Морока рассмеялась, издеваясь над подругой. Сама она выглядела симпатичной девчушкой, едва набравшей женское тело.

— Ой, Морока, ты бы хоть раз показала нам, какая ты настоящая, — Потвора обозлилась, — ну сними свои чары, а мы поглядим!

Всеведа посмотрела на Мороку невидящими глазами.

— Красивая она. Только немолодая уже. Стесняется возраста своего. А ты, Морока, вместо того чтоб издеваться, взяла бы и помогла подруге. Не умеет она так колдовать, не ее это искусство.

Морока покраснела. Ей стало стыдно за свои слова, да и Всеведа ее видела как облупленную.

— Извини, Потвора, я не хотела тебя обидеть. Можно я помогу?

Потвора молча кивнула, проглотив комок обиды. Морока подошла к ней, взяла в ладони ее лицо и зашептала, пристально вглядываясь в глаза:

Потвора заколыхалась, словно жаркий воздух, и приняла облик Мороки. Как две капли воды стали девки, захочешь, не отличишь.

Морока рассмеялась:

— Мы, подруга, сыграем сегодня с тобой злую шутку над ведьмаками. Ох и люблю я шабаши! Кого себе выберем?

Потвора растерянно рассматривала свое тело, не веря собственным глазам.

— А надолго это?

— Э, подруга, только на ночь. Быстрое долгим не бывает. Но не печалься. Я из тебя потом такую рыжую красавицу сделаю — на год хватит! Все мужики из деревни ходить станут. Так кого себе выберем сегодня?

Маковея открыла сонные глаза.

— Э, девоньки, вы не увлекайтесь. Поди, не одни на праздник пожаловали.

Все дружно рассмеялись, включая ведьм.

— Глядите-ка, кто проснулся. Как речь за мужиков зашла, так она сразу с небес спустилась, — Бобура взялась за дележ, — делить будем по-честному.

Все снова расхохотались, и на поляне стало веселей. Накрыли столы, наполнили чарки медовухой, пришло время разжигать Пламень. Стоян подошел к большой куче дров, собранных для ритуального костра. Хлопнул над головой в ладони, и между рогами вспыхнуло голубое пламя. Зачерпнув рукой холодный магический огонь, ведьмак бросил его в хворост. Дрова вмиг занялись пламенем, потянувшись алыми языками к ночному небу. Из лесу донесся волчий вой. Сначала один, затем к нему присоединились другие. Ведьмак завыл по-волчьи, отвечая тоскливой песне братьев. На поляну выбежало пять крупных серых волков. Нервно припадая к земле, словно в поисках следа, они медленно пошли вокруг костра. Из-за пламени выходили уже не волки, а голые ведьмаки.

— Здравствуй, брат, — крепкий, словно медведь, приземистый дядька подошел и обнял Стояна.

— Волк тебе брат. Здрав будь, Безобраз. Рад видеть тебя живым и здоровым.

Безобраз оглянулся на притихших девок.

— Привет, красавицы! Чего притихли, али видеть нас не рады?

Бобура поднялась, потянувшись и выпятив грудь вперед.

— А мы, Безобраз, поутру скажем, рады али нет.

Ведьмы прыснули смехом, весело перешептываясь.

Подошел второй ведьмак, обнял Стояна. Он был высоким и жилистым, с истерзанной рваными шрамами грудью.

— Как жив-здоров, Вандал?

— Ох, Стоян, — прохрипел тот, — какое здоровье в наши годы? Еле выжил после того медведя. Все ребра гад поломал. И дернуло меня одному на него с рогатиной идти? А теперь мне беречься надо, кушать хорошо, бабу ласковую.

— С бабы ласка, коль тверда оснастка, — весело съязвила Умора, и ведьмы снова расхохотались.

— А дотуда, девки, медведь не дотянулся, — Вандал рассмеялся, — больно твердым ему показался. Это лишь по твоим зубам, а Умора?

— Эй, Беспута, — Умора подмигнула, — вишь, какой мужик попался? Проверить надо бы.

Беспута поднялась, улыбнулась Вандалу и двинулась к нему неспешной поступью, истомно глядя в глаза. Вандал почувствовал, как от нее повеяло похотью. Это был не запах, не соблазнительные жесты — это была природная магия. Магия самки, на которую самец инстинктивно реагирует. Теплый возбуждающий поток накрыл его с головой, биение сердца участилось, и тело молниеносно отозвалось на призыв. Стоян рассмеялся.

— Хватит, хватит, Беспута. Отпусти его, еще вся ночь впереди. Сначала дело, потом тело.

Подошел, прихрамывая, третий ведьмак. Длинные волосы, словно грязная солома, ниспадали до плеч.

— Долгих тебе лет, Стоян.

— Все там будем, Лиходей. Никому не известно, когда призовут.

Они крепко обнялись. Чернава заметила, что ведьмы не торопятся шутить с этим ведьмаком. Что-то в нем было нехорошее, отталкивающее. Он молча подошел к костру, присел, ни с кем более не поздоровавшись.

Из-за костра появился четвертый. Молодой, лет тридцати, красивый, зеленоглазый.

— Доброго тебе здоровья, хозяин.

— Здравствуй, Падун. А ты все не меняешься. Век хочешь молодым проходить?

Падун улыбнулся, приглаживая шевелюру, глянул в сторону ведьм.

— А куда торопиться? Я девкам нравлюсь таким, какой есть. А кому нужны старики?

Словно подтверждая его слова, Морока и Потвоpa, перемигнувшись, подбежали к Падуну, затараторив наперебой:

— Привет, милый, пятый год уж как на шабаши не являешься. Как добрался? Не голоден?

Падун удивленно переводил взгляд с одной девки на другую.

— Ну и дела. И там, и там — морок, а кто есть кто, понять не могу.

Ведьмы улыбнулись, взяв его под руку.

— А и не нужно понимать. Все вам мужикам понять нужно, во всем разобраться. А нам, женщинам, любви хочется и внимания. Ну что, ты с нами сегодня?

Падун засмеялся, раскинул руки, жадно обнимая девок за ягодицы.

— Ведите, клятые. Сдаюсь.

Падун весело разрядил напряжение, созданное появлением Лиходея. Он шутил, перемигиваясь с ведьмами и рассказывая веселые истории своих последних лет.

— Так вот. Украл я год назад коня у князя полянского Богумира. Увел прямо из стойла. Ну, все вы наслышаны, каков у него нрав, недаром люди его Богумиром Бешеным кличут. Конюшего он зарубил на месте, кинулся на стражу, да воевода за отроков заступился. Мол: «Ты, князь, не горячись. Коли хлопцы виноваты, я их собственной рукой покараю. Разобраться надобно». Разбирались, разбирались, оказывается, сам Богумир на том коне из ворот городских и выехал. Князь приказал разослать гонцов по деревням. Коль сообщит кто о конокраде, похожем лицом на пресветлого князя, того награда ждет. А деревенские мужики животы надрывают, мол, рассудком князь подвинулся. Один дома спит, а другой в это время, словно тать, коней ворует.

Пока Падун веселил колдуний, явился пятый ведьмак. Высокий и жилистый, похожий на Стояна словно брат родной. Та же неторопливая поступь, тот же колючий взгляд, только лет на десять постарше.

— Здравствуй, брат.

Они молча обнялись, долго не отпуская друг друга. Затем Стоян негромко произнес:

— Здравствуй, Пастух. Скажи, ты тоже почуял?

Пастух кивнул, отвечая на вопрос:

— Да. Все начнется сегодня. Навь уже беспокоит границы мира, Сила должна найти выход.

Стоян оглянулся на сидящих у костра ведьмаков. Веселье было в разгаре, смеялись все, кроме Лиходея.

— Думаю, Лиходей тоже чует. Остальные нет, молоды еще. У них это первый Приход и хорошо бы — не последний. — Стоян подошел к костру.

— Ну коль все уже в сборе, пора приступать. Поди, не только медовуху пить собрались.

Все разговоры вмиг оборвались, и колдовской шабаш двинулся к Пламеню. Стали большим кольцом вокруг костра, огненные языки которого словно тянулись к Луне. Стоян, облаченный в козлиную шкуру, прошел по кругу, вглядываясь в глаза собравшихся.

— Братья и сестры. Сегодня мы собрались на шабаш, дабы вознести хвалу Великому Чернобогу и Прекрасной Моране.

Все подняли руки к Луне, и многоголосый хор произнес:

— Хвала Великому Чернобогу! Хвала Великой Моране!

Стоян остановился около Чернавы.