Альтер, который до сих пор весьма дипломатично уходил от подобных расспросов, на этот раз изменил своей обычной привычке.

— Видишь ли, брат Глеб, сейчас все мои силы уходят на скорейшее заживление ран и подавление боли. Но когда в этом возникнет настоятельная необходимость, я сумею постоять за себя! Я знаю, что тебе не терпится узнать, каким образом я смогу это сделать.

Видишь ли, учение, позволяющее использовать одну из самых могущественных сил природы, нам поневоле приходится держать в тайне, и вовсе не потому, что члены моего братства настолько эгоистичны.

На протяжении всей истории человечества, чем могущественней становилась наука, чем большими силами природы она овладевала, тем плачевней, в конце концов, оказывались последствия этого могущества.

Люди постоянно заблуждались в своих выводах, считая, что сиюминутная выгода, в виде дешевой энергии, механизмов, облегчающих труд и передвижение, важнее отдаленных последствий непомерной человеческой жадности. Но каждый раз выяснялось, что это не так.

Захватчики, пришедшие на нашу планету, потому и появились здесь, что не ожидали встретить серьезное сопротивление со стороны землян, и, по большому счету, оказались правы.

Ко времени их вторжения экологические катастрофы, стихийные бедствия и так называемые локальные войны, с применением самого совершенного оружия, настолько ослабили нашу цивилизацию, что она была уже неспособна эффективно себя защищать. Лишь в одном они просчитались. Не учли, как много резервов скрыто в глубинах человеческой души. И чем сильнее становилось давление на нас, чем безнадежней казались обстоятельства, тем чаще проявлялись эти скрытые резервы мужества и беззаветного служения своему поруганному отечеству.

Монах надолго замолчал, слушая, как печально скрипит снег под полозьями саней.

Вокруг них лежала бескрайняя болотистая равнина, тянувшаяся до самого северного моря. С одной стороны, это облегчило им передвижение, и понтеры значительно прибавили скорость, но с другой, если беглецов настигнет на открытой местности волна всадников, с ними будет покончено в считаные минуты.

Лишь огромные валуны, следы прошедшего здесь ледника, нарушали однообразный пейзаж замерзших болот. Но эти округлые камни были слишком тяжелы, и Танаеву пришлось отказаться от мысли, с помощью понтеров, стащить несколько таких валунов в одно место, соорудив хоть какое-то укрытие.

В конце концов Танаев решил подождать еще часа два, в надежде, что местность, по которой они продвигались, изменится. Но это была последняя отсрочка, если им не повезет, придется отбиваться от крысидов, не сходя с саней.

Чтобы немного отвлечься от тревожного ожидания схватки, Танаев вновь вернулся к прерванному разговору с Альтером, пытаясь на этот раз издалека зайти к интересовавшей его проблеме уникальных возможностей членов Валамского братства.

— Скажи, брат Альтер, как ты попал в монастырь? И почему вообще решил посвятить себя служению в рядах этого сурового братства, отказавшись от всех мирских радостей?

— Все произошло само собой, по воле Господа. Его воля всегда проявляется так, что противиться ей невозможно. Мои родители жили в городе Лосиноостровске, крупном промышленном центре, но во время Шестидневной битвы с захватчиками Лосиноостровск был полностью разрушен, как и все прочие промышленные центры планеты, а на его пепелище, через несколько лет после оккупации Земли, возникло небольшое поселение.

Место было удобное, санный путь по льду замерзшего залива связывал Лосиноостровск со многими подобными поселениями, которые, как грибы после дождя, возникали на развалинах бывших городов. Казалось, жизнь вновь возвращается на нашу несчастную планету, но это впечатление было обманчивым. Нанесенная нашей планете рана была слишком глубока, а вторжение врага продолжалось, и поселения, одно за другим, превращались в колонии зомбитов или вуков, так в народе стали называть тех, кто продался захватчикам за кусок хлеба, предоставив им свои души.

Поселок, в котором жили мои родители, эти беды, до поры до времени, обходили стороной. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, меня отдали для обучения в гильдию мастеровых.

