— Кирилл, что в кустах ищешь? — на дорожку выныривает целая толпа афганцев. Спешу к ним, неестественно улыбаясь, мельком глаза улавливаю, как мужчины приостановились и резко рванули вперёд.

— Отлить, что ли хотел?

— А, пустое, померещилось, что-то, — меня почему-то бьёт озноб. Мне показалось, я избежал некой опасности, причём реальной, словно столкнулся с чем-то непонятным и беспощадным. В жизни такого не испытывал! Катаю в ладони чёрный шарик, вроде как тёплый. Может, нагрелся от тепла ладоней? Но он приносит мне спокойствие и умиротворение.

Не могу уже находиться в госпитале. Рана не болит, хорошо рубцуется. Надоедаю лечащему врачу с выпиской. Он хмурится, утверждает, что с такими ранениями ещё месяц необходимо лежать. Но, ощупывая швы, поджимает губы в удивлении, в итоге, сдаётся.

Мне положен отпуск после ранения, но еду в часть. Хочу увидеть Османа и Ли. Не будь их, гнил бы в лесу на радость жукам. А ещё, тянет к Стеле, но я мрачнею, не хочу встречаться с генералом, как-то связываю его с прошедшими событиями.

Капитан Бухарцев встречает меня радушно, заводит в кабинет, из сейфа достаёт коньяк. Разливает. Усики дерзко топорщатся, взгляд смеющийся.

— С выздоровлением, Кирилл. Поздравляю тебя!

— С чем? — в недоумении беру стакан.

— Ваша троица представлена к орденам Красной звезды.

— За что? — вырывается у меня.

— Как же, обезвредили банду уголовников.

— Какую банду?

— Не выздоровел ты, Кирилл, — с сожалением смотрит ротный. — Забыл, из-за чего ранение получил?

— Стреляли, стоял как дурак, пока не получил пули в живот, — искренне говорю я.

— Конечно, конечно… да у вас целое сражение вышло! Знаешь, сколько уголовников положили?

— Каких уголовников? Один был. Осман его подстрелил и то он ушёл.

— Ну, брат, тебе однозначно отпуск нужен. Ладно, поехали, — он лихо булькнул коньяк. Я тоже выпил, гортань обожгло. Блин, это не коньяк, подкрашенный чистый спирт, авиация, чтоб вас! В душе ругнулся я.

— Четверых вы завалили. Лежали аккуратно, мордами в землю и автоматы рядом. Вы беглых зеков расстреляли.

— А что Осман с Ли говорят? — слегка опьянел я.

— Пустое. Перестрелка была, трупов не нашли, так бывает, в пылу боя, — хлопнул по плечу ротный и ещё плеснул спирта.

— Не-не, — больше не буду, — закрываю ладонью стакан.

— Ну, как же, орден надо обмыть. На плацу награждать будем.

— Вот этого делать не нужно! — решительно заявляю я.

— Как хочешь, — кисло улыбается капитан. Достает бархатную коробочку, вручает мне.

— Как глупо, — рассматриваю награду, — за то, что наложил в штаны, партия отмечает высокой правительственной наградой.

— Ты это… про партию, — грозит пальцем ротный, — не надо. Замполит услышит, не отмоешься. Ты одень орден, — он дырявит тужурку, привинчивает награду. Мне неловко, словно что-то украл, но ощущать на груди орден невероятно приятно. Вот оно, советское воспитание!

К наградам у нас относятся трепетно. Каждую неделю Леонид Ильич Брежнев кого-то да награждает и себя не забывает.

Выхожу в роту, Селихова уже нет, убыл на дембель. Вместо него Осман, он уже старший сержант, Ли сержант, командует взводом. Встретились как родные. Осман меня обнимает, лицо как всегда, словно высеченное из гранита. Ли хлопнул по плечу, в раскосых глазах таится загадочная корейская улыбка.

— Вот, орден получил, — смущаясь, говорю я.

— Всё правильно, — ободряет меня Осман.

— Что-то в том метро есть, — Ли щурит и без того узкие глаза, — я б наведался туда, инкогнито.

— Кто ж нас в зону ЗКП пропустит, — охлаждаю его пыл.

— Ой, проблемы! Мы столько лазеек знаем.

— Уймись, Ли, не нарывайся на дисбат!

— Волка так и не нашли, — сжимает губы Осман. — Рота Обороны всё прочесала, пару кабанов убили, а его не нашли, следы ведут в метро, но там чёрт ногу сломает. Бойцы далеко не пошли. Байки рассказывали про огромных крыс.

— Бондар тоже о них говорил, — мрачнею я. — Неужели, правда?

— Ерунда всё это, — блеснул зубами Ли, но Осман ещё больше каменеет.

— После отпуска сходим на разведку, — решаюсь я, — может, даже официально. Через Особый отдел попробую, полковник Белов, вроде как ко мне неплохо относится.

