Луций Квиет, в окружении солдат, всходит на палубу, моментально поднимаются вёсла, взлетает вымпел, длинными шестами корабль отпихивается от причала, вёсла дружно врезаются в воду и, под барабанный бой, он стремительно набирает ход. Три из пяти судна, устремляются следом, два других, направляются к причалу.

Долго провожаю взглядом исчезающие в излучине реки суда, на одном из них римский полководец и мне кажется, он так же наблюдает за мной.

На меня многие обращают внимание, но не подходят, видно есть приказание на мой счёт, иначе в такой форме, что на мне, точно пополнил бы армию рабов работающих в каменоломнях.

Достаточно жарко, шинель расстегнул, ковыляю по тропе наверх. Мне хочется посмотреть, есть ли там башни, словно зуд какой. Мимо проходит отряд легковооруженных легионеров, в блестящих шлемах, в белых туниках, каждый опоясан широким ремнём, у всех короткие мечи висят справа и лишь у одного — слева, да и одет тот побогаче, на поясе вместо бронзовых накладок — серебряные. За спинами у легионеров луки. Увидев меня, солдаты смеются, обзывают варваром. Ещё бы, я в брюках, а по их разумению только варвары носят штаны.

Тот, что с серебряными накладками на поясе, не удерживается, бьёт тупым концом копья в спину, под общий хохот падаю на живот и на свою беду, вижу ноги обидчика в грубых калигах. Мгновенно срабатывают рефлексы, дёргаю ногу на себя, перекатом подсекаю другую, пока тот заваливается, приподнимаюсь на одно колено, другим коленом отбиваю изогнутый щит и с силой наношу удар в живот, выбиваю из рук копьё, выдёргиваю его меч, отпрыгиваю в сторону и с ужасом думаю, что я натворил.

Солдаты моментально рассыпаются в разные стороны, выхватывают мечи, мгновение и набросятся на меня.

— Сам с ним справлюсь! — рычит мой противник. С угрозой встаёт, щупает меч, но там лишь пустые ножны, неожиданно замечает его в моей руке. Для него это неприятное открытие, но отступить уже не может, тянется луку. Качаю головой, откидываю меч, становлюсь в стойку.

На его лице появляется понимающее выражение, плотно сжимает губы, тоже становится в стойку, в отдалении напоминающую боксёрскую.

Солдаты окружают нас, мы как на ринге. Мне кажется, они заключают пари. Первый удар едва не пропускаю, интуитивно отвожу блоком в сторону, перехватываю запястье, локоть на излом, вновь бью коленом в живот. Он виртуозно вывернулся, отскакивает в сторону, пытается дышать, пот появляется на загорелом лице, в глазах недоумение.

Жду, когда он отдышится, хотя в этот момент могу его добить. Наконец он кидается на меня, свистят удары как камни из пращи. Ставлю мягкие, отводящие блоки и вновь атакую. На этот раз, перехватив его ладонь, нажимаю на болевую точку и локтём в шею. Это для бойца становится настоящим потрясением, его шлем слетает, он падает на спину, ещё мгновение и головой налетит на острый кусок камня, в последний момент отпихиваю его в сторону. Солдаты довольно хохочут, бросают на меня уже не совсем пренебрежительные взгляды, они привыкли ценить силу и храбрость.

Поверженный мною противник никак не может прийти себя, втыкаю рядом меч, вопросительно смотрю на солдат. Они, посмеиваясь, расступаются, хромая на обе ноги, плетусь наверх.

Башен нет. Естественно, что я там ожидал увидеть? Не построили ещё! Передо мной плато, стоят каменные и деревянные сооружения, гарцуют всадники, на зелёной лужайке тренируются на мечах солдаты, на возвышенности стоит скульптура грозному Зевсу.

Народа не слишком много, в основном военные, есть даже в красных туниках и гребнями на шлемах, много гражданских: управляющие, инженеры, простой, но свободный люд, а есть и рабы, они резко контрастируют от других граждан, одеты в рубища, пустые глаза.