Мастеровые жили изолированно, в старых, полуразрушенных заводских корпусах, и пользовались определенными привилегиями среди остальных жителей, поскольку только они располагали необходимыми инструментами и умением для того, чтобы починить испортившийся старый трактор или самоходную коляску.

Ни дорог, ни настоящих машин к этому времени у нас уже не осталось. Мы узнавали о них из сохранившихся книжек да из рассказов купцов, иногда добиравшихся до нас с далекого и казавшегося мне сказочным юга, где существовали настоящие города и люди разъезжали между городами в невероятных экипажах, а некоторые даже летали по воздуху в так называемых аэропланах. Однажды я спросил у купца, привезшего в мастерские заказанные мастеровыми инструменты, почему мы никогда не видели эти сказочные аэропланы? Почувствовав в тоне моего вопроса явное недоверие, он рассмеялся:

— До вас слишком далеко. Аэроплану требуется много горючего для полета.

Да и зачем ему к вам лететь? Что тут у вас есть такого важного, способного заинтересовать пилота настолько, чтобы заставить его преодолеть маршрут в тысячи миль?

Этот вопрос слишком глубоко проник в мое сознание, и с тех пор я постоянно задавал его себе. В глубине души я решил, что как только стану полностью самостоятельным, получу к двадцати годам звание мастера и скоплю немного денег, так сразу же отправлюсь в сказочные города империи.

Но этим планам не суждено было осуществиться. Бог рассудил иначе...

Монах замолчал, было заметно, что эти давние воспоминания даются ему нелегко и бередят старые раны. Танаев тоже молчал, боясь неосторожным словом разрушить такое редкое для Альтера настроение, монах всегда был неразговорчив, а о себе рассказывал крайне неохотно.

Альтер безмолвствовал минут пять, слушая печальный однообразный скрип полозьев и шепотом бормоча какие-то заклинания, которые, как заметил Танаев, помогали ему согреваться на лютом морозе.

— На наше поселение напали зомбиты и убили всех, кого им не удалось захватить в плен. Мои родители погибли, а сам я спасся только потому, что мастеровые организовали в своих цехах круговую оборону и какое-то время успешно отбивались от этих тварей с помощью самодельного порохового оружия, которое изготовили заранее, прослышав об участившихся налетах зомбитов на соседние поселения.

Старший мастер приказал выдать мне недельный запас пищи и велел бежать в Валамский монастырь за подмогой. Уже тогда про этот монастырь ходили страшные легенды, и мне показалось, что мастер посылает меня на верную гибель. Но я не смел ослушаться, видя, как гибнут мои товарищи.

Под покровом ночи я покинул город по заброшенным канализационным стокам, оставшимся от старого города и хорошо известным всем местным мальчишкам.

Но прежде, чем это сделать, я набрался смелости и посетил развалины родного дома. Когда я увидел, что сделали зомбиты с моими отцом и матерью, — я поклялся им отомстить. Тогда я еще не знал, что они всего лишь бездушные живые механизмы, выполнявшие чужую волю, а когда узнал, поклялся отомстить тем, кто ими управляет. Так я оказался в монастыре, и в этом нет никакой моей заслуги, как я уже говорил, всем управляет божественная воля, или Провидение, — называй это так, как тебе больше нравится.

Альтер умолк и стал шарить у себя за пазухой, нащупывая мешочки с какими-то сухими листьями, с которыми никогда не расставался. Отправив за щеку изрядную порцию листьев, он долго пережевывал их, явно не испытывая от этой процедуры особенного удовольствия.

— Что это за растение? Табак?

— Нет! Члены моего братства считают его вредным.

— И этого достаточно, чтобы отказывать в себе в удовольствии?

— Если человек не начнет курить, он не испытывает от табака никакого удовольствия. Чтобы привыкнуть к этому ядовитому зелью, требуется потратить немало сил и времени, но и после этого организм будет сопротивляться вводимому в него яду и время от времени напоминать о том, какую гадость втягивает человек в собственные легкие.