Тогда зачем она хранила все эти смертоносные сувениры, приобретенные дорогой ценой? Смертоносные прежде всего для нее самой. Найди эти пузырьки какой-нибудь ретивый страж вроде того же Гонта, и она закончит свои дни на площади перед храмом древних... Но эти вещи придавали ей уверенность, тешили сознанием того, что она могла бы, если б захотела, уничтожить любого своего врага. Могла бы... Вот только мойры отвернутся от нее навсегда, ступи она на эту дорожку. Ну уж нет. Сегодня ей может понадобиться только честная сталь, без всяких колдовских штучек... Разве что немного серебра на рукоятке не помешает, просто так, на всякий случай...

Этот кинжал достался ей в наследство от отца. Ей всегда казалось странным, что отец не помнит того, как попал в проклятый город, не знает своей родни, своего прошлого... Здесь это никого не удивляло — проклятый город отбирал память у большинства жителей, и лишь немногие, родившиеся в самом городе люди сохраняли память о прошлой жизни — если можно было назвать жизнью прозябание в чреве проклятого города...

На лезвии в виде непонятного непосвященному узора расположились древние руны — заклятие против оборотней, черных дьяволов и иной нечистой силы. Вряд ли Гонт пользовался услугами подобных тварей — для этого он слишком простоват, и ума ему явно не хватит для серьезной игры с существами подземного мира. Но тем не менее осторожность не помешает. Она вставила кинжал в тонкие кожаные ножны и спрятала его на груди так, чтобы достать оружие можно было одним незаметным движением.

Почувствовав голод, Карин открыла нижнюю полку, в которой хранила продукты, но там мало чего оставалось. Давно следовало сходить на рынок, вот только каждый выход в город превращался для нее в проблему. Она никогда не знала, вернется ли обратно.

Все-таки на полке нашелся кусок засохшего сыра, слегка заплесневевший, но все еще вполне пригодный кусок хлеба и травная заварка. Эти травы она собирала сама на своем крохотном участке в общественном огороде, на котором ее соседи выращивали лук и картошку. Каждому отводилось десять квадратных метров земли, ценившейся здесь на вес золота. У Карин всю ее делянку занимали травы, заботливо выращенные из семян, доставшихся ей в наследство от родителей. Они составляли главное ее богатство, потому что обладали способностью наделять человека силой. Сейчас ей это совершенно необходимо, так что придется пожертвовать частью своих драгоценных запасов.

Она достала старый глиняный чайник, грубо вылепленный и обожженный местным гончаром. Она его очень ценила, несмотря на непрезентабельный вид. В бока старой посудины впитались ароматы сотен чаепитий, и от каждого оставалась едва заметная толика силы — все вместе они усиливали действие напитка в несколько раз.

Чай показался ей непривычно горьким. Впрочем, он всегда казался ей горьким, если перерыв в приеме источника силы оказывался слишком долгим. Сейчас был именно такой случай. Зато потом, вместе с горячей жидкостью, в ее тело приходило иное тепло, никак не связанное с желудком. Оно возникало в области солнечного сплетения и постепенно распространялось по всем нервам. Справиться с ним не мог даже вековой холод каменных стен этого дома, так и оставшегося для нее навсегда чужим.

Покончив с чаепитием, она решила продолжить гадание, не на себя, конечно. На Гонта. Таким способом, переводя гадание с себя на другого человека, от которого зависела ее судьба, она пыталась обмануть Провидение. Иногда этот фокус ей удавался, но не так уж часто.

Сегодня карты молчали, раз за разом выбрасывая какую-то галиматью. Из их комбинаций невозможно было составить ни одной осмысленной фразы. Ну что, например, могли означать девять кубков, лежавших рядом, да еще лицом вниз, все с тем же королем с мечом? Вообще-то это означало, что ей следует быть сдержанней в суждениях о своих знакомых при встрече с другими лицами.

Легкомысленные толки всегда вредны — вот только по отношению к ней подобное предостережение было бессмысленно. Она вообще мало с кем общалась и уж тем более никогда не выдавала открывшиеся ей во время предсказаний секреты.

