Стено О, знаю я, Антонио, Что я свободен так же, как убийца, Которому над плахой сняли цепь. Я не живу; но я произрастаю, Но я дышу… Антонио Стено Нет. Но, Антонио, — мне жизнь эту Покинуть страшно. Смерти жажду я, И смерти я боюсь… И в этой, старец, Подумай, в этой тягостной борьбе Живу я… но мне трудно. Я слабею. И эту мысль в могилу понесу я, Что, когда это сердце разорвется, Измученное горем и тоской, Всё то, что хоронил я в своей груди, Что мыслил я высокого, все думы Моей души и всё, что на земле Я выстрадал, — вся моя жизнь, Антонио, Исчезнет безответно в молчаливых, Безмолвных недрах вечности… Мой старец, Как ты счастли́в! Антонио Послушай, Стено; И я, как ты, знал горе. Вот, ты видишь, Моя глава уж побелела — но, Поверь мне, друг, — здесь страсти бушевали, Как и в твоей. Мне восемьдесят лет, II человек давно убит во мне, Но часто грусть меня берет невольно И давит слезы из потухших глаз. О, бурно Провел я молодость. Но, наконец, Мне надоел разврат и надоела Мне жизнь. Вот, Стено. Я однажды Увидел деву… Стено, это было Давно тому назад — но све́жо помню Я мою Лору. О! она была Прелестней неба. Ожил я. Мне снова Приветно улыбнулась жизнь. Я полюбил. Но не хотел творец, Чтоб я ее, нечистый, осквернил, И взял к себе на небо. И я понял Здесь божий перст. И с той поры к нему Я бросился с любовию в объятья, Как сын к отцу. И стал я снова жить. Узнал я сон и сладость быть слугою Того, кто создал необъятное одним Всесильным словом. И с тех пор я здесь, Мне здесь отрадно. Стено О Антонио! Я жил не так, как ты. Я мирно Провел те годы, где ты бурно жил. Молчит у меня совесть. И ты видишь, Как я страдаю. Я скажу тебе Мое проклятье. О старик, старик! Молись, да не постигнет и тебя Оно, старик, это сомненье. (Уходит.) Антонио Стено… Он уж ушел. Как много силы в нем! Как много в нем страданья. В нем творец Нам показал пример мучений Людей с могучею душой, когда Они, надежные на свои силы, Одни пойдут навстречу мира И захотят его обнять. Явление второе Комната Стено.
Стено (один) Мне легче, всё, что в моей груди Я горя и страдания носил, Я вылил в грудь чужую. Этот старец — Он меня понял. О, по крайней мере Я буду знать, что есть под этим небом Одно живое существо, кому Я, может быть, могу себя доверить. До этих пор мои страданья я Безмолвной ночи доверял. О, если б Она могла пересказать всё то, Что здесь (кладя руку на грудь) лежит, как камень на могиле, Ей люди б не поверили. Нет, нет, Они б меня не поняли. Меня С душой обыкновенной люди, Нет — не поймут. Я им высок. Когда Я молод был душой и верил В любовь, я знал одно создание, Которое мне было равно. О, Ее не позабыть мне никогда! Душами были мы родные, И мы друг друга понимали. Двое Мы составляли мир — и он был чуден, Как всё, что на земле не человек. В ее очах читал я ее душу, В моих очах была моя душа… Но дух ее для тела нежной девы Был слишком мочен и велик. Он разорвал с презрением препону Его могучих сил. А я… проклятый, Остался здесь. И с этих пор напрасно Я душу сильную, великую искал. Всё это так ничтожно перед нею. С своими мелкими страстями люди Мне опротивели. Мой мир мне опустел, А этот мир мне тесен был. Во мне Восстало гордое желанье, чтобы Никто моих страданий не узнал, И я вступил в борьбу с своей судьбою. И если я паду — тогда узнают люди, Что значит воля человека. Низко Поставили они названье это, И я хочу его возвысить — несмотря На то, что люди этого не стоят. Молчание. (Подходит к окну.) На небе буря. Ветер гонит тучи Своими черными крылами. Вот порой Взрывает молнья небо. Море ходит Высокими пенистыми волнами, Как будто негодуя, что нельзя На землю ему ринуться. О, чудно! Как я люблю, когда Природа гневно, Могучая, все силы соберет И разразится бурей. Что-то есть Родное мне в мученьях диких неба, И молньей загорится вдохновенье В святилище души, и мое сердце Как будто вырваться готово из груди… О, я люблю — люблю я разрушенье! (Входит Маттео.) Маттео Синьор. — Молчит. Опять! Какой-то странник Вас хочет видеть. Стено Что людям до меня, А мне до них? Кто он? |
