгляда ясно, что эти сонные клуши в погонах утратили эффективность работы уже много часов назад.

Но больше всего меня поразило наличие билета на наш рейс. Его стоимость многократно превышала те двести баксов, что я всучил папаше-негру. Ума не приложу, как он мог его достать. То есть позднее у меня появились некоторые соображения, но оставлю их при себе. Все-таки я не знаю наверняка.

Как бы там ни было, но пришлось нам взять Мату с собой из аэропорта. А что делать? Обратно отправить? На какие шиши? В аэропорту не бросишь. Сама она продолжала называть нас господами, а себя — нашей служанкой и говорить, что я купил ее у отца за двести долларов. В общем, конфуз по полной программе.

То, на что ниже я отведу два абзаца, на самом деле заняло куда больше времени, еще больше денег и еще больше нервов и сил.

По здравом размышлении мы решили оставить Мату у себя. С отцом ее связаться не удавалось. В Мавритании девочку действительно не ждало ничего хорошего. К тому же «квартирный вопрос» позволял — в наше отсутствие преставилась баба Тая, и по прилету нас ждало наследство в виде просторной сталинской трешки на Ленинском (опустим полугодовую мороку с правами наследования). Девочка легко прижилась в нашей семье. Детей у нас тогда не было, и мы оформили опекунство над Матой, а затем и российское гражданство. Разумеется, без помощи двоюродного братца Мишки с его мохнатой лапой в МИДе это было бы нереально. Отец Маты, Халид Айуб, резво подписал и переслал необходимые документы, хотя прежде игнорировал мои письма с намеками забрать дочку обратно.

Мата взяла на себя почти все обязанности по дому (и в доме, кстати, стало намного чище), а Катя взамен с энтузиазмом принялась обучать ее русскому, а позднее и школьной программе. Девочка и впрямь оказалась очень способной, схватывала, что называется, на лету. Хотя что-то ей давалось тяжело, та же алгебра, например. Но все равно — к шестнадцати говорила по-русски почти без акцента, а в семнадцать экстерном сдала на аттестат о среднем образовании. Уживались мы хорошо, как я уже, кажется, писал. И немудрено — ни разу она не ослушалась ни меня, ни Катю, все, что просили, выполняла неукоснительно. Она даже тот полтинник баксов, что я дал ей в аэропорту Нуакшота, переслала потом отцу международным телеграфом. Между прочим, мы и с Катей стали лучше ладить: перед такой воспитанницей ссориться как-то неудобно. А может, сыграло роль то, что у супруги прекратились мигрени — «традиционный мавританский массаж» всегда был в нашем распоряжении.

Разумеется, «господина» и «госпожу» мы сразу отменили и превратились в «дядю Петю» и «тетю Катю». Что уж говорить о том, какой резонанс вызвала эта история. Друзьями, родственниками и знакомыми дело не ограничилось. Нас показывали по телеку (репортаж на первом канале был, может, видели) и три раза писали в газетах, правда, половину переврали, журналюги без этого не могут.

Мата поступила на филологический в РГГУ и год успешно отучилась, потом ушла по моей просьбе. Катя была беременна, и ей требовалась помощь. А уж когда Ванятка родился — тут и говорить нечего, без Маты мы бы просто не справились. Хорошую няньку в Москве нанять — дело расточительное.

Ну и что? — спросите вы. История как история, к чему были все эти нагнетания в духе «много раз потом об этом пожалел» и прочая?

Объясню.

Дело в том, что у Маты была одна… особенность.

То, о чем не разнюхали репортеры, о чем не знали друзья и о чем не подозревала, кажется, даже Катя.

Не знаю, как бы это сказать… но, в общем…

Мата убивала людей.

Нет, не собственноручно, конечно же.

Просто все, кто угрожал или вредил Мате, либо, с ее точки зрения, мог угрожать или вредить нам с Катей, очень быстро умирали. Самоубийства или несчастные случаи. И я в какой-то момент обратил внимание, что в дни смерти наша девочка по-особому выглядит — глаза блестят, подбородок вздернут, дыхание тяжелое.

Такое случалось, наверное, и раньше, но заметил я это на гинекологине. Известное дело, что в этих кабинетах обычно сидят, говоря возвышенным языком, не лучшие представители рода человеческого. Да, в платных консультациях встречаются приличные люди, которые к тому же и разбираются в своей специальности. А вот в бесплатных… Ну, может, где-то и есть, не спорю. Но нам не попадались. И нашим знакомым тоже. И знакомым наших знакомых. А попадалось безграмотное хамье, которое больше вредило, чем приносило пользы.

А ходить все равно приходится. Не всегда есть деньги на платную. Жизнь ведь такая — то густо, то пусто. То в Мавританию летишь, а то концы с концами еле сводишь. Вот пошла как-то Катя по своим делам, простите за фактологию, в этот кабинет, к той психопатичке. Вернулась, что называется, в состоянии стресса. Мне ничего особо не говорила, а Мате рассказала, чтобы девочку подготовить, — ей ведь, скорее всего, в тот же кабинет придется в свое время ходить. Да и сдружиться они уже успели. Воспитанница наша редко чувства выказывала, но тогда, помню, весь день была прямо не своя. Через две недели супруга снова направилась к психопатке, как вдруг — другое имя на кабинете, а в очереди болтают, что прежняя-то скопытилась, — да отчего! — рак матки на поздней стадии обнаружился. За несколько дней «сгорела».

Следующим был водила маршрутки. Зазевался он как-то по дороге, считая деньги для сдачи, а спереди автобус остановился. Мы чуть не впечатались, в последний момент он по тормозам дал, и в салоне все с кресел посваливались. А я с Матой сидел на переднем сиденье, ехали подарок Кате ко дню рожденья выбирать. Я кричу:

— Смотри на дорогу, урод! Угробить нас хочешь?

А грузинчик этот, нет чтобы извиниться, как человек, стал на эмоциях орать мне, что не мое дело, что виноват водила автобуса, что я сам такой и прочая.

Вот и доорался дурак — на следующее утро, выезжая к работе, на полной скорости вмазался в пустую остановку. Вроде, пока скорая ехала, еще был жив. Катя в «Дорожном патруле» видела, вечером мне рассказала. Хотя я не одобряю, что она это смотрит, одни нервы от таких передач.