* * * — Ох ты воля! — дорогая! — корабельная! Окиянская дорога колыбельная! * * * Прискакав с ночной атаки (На лбу — пот росою крупной), У окна сваво, над взморьем, Царь-Девица саблю чистит. На плече на правом — голубь, На плече на левом — кречет. У ее подножья нянька Ей сапожки начищает. «Ох ты, царь мой, Царь-Девица, Вихрь-Девица, Жар-Девица! Нету мне с тобою сладу, Не покоишь мою старость. Погляжу на кудри гривой, Погляжу на взор пожаром — Как не я тебя, а львица Львиным молоком вскормила! День встает — врага сражаешь, Полдень бьет — по чащам рыщешь, Вечер пал — по хлябям пляшешь, Полночь в дом — с полком пируешь. Люди спать — ты саблю точишь, В церковь — псов из ручек кормишь. Вся родня и отступилась. Дай-ка правую мне ножку!» Рассмеялась Царь-Девица: «Мне и любо без родни-то! Огнь — отец мне, Вода — матерь, Ветер — брат мне, сестра — Буря. Мне другой родни не надо!» Осерчала нянька: «Полно Ржать-то, ровно кобылица! Как бы этим ржаньем всех-то Женихов не распугала!» Пуще Дева-Царь хохочет: «Эка сладость — женихи-то! Мой жених — мой меч пресветлый, Меч мой сабельный, веселый: Мне других дружков — не надо!» Пригорюнилась тут нянька: «Порвала б цветочков в поле, Завела б себе подружек, Позабавилась б маненько…» Ей в ответ с усмешкой Дева: — «Трубный звон — моя забава! Мне иных забав — не надо!» «Первенчалась бы с красавцем, — Нянька у ней в ножках хнычет, — Сбросила б наряд свой мерзкий, Да над люлькой над роскошной, Над пеленочной заботой, Всю бы ночь, заместо гульбищ, Все бы пела-распевала». Топнула ногой тут Дева: — Нянька ты, а я — Царь-Демон! Кой мне черт в твоих пеленках! Бранный быт — моя забота! Мне иных забот — не надо! …Отстранись-ка, нянька, чтó за Звон с воды встает за чудный? Чтой-то под моим окошком Волны за слова лепечут? * * * — Гусли, гусли-самозвоны, Вся забавушка моя! Из зубчатой из короны Ни зубца не стою я. Не слыхал еще, как бабы По ночам толкуют сны. Гусли, гусли — вся забава Осьмнадцатой весны! Я, мальчишка узкогрудый, С бранным бытом незнаком. Гусли, гусли-самогуды Мне — единственный закон! Я до смертного до поту Не отстану от струны! Гусли, гусли — вся забота Осьмнадцатой весны! * * * Просияла Царь-Девица: Терем враз озолотила. «Баб не любишь? Драк не любишь? Ну, тебя-то мне и надо! Как, к примеру, Дева-Царь я, Так, выходит, — Царь-ты-Дева! Уж с таким-то голосочком Муж за прялку не засодит!» Хлопнула тут Царь в ладоши: «Повели, чтоб тем же часом Вихря-мне-Коня седлали!» Хлопнула в ладоши дважды: «Повели, чтоб тем же часом Был Корабь готов к отплытью!» Трижды хлопнула в ладоши: «Повели, чтоб тем же часом Для прощального параду Там, на площади великой, Все наши полки сбирались! — Дура старая, что хнычешь? Али жалко, что последний День встает наш, Царь-Девицын?» — «Ошалела я от счастья, — Нянька хнычет под ногами, — Знать, за все мои молитвы, за слёзные, Вить гнездо тебе, моя орлица безгнездная! Знать, недаром карты врали, Знать, недаром я все ночи, Притаясь, наряд венчальный Тебе шила-расшивала. Утюжок пойду поставлю: Хоть и глаженый, а надоть Для красы провесть маненько… — Что ж ты рот перекривила?» «Kaк в раззолоченной попонке Негоже бранному коню, Ужель атласною тряпчонкой Свою же славу заслоню? Цельному войску господином Была, — так справлюсь и с одним! Одним своим лучом единым Мы светел-месяц полоним». Опоясалась тут саблей, Свистнула в кулак свой смуглый, И на зов ее кулашный Вихорь-Конь к ней на крылечко Белой молнией взлетает. «Ну, простимся, нянька, что ли? Там, на площади великой, Будет нам не до тебя уж». Чмокнула с размаху няньку В рот морщинистый, соленый, И с окошечка резного Коню на спину с размаху Белой птицею махнула. |
