Но пора нам взглянуть и на Веру Васильевну. Тем более что в этой самой пушистой светло-серой «магаданке», черном пальто «под котик» и высоких сапогах (подруга уверяла, что они французские), раскрасневшаяся от мороза (минус семнадцать, ветра нет) и дороги в гору (сейчас она кончится), Вера Васильевна прямо-таки хороша и выглядит совсем не старше своих тридцати восьми лет (больная печень, возраст мужа, рядом с которым нескладно представляться девчонкой, да и жизнь ее много лет не баловала), а если старше, то совсем ненамного.
(Пусть читатель не примет молодость героини как уступку со стороны автора. Автор ничего уступать не собирается и играть на интересе некоторых к молодым и хорошеньким женщинам — тоже. Просто так оно и есть, Вера Васильевна действительно моложе своего мужа на двенадцать лет — такое бывает, хотя и не так часто. Автор считает, что разница в возрасте сыграла немалую, хотя и не решающую роль в истории, которую он все еще собирается рассказать, поэтому к решил эту разницу не затушевывать.)
Вера Васильевна идет, опираясь на руку супруга, который от свежего воздуха успел почти совсем протрезветь (да и сколько он там выпил!), и думает. О чем она думает? Можно было бы уже сейчас развернуть перед читателем широкую картину мыслей, видений, желаний и ощущений — это скрасило бы первые, не самые интересные страницы повествования. Но, во-первых, вы, кажется, просились на экскурсию? А мысли Веры Васильевны уведут нас далеко отсюда, поскольку все, мимо чего мы сейчас проходим, Вера Васильевна видела уже тысячу раз и это ее мало интересует. Во-вторых, автор запланировал подробное знакомство с героиней только во второй главе и, будучи от природы педантом, не хочет отступать от своих намерений. Но, поскольку нельзя все-таки вот так показать человека и ничего о нем не рассказать, он представит из упомянутой широкой картины два фрагмента.
Конечно, Вера Васильевна думает о подарке. Не о веточке засохшей мимозы, которую с некоторых пор успевают и сюда доставить в нужный момент оборотистые южные люди, и не о флаконе духов, перед витриной с которыми целую неделю толпились нерешительные учащиеся старших классов, и не об отрезах на платье или пальто — их, пусть не самых модных, у нее два чемодана (хотя, конечно, какой-нибудь уж очень красивый ее бы заинтересовал, по его так просто не купишь даже при (наличии прибрежной торговли с японцами). Больше всего ей хотелось бы колечко — пускай не очень дорогое, но чтоб было интересное. Впрочем, хотелось раньше. А события минувшей ночи, вернее, то, что увидела Вера Васильевна во сне, пожалуй, ослабили это желание, которое она лелеяла несколько месяцев. Теперь она не может даже с полной уверенностью сказать, хочет или не хочет она новое колечко. И это ее очень удивляет.
Вот тут пора перейти ко второму обещанному фрагменту. Сон был такой. Будто бы гуляет Вера Васильевна летом в очень красивом парке с Белочкой, а кругом цветы, фонтаны бьют, статуи стоят, как на стадионе, только совсем голые. И вдруг Белочка как залает и к ногам ее прижалась, а отовсюду голоса, словно несколько машин с репродукторами едут с разных сторон и объявляют: «Где она? Вы не видели ее? Кто видел Сапрыкину?» А Сапрыкина — это ее девичья фамилия. Кинулась Белочка по аллее, и Вера Васильевна за ней, спасаясь от погони, хотя знает, что ничего плохого ей не сделают. Одежда мешает — скинула она босоножки, сдернула платье на бегу, а под ним еще одно, а потом еще и еще, и с бельем то же самое получается — раз по пять все сбрасывать приходится. И вот она уже совсем ни в чем бежит, но чувствует, что ей что-то мешает, и Белочка, оборачиваясь, смотрит на нее укоризненно — ну что ты, мол, копаешься. А впереди видно, что вода — не то море, не то озеро большое. «Я сейчас, я сейчас!» — говорит Вера Васильевна и себя оглядывает — что бы еще сбросить? А ведь нету уже на ней ничего. Тут она колечки на пальцах увидала, стала их стаскивать — и не жалко даже! — одно, другое, третье. А они словно сами на пальцах вырастают. «Да ведь нет у меня столько!» — подумала она с досадой. И сразу перестали они расти. Нечего уже стало сбрасывать, и почувствовала Вера Васильевна такую легкость, так взвилась, что море или озеро, до которого, казалось, полдня идти нужно, сразу рядом оказалось. Но и море какое-то необыкновенное — оно словно заманивает ее, отступает и разбухает, ввысь поднимается.