В отдалении белеет выемка в плато, оттуда доносится звон об камни, скрежет пил. Белая пыль, словно шапка, зависла над выработкой, а на огромной высоте парят орлы.

На небольшой площади замечаю скопление народа, к деревянному кресту привязывают человека. Меня тянет словно магнитом, сильно хромая едва не бегу. Продираюсь сквозь толпу и мгновенно схлестнулся взглядами с привязанным человеком, это папа Римский Кмент. Он смотрит на меня с ненавистью, а во мне разливается сожаление.

— Могу вам чем-то помочь, святой отец? — я искренен в своих чувствах.

— Он назвал этого раба святым! — восклицают в толпе. — Это один из христиан! На крест его!

— Не христианин он, змей-искуситель! — передёргивается в отвращении Кмент, сплёвывает мне под ноги. — Запомни, тебя всё равно разыщут Слуги Христовы, твоя смерть будет лютой!

Его плашмя бьют мечом по губам, они трескаются, кровь липкой струёй льётся на обнаженную грудь.

— Шёл бы ты отсюда, — зло говорят мне из толпы.

Разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, здесь я чужой для всех, горечь и сожаление в сердце. Почему так? По жизни стараюсь никого не унижать, но получаю оплеух сполна.

У обрыва останавливаюсь, представшая перед глазами картина успокаивает, море зажато с двух сторон лесистыми берегами, дышит как живое. На военных судах, что отошли раньше, осушили вёсла, растягивают паруса, ветер попутный. Интересно, куда они пойдут, в Херсонес или сразу в Рим.

Внизу, знакомые мне уже солдаты, взбираются на палубу, грузчики закатывают тяжёлые бочки, заносят клетки с птицей, эти точно в Рим пойдут, основательно загружаются.

Рядом раздаётся смех, оборачиваюсь, две богато одетые молодые девицы переглядываются между собой, указывают на мои брюки и от души веселятся. Конечно, по их представлениям, настоящий мужчина должен ходить в юбке. Очень старый, но в прошлом весьма сильный гражданин, в светлой тунике, пренебрежительно глянул на меня. Он цыкает на девиц, взмахивает палкой из виноградной лозы, но те ещё больше смеются, но всё же, спешат убраться, от греха, подальше.

— Ты смущаешь своим видом, варвар. Странно, что полководец за тебя вступился. Ты один из вождей даков?

— Может быть, — уклончиво говорю я.

— Тем более странно, мы воюем с вами.

— Я не воюю.

— Любой нормальный мужчина должен быть воином, — окидывает меня пренебрежительным взглядом. — Ты не дак, это точно, но одет почему-то как варвар, — уверенно добавляет он.

— Вы тоже не солдат, — набычился я.

— Я был центурионом, мальчик, примипилом, а сейчас очень стар, — в его голосе скользнула тоска. — Я видел, как ты отделал насмешника, никогда не встречался с такой борьбой. Ты, случаем, не из Великой Тартарии?

— Это вернее, — киваю я, пытаюсь понять, к чему он клонит.

— Определённо, ты сын князя. Безусловно, это меняет дело, эта страна не варваров, а царей. Одеваетесь вы странно, это так, но вы одни из единственных народов, с которым мы общаемся на равных, — лёгкая улыбка скользит по его едва заметным губам.

Шутит он, что ли? Пытаюсь понять по его лицу, но оно честное, как и должно быть у прославленного воина. На слух выплывает изречение Патриарха всея Руси Кирилла:- «А кто такие были славяне? Это варвары, люди, говорящие на непонятном языке, это люди второго сорта, это почти звери». Странно, но гордые римляне, для которых все другие народы варвары, кроме их самих, общаются со славянами на равных. Для меня это откровение. Может, не врал епископ Оттон Бамбергский, дважды посетивший земли славян в 1124 и 1127 годах: