– Мутни, твоя сестра станет царицей Египта, – начала она таким тоном, каким разговаривают с маленькими детьми, а не с тринадцатилетними девушками. – Когда Старший уйдет в царство мертвых Аменти, Аменхотеп Младший переедет в Фивы, чтобы править заодно и Верхним Египтом. Но пока Старший жив, мы не вернемся сюда.

– А когда это случится? Фараон ведь может прожить еще двадцать лет!

Никто ничего не сказал, и по выражению лица отца я поняла, что стражники, скорее всего, услышали меня.

– Теперь, когда двор будет разделен, начнутся опасные игры, – понизив голос, сказал отец. – Кто-то останется со старым царем, а кто-то сделает ставку на нового. Панахеси отправится с Кией в Мемфис, поскольку она носит ребенка Аменхотепа. Мы, разумеется, поедем туда же. И твоя задача заключается в том, чтобы предупреждать Нефертити о всех возможных неприятностях.

Мы вышли на открытый двор перед дворцом, где нас уже ждала процессия, и мать подвела Нефертити к царице Тие. Я крепко сжала отцовскую руку, видя, что и он собирается уходить.

– Но что, если она не захочет слушать меня? – спросила я.

– Она послушает тебя, потому что всегда так поступала. – Он ласково потрепал меня по плечу. – А еще потому, что ты единственная, кто будет честен с нею.

Процессия должна была двинуться в путь в полдень. Старший фараон и царица Тия должны были ехать на колесницах. Позади них остальных придворных понесут в открытых паланкинах, защищенных от солнца лишь тонкими льняными занавесками. И лишь Аменхотеп Младший с Нефертити, как того требовала традиция, пройдут пешком через весь город к барке фараона, которая будет поджидать их в водах фивейской бухты. Отсюда барка возьмет курс на Карнак, где царская чета подойдет к вратам храма, чтобы быть коронованными фараоном и царицей Нижнего Египта.

По мере того как двор наполнялся знатью, напряжение стражников возрастало. Они нервно переступали с ноги на ногу, сознавая, что если во время движения процессии что-либо произойдет, то их жизни не будут стоить и ломаного гроша. Мое внимание, в частности, привлек один молодой воин с длинными волосами и в плиссированной юбке-схенти. Ипу проследила за моим взглядом и заметила:

– Военачальник Нахтмин. Ему всего двадцать один год. Я могу представить…

– Не вздумай! – испугалась я.

Она звонко рассмеялась:

– Восемь лет разницы – это не так уж и много.

Нефертити услышала, как мы смеемся, и нахмурилась.

– А где Аменхотеп? – с раздражением спросила она.

– На твоем месте я бы не беспокоился, – насмешливо бросил в ответ отец. – Собственную коронацию он не пропустит.

Когда же принц появился, то по одну руку его сопровождала Кия, а по другую – ее отец, визирь Панахеси. Оба что-то нашептывали принцу на ухо, и, поравнявшись с тем местом в колонне, где стояли мы, Панахеси холодно приветствовал моего отца. Но потом он увидел Нефертити в царской диадеме и скривился так, словно отведал чего-то ужасно кислого. А вот Кия лишь улыбнулась, нежно коснувшись руки Аменхотепа, перед тем как покинуть его.

– Благословляю ваше величество в столь знаменательный день, – со слащавой улыбкой, от которой меня едва не стошнило, сказала она. – Да пребудет с вами Атон.

Нефертити встретилась взглядом с моим отцом. Кия только что благословила Аменхотепа от лица Атона. Вот, значит, чем она держала его.

Глаза отца заблестели.

– Держись рядом, – предупредил он меня. – Как только мы достигнем Карнака, то направимся к храму пешком, а там на улицах будет столько простолюдинов, сколько ты в жизни своей не видела.

– Это из-за коронации? – спросила я, но он меня не услышал. Мой голос утонул в ржании лошадей, лязге колесниц и перекличке стражников.

– Да, а еще потому, что по городу пошли слухи, будто произошла реинкарнация Исиды.

Я обернулась на голос. Мне улыбался молодой военачальник Нахтмин:

– Красавица, способная исцелять прикосновением руки, если верить тому, что говорят дворцовые слуги.

Протянув руку, он помог мне подняться в паланкин.

– И каким же слугам понадобилось рассказывать об этом?

