XXXII К ее ногам прилег я, как котенок… Она меня бранит, а я молчок — И робко, как наказанный ребенок, То ручку, то холодный локоток Целую, то колено… Ситец тонок — А поцелуй горяч… И голосок Ее погас, и ручки стали влажны, Приподнялось и горло — признак важный! XXXIII И близок миг… над жадными губами Едва висит на ветке пышный плод… Подымется ли шорох за дверями, Она сама рукой зажмет мне рот… И слушает… И крупными слезами Сверкает взор испуганный… И вот Она ко мне припала, замирая, На грудь… и, головы не подымая, XXXIV Мне шепчет: «Друг, ты женишься?» Рекою Ужаснейшие клятвы полились. «Обманешь… бросишь»… — «Солнцем и луною Клянусь тебе, о Саша!»… Расплелись Ее густые волосы… змеею Согнулся тонкий стан… — «Ах, да… женись»… И запрокинулась назад головка… И… мой рассказ мне продолжать неловко. XXXV Читатель милый! Смелый сочинитель Вас переносит в небо. В этот час Плачевный… ангел, Сашин попечитель, Сидел один и думал: «Вот-те раз!» И вдруг к нему подходит Искуситель: — «Что, батюшка? Надули, видно, вас?» Тот отвечал, сконфузившись: «Нисколько! Ну смейся! зубоскал!.. подлец — и только». XXXVI Сойдем на землю. На земле всё было Готово… то есть — кончено… вполне. Бедняжка то вздыхала — так уныло… То страстно прижималася ко мне, То тихо плакала… В ней сердце ныло. Я плакал сам — и в грустной тишине, Склоняясь над обманутым ребенком, Я прикасался к трепетным ручонкам. XXXVII «Прости меня, — шептал я со слезами, — Прости меня»… — «Господь тебе судья»… Так я прощен!.. (Поручика с рогами Поздравил я.) — ликуй, душа моя! Ликуй — но вдруг… о ужас!! перед нами В дверях — с свечой — явилась попадья!! Со времени татарского нашествья Такого не случалось происшествья! XXXVIII При виде раздраженной Гермионы Сестрица с визгом спрятала лицо В постель… Я растерялся… Панталоны Найти не мог… отчаянно в кольцо Свернулся — жду… И крики, вопли, стоны, Как град — и град в куриное яйцо, — Посыпались… В жару негодованья Все женщины — приятные созданья. XXXIX «Антон Ильич! Сюда!.. Содом-Гоморра! Вот до чего дошла ты, наконец, Развратница! Наделать мне позора Приехала… А вы, сударь, — подлец! И что ты за красавица — умора!.. И тот кому ты нравишься, — глупец, Картежник, вор, грабитель и мошенник!» Тут в комнату ввалился сам священник. XL «А! ты! Ну полюбуйся — посмотри-ка, Козел ленивый — что? что, старый гусь? Не верил мне? Не верил? ась?.. Поди-ка Теперь — ее сосватай… Я стыжусь Сказать, как я застала их… улика, Чай, налицо» (…in naturalibus — Подумал я), — «измята вся постелька!» Служитель алтарей был пьян как стелька. XLI Он улыбнулся слабо… взор лукавый Провел кругом… слегка махнул рукой И пал к ногам супруги величавой, Как юный дуб, низринутый грозой… Как смелый витязь падает со славой За край — хотя подлейший, но родной, — Так пал он, поп достойный, но с избытком Предавшийся крепительным напиткам. XLII Смутилась попадья… И в самом деле Пренеприятный случай! Я меж тем Спокойно восседаю на постеле. «Извольте ж убираться вон…» — «Зачем?» — «Уйдете вы?»… — «На будущей неделе. Мне хорошо; вот видите ль: я ем Всегда — пока я сыт; и ем я много»… Но Саша мне шепнула: «ради бога!..» XLIII Я тотчас встал. «А страшно мне с сестрицей Оставить вас»… — «Не бойтесь… я сильней»… — «Эге! такой решительной девицей Я вас не знал… но вы в любви моей Не сомневайтесь, ангелочек». Птицей Я полетел домой… и у дверей Я попадью таким окинул взглядом, Что, верно, жизнь ей показалась адом. XLIV Как человек, который «взнес повинность», Я спал, как спит наевшийся порок И как не спит голодная невинность. Довольно… может быть, я вас увлек На миг — и вам понравилась «картинность» Рассказа — но пора… с усталых ног Сбиваю пыль: дошел я до развязки Моей весьма не многосложной сказки. XLV Что ж сделалось с попом и с попадьею? Да ничего. А Саша, господа, Вступила в брак с чиновником. Зимою Я был у них… обедал — точно, да. Она слывет прекраснейшей женою И недурна… толстеет — вот беда! Живут они на Воскресенской, в пятом Эта́же, в нумере пятьсот двадцатом. |