И только Вера Васильевна испугалась, что вода на нее рухнет, как волна и впрямь рухнула с таким грохотом, словно на кухне полка с посудой сорвалась, — и стоит перед нею человек. И она знает, что он сейчас с нею сделает, и только хочет, чтобы это было скорее. И словно залило ее всю сразу.
Интересный сон, не правда ли? Согласитесь, что не каждую ночь такие снятся, даже если муж у вас человек пожилой и есть для таких снов некоторые реальные основания. Так что может такой сон заинтересовать и даже создать какое-то настроение. Вот в нем Вера Васильевна пока и пребывает.
С ним мы ее оставим и вернемся к нашей экскурсии. Супруги после развилки свернули налево и идут сейчас узенькой тропинкой вдоль деревянной ограды старого кладбища. На противоположной стороне на стенах двухэтажных двенадцатиквартирных домов горят флаги, из форточек бойкая музыка доносится, а с этой стороны тишина, чуть розовеют под солнцем сугробы на могилах.
Кладбище функционировало со 2 января 1942 года по июль 1960-го, произведено 9416 захоронений, в том числе — нескольких японцев, работавших здесь после войны. Новое кладбище действует с 28 февраля 1958 года (12 га, пока около шести тысяч захоронений), оно находится еще ближе к Марчекану.
Вообще у магаданцев слово «Марчекан» ассоциируется с кладбищем издавна, старое тоже называлось марчеканским, хотя сейчас оно почти в центре города, но ведь раньше-то весь центр умещался в нескольких кварталах вокруг нынешнего Дворца культуры профсоюзов. И когда кто-то говорит, что собирается на Марчекан, его полушутливо уговаривают — зря, мол, он это делает, рано еще. Впрочем, про некоторых говорят, что туда им и дорога.
По истечении установленного двадцатилетнего срока (июль 1980 года) на месте старого кладбища планируется разбить парк. Хотя как его разбить, если землю копать все еще будет нельзя: здесь мерзлота, и гнилостные процессы практически отсутствуют Да и как по такому парку гулять, когда знаешь, что у тебя под ногами? Но горисполком так решил, утверждая генеральный план.
А что там будет, через семь лет, — надо еще посмотреть. Вдруг оттепель наступит, и тогда упомянутые процессы пойдут полным ходом, а со всех магаданцев в связи с потеплением снимут надбавки и коэффициент — тогда здесь никого не удержишь и некому будет в парке новом гулять. Или организуют в Магадане. Всемирную выставку. Тогда лучшей территории не найдешь (маловата только — всего 9 га), ну хоть Азиатскую, и тогда все мигом перекопают, в одну ночь все расчистят.
Но нам до этого дела пока нет. Да и вообще это не очень веселое место, не для экскурсий, по крайней мере, и говорю я о нем только потому, что идем сейчас мимо и чтобы читателям все было ясно в отношении положения покойников в Магадане и их перспектив (правда, картина эта не совсем полная, потому что некоторых отправляют самолетом на материк), да еще потому, что пройдет совсем немного времени и прибежит сюда Вера Васильевна тайком от мужа с кутьей, завязанной в белый платочек, хотя никто из родных и знакомых у нее тут не похоронен. С чего бы это она, а?
Они дошли до перекрестка, до того места, где Марчеканское шоссе пересекается с улицей Парковой, и Вера Васильевна внутренне подобралась, приготовилась. Если встреча должна состояться, то, конечно, не на их захудалой улице и не на пустынном Марчеканском шоссе, около кладбища (а ради этой встречи Вера Васильевна и вышла сегодня из дома). Он должен появиться и увидать ее на настоящей городской улице, где, право же, совсем неплохо она смотрится в этой шубке, шапке и, может быть, даже французских сапогах, — не хуже других, по крайней мере. И она увидит его в толпе и сразу узнает, хотя лица его во сне вроде бы и не запомнила.