Карин с досадой смешала карты и посмотрела на каминные часы. До конца смены Гонта оставалось еще, по крайней мере, часа полтора тягостного ожидания. Больше всего она ненавидела эти часы, когда животный, неподвластный ей страх выползал из темных углов комнаты и полностью завладевал ею.

Последнее время Гонт не пропустил ни одного визита и жаловал ее своим обществом после каждого дежурства, становясь, в предвкушении близкой победы, все настойчивее.

Наверно, он рассчитывал на ее полную беспомощность, на то, что у одинокой девушки, которая сумела обзавестись могущественными врагами, все равно не останется иного выхода, как только принять его защиту.

Насчет врагов он, безусловно, прав. Все знали, что секта серых монахов поклялась покончить с предсказателями. Они уже схватили Лерну и сожгли ее на площади ровно в полночь. И никто не вступился за бедную девушку. Даже стражи сделали вид, что ничего особенного не произошло.

Карин почувствовала, что эти предательские воспоминания открывают ее страхам широкую дорогу, постепенно превращая их в парализующий ужас. Если это продолжится, к приходу Гонта она превратится в беспомощную куклу. Этого нельзя допустить ни в коем случае. К счастью, чай силы уже начал свое благотворное действие, и, опираясь на его внутреннее тепло, ей удалось загнать свой страх обратно в дальний угол комнаты, где было его постоянное место.

Впрочем, углов-то как раз в ее комнате и не было, ни одного. Все комнаты в этом городе круглые, а дома похожи на остроконечные башни, согнанные безумным архитектором в единую кучу. И потолки здесь так высоки, что теряются в темноте, пламя свечи не может к ним пробиться. Наверно, именно в этой темноте и живет ее страх.

Неожиданный стук в дверь прервал ее невеселые раздумья. «Кто бы это мог быть? — подумала Карин, вставая и направляясь к зеркалу, чтобы проверить, не выглядывает ли из-под складок ее одежды рукоятка кинжала. — Для Гонта еще рановато. Он не мог освободиться с дежурства раньше, чем на часах городской ратуши пробьет полночь. А для случайного клиента — поздновато. Мало кто осмеливался выходить на улицу после наступления темноты. Слишком часто те, кто на это решался, не возвращались домой».

Танаев шел к городу весь остаток местного дня, до тех пор, пока его серое полотно, напрочь лишенное солнца, не сменилось непроглядной тьмой. Он надеялся продолжить движение в темноте, ориентируясь на городские огни, но просчитался. Здешние города не освещались, если тут вообще можно было говорить о городах во множественном числе. Впрочем, какой-то единственный огонек все же имелся. Он словно парил над городом на довольно приличной высоте, но с места не сдвигался. Однако этого единственного, то и дело исчезающего тусклого огонька было совершенно недостаточно для ориентации.

Поверхность под ногами стала слишком неровной, чтобы продолжать брести по каменистой равнине сквозь непроглядную темень, то и дело рискуя сломать ногу или свалиться в какую-нибудь яму.

В конце концов ему пришлось остановиться и подождать рассвета. К сожалению, он не знал, как долго длятся здешние ночи, ожидание могло затянуться. Он вообще знал об этом мире слишком мало. Но отсутствие живых существ в зоне, которую он мог исследовать своим ментальным взглядом, вселяло в него некоторую надежду. Возможно, ему благополучно удастся дождаться утра.

Правда, вместо обычных живых существ здесь достаточно тех, кого, в человеческом понимании, уже не назовешь живыми. Например, эти черные обезьяны, слишком уж похожие на чертей из детских сказок. За все время, пока длился его поединок с Рилом, Танаев ни разу не ощутил в их телах биения живого сердца.

В темноте любые опасности кажутся реальнее и ближе, особенно если человек находится в незнакомой местности — что уж тут говорить о чужом мире!

Настоящего оружия у него не было, и это обстоятельство мешало Танаеву вернуть себе обычную уверенность и прогнать ночные страхи. Впрочем, какое-никакое оружие у него все-таки было. А если судить по настойчивому желанию Рила овладеть его сломанным шунгитовым мечом, не такое уж плохое...