До поезда Москва-Севастополь, часов шесть. Прощаюсь с друзьями, в общаге накрываю поляну. Заваливаю стол спиртным и, пока народ приходит в себя от увиденного изобилия, чисто по-английски исчезаю. Стоит задержаться хоть на полчаса и считай поезд уйдёт без меня. Стас, правда, пытается меня тормознуть, но внушительно надавливаю на плечи, заглядываю в глаза и он с возгласом:- Понял! — отваливает к братьям офицерам. А там уже и девицы подползают, врубили тяжёлый рок, звякают бутылки. В принципе, им и без меня нормально. В общаге в основном холостяки, пока ещё зелёные лейтенанты, впрочем — как и я, одна порода.

Лёгкая сумка через плечо, есть немного времени, прогуливаюсь по гарнизону.

Ноги сами приводят к дому Стелы, но знаю, к ней не пойду. На сердце грустно, тоска вытягивает жилы. Вспоминаю её глаза, волнующий запах тела, насмешливый взгляд. Нет, не сейчас! Мотаю головой, уверенно иду на КПП. Скоро автобус, в Москву приеду, рано. Ничего, погуляю по московским улицам, матери подарки куплю.

Автобус мотает по колдобинам, нервно ревёт двигатель. Прижимаюсь к холодному стеклу, вовсю порошит снег, скоро всё заметёт. Кутаюсь в шинель, шапку надвинул на лоб, как говорится — не месяц май.

На соседних аэродромах взлетают МиГи. Лётчики иной раз шуткуют, над дорогой врубают полный фарсаж, и нас едва не смывает в лес. Пассажиры беззлобно ругаются, привыкли уже.

Наконец прибываем в Мытищи, до Москвы совсем близко. Спрыгиваю с автобуса, скорым шагом иду в метро. Вроде как кто-то спешит за мной, пробивает озноб, вспоминаю встречу в госпитале. Делаю вид, что развязался шнурок, наклоняюсь, осторожно смотрю сквозь локоть. Перекормленная немолодая мадам, пыхтя, тащит две забитые до отказа сетки, пот градом, лицо страдальческое.

— На метро? — оборачиваюсь к ней.

— Ой! Да, детка! — в глазах появляется надежда.

Усмехаюсь:- Давайте ваши кошёлки.

Она расплывается в улыбке как старая добрая хрюшка, кокетливо подаёт их мне. Не фига ж себе, ну и тяжесть! Едва не роняю.

— Что у вас там?

— Колбаска, сальце, тушёнка, картошка, капуста… — с удовольствием перечисляет она.

— На месяц затарились?

— Почему же. Нет, конечно, на недельку может, хватит, — она скоренько семенит за мной, толстые ляжки гуляют как пудинг на тарелке.

Спускаемся в метро. Мне на другую линию, с удовольствием передаю кошёлки. Она долго благодарит, называет то котиком, то рыбкой, тараторит как заводная и тут, через оплывшее плечо женщины, их вижу. Незнакомцы одеты уже в длинные пальто, озираются по сторонам, очевидно, ищут меня.

— Давайте, всё же, вас провожу до электрички, — бледнею я.

— Ой! — радуется она.

Стараюсь затеряться в толпе, мадам едва поспевает, но мне необходимо торопиться. Вроде оторвался, я перевожу дух. Что им надо от меня? Чёрный камушек в моём кармане ощутимо нагревается, возникает безумное желание капнуть на него своей кровью. Что за дикость? Решительно отметаю это непонятное желание.

Наконец юркаю в вагон, опасливо рассматриваю своих соседей. Пассажиры как всегда читают. Мест нет, топчусь в общем стаде, монотонно объявляют остановки, потихоньку успокаиваюсь.

В метро воздух ни с чем несравнимый: прохладный, тревожный, с запахом электричества и ещё чего-то. На стенах мелькают огоньки ламп, иногда взгляд выхватывает ходы закрытые кладкой кирпича — тоннель что-то пересёк непотребное, и люди решили их заделать.

Путей, под землёй, бесчисленное множество. В некоторые из них месяцами не заходит человек. Что творится в их отсутствие, одному богу известно. Говорят, в московских подземельях скрыта библиотека самого Ивана Грозного. А иногда люди исчезают в недрах лабиринта метрополитена.

Как-то мне рассказывал товарищ о случае, который его поразил, в электричке ехала группа мужчин, одетых в серые костюмы. Они так неестественно сидели, спины выпрямленные, взгляды в одну точку, что пассажиры не выдерживали и уходили в другие вагоны. Затем, люди в серых костюмах, вышли, попрыгали в туннель и скрылись в темноте. Вот, интересно, что там забыли? Ещё понимаю, бич, какой, переночевать решил, но эти люди…