– Вы имеете в виду – для чего кому-то понадобилось платить слугам, чтобы они распускали подобные небылицы? – уточнил он. – Потому что если вашей сестре удастся покорить сердца народа, – пояснил он, – то ваша семья в этом царстве возвысится.

Носильщики подняли паланкины, и людское море поглотило молодого воина.

Когда процессия вошла в город, собравшиеся начали скандировать имя царевича, и, проходя мимо рынков, мы были ошеломлены страстью тысяч египтян, столпившихся на улицах и выкрикивавших имя моей сестры, умоляя Исиду дать свое благословение и нараспев восклицая: «Да здравствует царица! Да здравствует Нефертити!»

Когда люди со всех сторон обступили наши носилки, я попыталась представить себе, какое огромное количество сторонников должен был призвать отец, и только тут поняла, насколько велико простирается могущество визиря Эйе. Стражники беспрестанно отталкивали людей от носилок.

Я обернулась, чтобы взглянуть на Аменхотепа, который с нескрываемым изумлением смотрел на женщину, столь обожаемую в его царстве. Я видела, как Нефертити взяла руку Аменхотепа и высоко подняла ее, и по улицам прокатился оглушающий рев. Она с торжеством повернулась к нему, и на лице ее было написано: «Я – не просто жена, которую выбрала твоя мать!»

Когда мы подошли к барке, казалось, уже весь город скандировал:

– А-мен-хо-теп! Нефер-ти-ти!

От такой всенародной любви лицо царевича озарилось счастьем. Нефертити во второй раз взяла Аменхотепа за руку и подняла ее, после чего воскликнула так громко, что ее расслышал бы сам Озирис:

– Народный фараон!

Толпа, собравшаяся на берегу, окончательно обезумела. Стражники с большим трудом доставили нас к судну; мы быстро сошли на землю с паланкинов и поднялись на барку, но простолюдины уже окружили корабль. Стражникам пришлось отталкивать их от канатов и бортов. Когда же барка наконец двинулась вперед, позади нее, на речном берегу, остались тысячи провожающих. Толпа тут же устремилась вслед за кораблем по берегу, скандируя благословения и бросая цветы лотоса в воду. Аменхотеп же смотрел на Нефертити с видом человека, застигнутого врасплох.

– Вот, значит, почему визирь Эйе предпочел воспитывать своих дочерей в Ахмиме?

Нефертити раскраснелась от торжества и вдохновения, и потому голос ее обрел жеманную скромность:

– Да, а еще визирь не хотел, чтобы мы, подобно его сестре, верили в могущество жрецов Амона.

Я в страхе поджала губы. Но я понимала, для чего она это делает. Она просто следовала примеру Кии.

Аменхотеп удивленно заморгал:

– То есть ты полагаешь, что я – прав?

Нефертити коснулась его руки, и мне показалось, будто я ощущаю жар ее ладони, когда она решительно прошептала:

– Фараоны сами решают, что правильно, а что нет. А когда эта барка достигнет Карнака, ты станешь фараоном, а я – твоей царицей.

До Карнака мы добрались быстро, поскольку храм Амона располагался совсем неподалеку от дворцового комплекса Малката. Но плавание по Нилу давно стало традицией, и наш флот лодок и галер с расшитыми золотом вымпелами выглядел весьма впечатляюще в лучах полуденного солнца. Когда на берег опустили сходни, тысячи египтян столпились вокруг барки. Их громкие голоса разнеслись над водой, и они вытягивали шеи, стараясь поверх голов стражников хоть краешком глаза увидеть нового царя и царицу Египта. Но Аменхотеп и Нефертити не испугались толпы. Протиснувшись мимо воинов, они смешались с народом.

Я держалась позади и не спешила следовать их примеру.

– Сюда. – Рядом со мной появился все тот же военачальник Нахтмин. – Держитесь ближе ко мне.

Я последовала за ним, и нас подхватила быстро движущаяся процессия. Далеко впереди виднелись четыре золотые колесницы царской семьи. Нашим отцу и матери было позволено проехать вместе с фараоном и его царицей. Нам же остальным предстояло пешком дойти до храма Амона. Со всех сторон вокруг нас кричали женщины и дети, протягивая руки к нашим накидкам и парикам, чтобы хоть на мгновение прикоснуться к вечности.