LIV Она дошла до комнаты своей… И с легкой, замирающей улыбкой, Вся розовая, к скважине дверей Нагнула стан затянутый и гибкой. Концы ее рассыпанных кудрей Колышатся пленительно на зыбкой Груди… под черной бровью черный глаз Сверкает ярко, как живой алмаз… LV Она глядит — безмолвно ходит он. Как виден ясно след немой заботы И грусти на его лице!.. Влюблен Андрей. На фортепьянах две-три ноты Небрежно взял он. Слабый, робкий звон Возник и замер. Вот — ее работы Рассматривать он начал… Там в угле Она платок забыла на столе. LVI И жадно вдруг к нему приник Андрей Губами — крепко, крепко стиснул руки. Движенья головы его, плечей Изобличали силу тайной муки… Дуняша вся затрепетала… В ней, Как дружные торжественные звуки Среди равнин печальных и нагих, Любовь заговорила в этот миг. LVII Ей всё понятно стало. Яркий свет Вдруг озарил ее рассудок. Страстно Они друг друга любят… в этом нет Теперь уже сомнений… Как прекрасно Блаженства ждать и верить с ранних лет В любовь, и ждать и верить не напрасно, И тихо, чуть дыша, себе сказать: Я счастлив — и не знаю, что желать! LVIII Как весело гореть таким огнем! Но тяжело терять напрасно годы, Жить завтрашним или вчерашним днем, И счастья ждать, как узники — свободы… Упорно, как они, мечтать о нем И в безответных красотах природы Искать того, чего в ней нет: другой Души, любимой, преданной, родной. LIX В Дуняше кровь вся к сердцу прилила, Потом к лицу. Так хорошо, так больно Ей стало вдруг… бедняжка не могла Вздохнуть, как бы хотелось ей, довольно Глубоко… кое-как она дошла До стула… Слезы сладкие невольно, Внезапно хлынули ручьем из глаз Ее… Так плачут в жизни только раз! LX Она не вспомнила, что никогда С Андреем ей не жить; что не свободна Она, что страсти слушаться — беда… И что такая страсть или бесплодна, Или преступна… Женщина всегда В любви так бескорыстно благородна… И предаются смело, до конца, Одни простые женские сердца. LXI Дуняша плакала… Но вот Андрей, Услышав легкий шум её рыданья, Дверь отворил и с изумленьем к ней Приближился… вопросы, восклицанья Его так нежны были, звук речей Дышал таким избытком состраданья… Сквозь слезы, не сказавши ничего, Дуняша посмотрела на него. LXII Что́ было в этом взгляде, боже мой! Глубокая, доверчивая нежность, Любовь, и благодарность, и покой Блаженства, преданность и безмятежность, И кроткий блеск веселости немой, Усталость и стыдливая небрежность, И томный жар, пылающий едва… Досадно — недостаточны слова. LXIII Андрей не понял ровно ничего, Но чувствовал, что грудь его готова Внезапно разорваться, — до того В ней сердце вдруг забилось. Два-три слова С усильем произнес он… на него Дуняша робко посмотрела, снова Задумалась — и вот, не мысля зла, Ему тихонько руку подала. LXIV Он всё боялся верить… Но потом Вдруг побледнел… лицо закрыл руками И тихо наклонился весь в немом Восторге… Быстро, крупными слезами Его глаза наполнились… О чем Он думал… также выразить словами Нельзя… Нам хорошо, когда в тупик Приходит описательный язык. LXV Она молчала… и молчал он сам. О! то, что в это дивное мгновенье Их полным, замирающим сердцам Одну давало жизнь, одно биенье, — Любовь едва решается речам Себя доверить… Нужно ль объясненье *Того, что несомненней и ясней (Смотри Шекспира) солнечных лучей? LXVI Он руку милую держал в руках Похолодевших; слабые колени, Дрожа, под ним сгибались… а в глазах Полузакрытых пробегали тени. Он задыхался… Между тем, о страх! Фаддей (супруг) входил в пустые сени… Известно вам, читатели-друзья, Всегда приходят вовремя мужья. LXVII «Я голоден», — сказал он важно, вдруг Шагнувши в комнату. Дуняша разом Исчезла; наш Андрей, наш бедный друг (Коварный друг!) глядел не то Фоблазом *, Не то Маниловым; один супруг Приличье сохранил и даже глазом Не шевельнул, не возопил «о-го!» Как муж — он не заметил ничего. |
