Мужчины за нашим столом принялись наперебой засыпать Нефертити вопросами о том, как прошло ее путешествие в Фивы, хорошей ли была погода и останавливался ли по пути корабль в каких-либо городах. Я же смотрела на Аменхотепа и заметила, что взгляд его ни на миг не отрывается от лица моей сестры. Должно быть, она тоже сознавала это, поскольку смеялась и флиртовала напропалую, откинув голову и выставляя напоказ изящную шею, всякий раз когда очередной симпатичный сын какого-то визиря подходил к ней и начинал расспрашивать о том, как ей жилось в Ахмиме. Я отметила, что Кия пытается заговорить с принцем, чтобы заставить его оторвать взгляд от моей сестры, но Аменхотеп не позволил отвлечь себя. Мне стало интересно, что же он думает о своей будущей супруге, и я принялась наблюдать за тем, как Нефертити покоряет мужчин одного за другим. Она говорила негромким голосом, и поэтому им приходилось наклоняться к ней, она не спешила раздавать улыбки направо и налево, так что когда она смеялась, мужчины чувствовали себя на седьмом небе от счастья, купаясь в лучах ее света.

Когда подали угощение и мы приступили к трапезе, я растерялась, будучи не в силах решить, куда устремить свой взор: то ли на возвышение, где Старший фараон жадно любовался обнаженными женщинами, чьи гибкие тела извивались перед ним в танце, то ли на принца, который выглядел внимательным и сдержанным, ничуть не походившим на человека, который запомнился мне в гробнице. Я нашла взглядом отца Кии, визиря Панахеси, сидевшего по другую сторону стола. Он носил на пальце царскую печатку, а ростом, пожалуй, не уступал моему отцу. Но если у папы глаза были голубые, то у Панахеси – черные. Скулы у отца, которые унаследовала от него Нефертити, были высокими, тогда как лицо Панахеси было вытянутым и округлым. На его пальцах сверкали золотые перстни, а отец редко надевал драгоценные украшения. Я внимательно рассматривала соперника нашей семьи, пока музыканты не заиграли живую мелодию, и все встали из-за стола, чтобы пойти танцевать. Женщины образовали один круг, мужчины – другой. Отец взял мою мать за руку, чтобы отвести ее в другой конец зала, а Кия критическим взором стала смотреть, как Нефертити поднялась на ноги, чтобы присоединиться к остальным женщинам.

– Ты разве не идешь? – обратилась ко мне с вопросом Нефертити.

– Разумеется, нет! – Я окинула взглядом целую толпу симпатичных дочек придворных, все они воспитывались в Фивах и умели танцевать модные танцы. – Я не знаю ни единого па. А как собираешься танцевать ты?

Нефертити пожала плечами:

– Я буду смотреть и учиться.

Пожалуй, Мерит успела преподать ей несколько уроков наедине, и я с изумлением увидела, как сестра подпрыгивает и кружится в такт с остальными, в вихре голубого и золотистого цветов. Сидеть остались всего несколько женщин, и я с беспокойством отметила, что за столом я была не одна. Панахеси тоже не двинулся с места. Я покосилась на него, глядя, как он опустил подбородок, увенчанный короткой черной бородкой, на скрещенные пальцы – единственный сановник при дворе, отрастивший длинные волосы. Он заметил, что я смотрю на него, и сказал:

– Должно быть, ты пребываешь в полном восторге. Юная девушка из Ахмима, прибывшая ко дворцу, сверкающему празднествами, роскошью и золотом. Ну и почему же ты не танцуешь?

Я неловко поерзала на кресле и призналась:

– Я не умею танцевать.

Он недоверчиво приподнял брови.

– Но твоя сестра чувствует себя здесь как рыба в воде, – заметил он, и мы оба посмотрели на Нефертити, которая танцевала столь беззаботно, словно мы всю жизнь провели при дворе. Панахеси перевел взгляд с нее на меня и улыбнулся: – Похоже, вы – всего лишь сводные сестры.

Я понадеялась, что румяна Ипу скрыли охватившее меня чувство унижения, и быстренько прикусила язык, чтобы не брякнуть что-нибудь резкое в ответ.

– А теперь скажи мне, – продолжал Панахеси, – имея в царском гареме сестру, за кого выйдешь замуж ты сама?

Я почувствовала, как во мне поднимается раздражение.

