VII Она в деревне выросла… а вы, Читатель мой, — слыхали вы, наверно, Что барышни уездные — увы! Бывают иногда смешны безмерно. Несправедливость ветреной молвы Известна мне; но сознаюсь с смиреньем, что над моей степнячкой иногда Вы б посмеялись: над ее волненьем В воскресный день — за завтраком, когда Съезжались гости, — над ее молчаньем, И вздохами, и робким трепетаньем… Но и она подчас бывала зла И жалиться умела, как пчела. VIII Я не люблю восторженных девиц… По деревням встречаешь их нередко; Я не люблю их толстых, бледных лиц, Иная же — помилуй бог — поэтка. Всем восхищаются: и пеньем птиц, Восходом солнца, небом и луною… Охотницы до сладеньких стишков, И любят петь и плакать… а весною Украдкой ходят слушать соловьев. Отчаянно все влюблены в природу… Но барышня моя другого роду; Она была насмешлива, горда, А гордость — добродетель, господа. IX Она читала жадно… и равно Марлинского и Пушкина любила *(Я сознаюсь в ее проступках)… но Не восклицала: «Ах, как это мило!» А любовалась молча. Вам смешно? Не верите вы в русскую словесность — И я не верю тоже, хоть у нас Весьма легко приобрести известность… Российские стихи, российский квас Одну и ту же участь разделяют: В порядочных домах их не читают А квас не пьют… но благодарен я Таким чтецам, как барышня моя. X Для них пишу… но полно. Каждый день — Я вам сказал — она в саду скиталась. Она любила гордый шум и тень Старинных лип — и тихо погружалась В отрадную, забывчивую лень. Так весело качалися березы, Облитые сверкающим лучом… И по щекам ее катились слезы Так медленно — бог ведает о чем. То, подойдя к убогому забору, Она стояла по часам… и взору Тогда давала волю… но глядит, Бывало, всё на бледный ряд ракит. XI Там, — через ровный луг — от их села Верстах в пяти, — дорога шла большая; И, как змея, свивалась и ползла И, дальний лес украдкой обгибая, Ее всю душу за собой влекла. Озарена каким-то блеском дивным, Земля чужая вдруг являлась ей… И кто-то милый голосом призывным Так чудно пел и говорил о ней. Таинственной исполненные муки, Над ней, звеня, носились эти звуки… И вот — искал ее молящий взор Других небес, высоких, пышных гор… XII И тополей и трепетных олив… Искал земли пленительной и дальной; Вдруг русской песни грустный перелив Напомнит ей о родине печальной; Она стоит, головку наклонив, И над собой дивится, и с улыбкой Себя бранит; и медленно домой Пойдет, вздохнув… то сломит прутик гибкой, То бросит вдруг… Рассеянной рукой Достанет книжку — развернет, закроет; Любимый шепчет стих… а сердце ноет, Лицо бледнеет… В этот чудный час Я, признаюсь, хотел бы встретить вас, XIII О, барышня моя… В тени густой Широких лип стоите вы безмолвно; Вздыхаете; над вашей головой Склонилась ветвь… а ваше сердце полно Мучительной и грустной тишиной. На вас гляжу я: прелестью степною Вы дышите — вы нашей Руси дочь… Вы хороши, как вечер пред грозою, Как майская томительная ночь. Но — может быть — увы! воспоминаньем Вновь увлечен, подробным описаньем Я надоел — и потому готов Рассказ мой продолжать без лишних слов». XIV Моей красотке было двадцать лет. (Иной мне скажет: устрицам в апреле, Девицам лет в пятнадцать — самый цвет… Но я не спорю с ним об этом деле, О разных вкусах спорить — толку нет.) Ее Прасковьей звали; имя это Не хорошо… но я — я назову *Ее Парашей… Осень, зиму, лето Они в деревне жили — и в Москву Не ездили, затем что плохи годы, Что с каждым годом падают доходы. Да сверх того Параша — грех какой! — Изволила смеяться над Москвой. XV Москва — Москва * — о матушка Москва! Но я хвалить тебя не смею, право; Я потерял бывалые права́… Твои ж сыны превспыльчивого нрава, И в них мои смиренные слова Возбудят ревность — даже опасенья. И потому к Параше молодой, О матушка, прошу я снисхожденья… А если, о читатель дорогой, Навеянный приятностью рассказа, Отрадный сон закрыл вам оба глаза, — Проснитесь — и представьте себе день… Прежаркий день… (Я посажу вас в тень.) |