– Мне всего тринадцать лет.

– Разумеется, ты совсем еще маленькая.

Его взгляд скользнул по моей груди. Внезапно рядом оказалась Нефертити. Музыка закончилась.

– Да, но расцветающая женщина всяко лучше увядающего старика. – Она многозначительно взглянула на схенти Панахеси. Тут появился наш отец и занял свое место за столом.

Панахеси оттолкнул свое кресло и встал.

– Ваши дети – само очарование, – резко бросил он. – Уверен, что принц полюбит их всей душой.

Он так быстро направился прочь, что его белая накидка вздулась пузырем, и отец строго спросил:

– Что тут у вас произошло?

– Визирь… – начала было я, но Нефертити оборвала меня:

– Ничего.

Отец окинул Нефертити долгим взглядом.

– Ничего, – повторила она.

– Я предупреждал вас, чтобы вы были осторожны. Аменхотеп прислушивается к мнению Панахеси.

Нефертити воинственно вскинула подбородок, и я поняла, что ей хочется ответить: «Все изменится, когда я стану царицей». Но сестра предпочла промолчать. Но затем, окинув зал взглядом, она вдруг разволновалась.

– А где же принц?

– Пока ты пыталась очаровать визиря, он ушел.

Нефертити поникла:

– И я не познакомлюсь с ним сегодня вечером?

– Разве что он вернется, – ответил отец, и еще никогда его голос не казался мне таким глубоким и суровым. Мы были не в Ахмиме, а при дворе египетского царя, где ошибки не прощались никому.

– Быть может, он еще вернется, – неуверенно предположила я, но и отец, и Нефертити пропустили мои слова мимо ушей.

Воздух в зале пропитался мускусным ароматом вина. Кия по-прежнему пребывала в окружении женщин, своих придворных дам, кои предпочли выглядеть, как и говорила нам Ипу, в соответствии с продиктованной ею модой: облегающие платья-калазирисы^*, длинные волосы и выкрашенные хной ступни. Они суетились вокруг Кии, подобно мотылькам, ведь ее пока еще небольшой округлившийся животик свидетельствовал, что именно ей, а не моей сестре, принадлежало будущее Египта.

– Здесь слишком душно, – заявила Нефертити и взяла меня за руку. – Пойдем со мной.

Отец резко предостерег нас:

– Не уходите далеко.

Я поспешила вслед за сердито пересекавшей зал Нефертити.

– А куда мы идем?

– Куда угодно, лишь бы подальше отсюда! – Не сбавляя шага, она стремительно шагала по дворцу. – Он ушел, Мутноджет. Он действительно ушел, даже не сочтя нужным познакомиться со мной. С будущей царицей. С будущим Египта!

Мы вышли наружу и оказались у фонтана. Подставив руки под его струи, Нефертити смочила каплями воды свою грудь. Журчащая вода несла с собой ароматы жимолости и жасмина. Когда она сорвала с головы парик, темноту прорезал знакомый голос:

– Итак, ты и есть жена, которую выбрала для меня мать.

Нефертити вскинула голову. Перед нею в своей золотой пекторали стоял принц. Сестра быстро справилась с удивлением и вновь превратилась в прежнюю Нефертити, очаровательную и игривую.

– Ну и что? – спросила она. – Тебя что-либо смущает?

– Да. – Но в ответе Аменхотепа не прозвучало и тени легкомыслия или небрежности. Он присел и принялся внимательно разглядывать Нефертити в лунном свете.

– Следовательно, принцу Египта прискучили танцы? – спросила Нефертити, ведя себя безукоризненно и скрывая растерянность за кокетством.

– Мне прискучило видеть, как моя мать склоняет голову перед верховным жрецом Амона.

Нефертити улыбнулась, и Аменхотеп метнул на нее острый взгляд:

– Это так смешно?

– Да. А я-то думала, что ты пришел сюда, чтобы поухаживать за своей новой женой. Но если ты намерен говорить о политике, я готова слушать.

Аменхотеп прищурился:

– Слушать так, как слушает мой отец? Или так, как ты слушала своего наставника, когда он преподавал тебе любовь в Ахмиме?

Даже в темноте я заметила, как побледнела моя сестра, и сразу же поняла, что наделала Кия с моей подачи. Мне едва не стало дурно, но Нефертити быстро взяла себя в руки.