Лавовый поток огибал небольшую площадку метров сорока в поперечнике, на которой он теперь сидел, примостившись на обломке застывшей лавы. Позади него этот островок, полностью отрезанный от остального мира огненной рекой, заканчивался отвесной черной стеной застывшей лавы.

— Похоже на пекло! — пробормотал Танаев, принюхиваясь и не подозревая о том, что его ироническое предположение не так уж далеко от истины. Да и пахло соответственно. Сернистый ангидрид вперемешку с угарным газом. Почти как на площади Пушкина в те далекие времена, когда он еще не улетал с Земли, — впрочем, не такие уж далекие, — во всяком случае, для него. Ведь время на его родной планете и на Элане, заключенной в оболочку черной звезды, шло совершенно по-разному.

Он все время думал о пустяках вроде этого запаха, стараясь отвлечься от безрадостной картины, открывшейся его взору. Лучше бы он этого не видел. Поток раскаленной лавы, шириной метров в триста, опоясывал его островок почти сплошным огненным кольцом. Лишь за его спиной вздымалась гладкая и совершенно неприступная стена лавы, не затронутая раскаленным потоком. Выхода с островка не было — разве что он научится плавать в раскаленной до малинового свечения лаве. Танаев горько усмехнулся этой нелепой мысли и прислушался своим внутренним слухом к окружающему, пытаясь поймать ментальный след чужого сознания, уловить хотя бы шорох, отзвук мысли, всегда извещавший его о присутствии любого живого существа на расстоянии многих километров. Раньше это ему неплохо удавалось, но мир, в котором он очутился сейчас, был совершенно безмолвен и казался абсолютно вымершим, лишенным даже признака жизни.

— И что же дальше? — спросил он раскаленную пустоту, давившую его со всех сторон. — Это и есть «путь героев»? Для чего я здесь? Почему поверил бредням свихнувшихся на своих легендах монахов? Преодолеть столько препятствий, вырваться из лап Аристарха — и все это лишь для того, чтобы теперь медленно поджариваться, очутившись в мире раскаленного камня!

Никто ему, разумеется, не ответил — разве что лава в потоке насмешливо булькнула, выдув на своей поверхности большой газовый пузырь.

Танаев почему-то не сомневался, что на этот раз никакие внешние силы не придут ему на помощь. Не было в окружавшем его пространстве никаких «внешних сил». Он должен сам найти выход из этого казавшегося безвыходным положения. Но почему «казавшегося»? Оно и в самом деле безвыходно. У него нет ничего, кроме обгоревшей одежды да бесполезного обломка меча.

Взгляд не мог зацепиться ни за один предмет, который можно было бы использовать для собственного спасения. Сколько он сможет продержаться? Час, два?

Даже способностей его необычного, искусственно созданного организма не хватит на большее.

Отчаяние постепенно охватывало его сознание, и, чтобы как-то противостоять этому лишавшему воли чувству, он вспомнил прохладную келью монастыря, в которой столько часов провел за философскими беседами о судьбах мира с братом Адлером, и о своей встрече с настоятелем Валама таинственным Александером...

Ему показалось, что, когда он вспомнил о настоятеле монастыря, в сознании мелькнул какой-то туманный, неопределенный образ, но, сколько Танаев ни старался, вызвать это видение вновь ему так и не удалось — даже если это был отголосок ментального контакта, он оказался слишком слабым.

Нужно предпринять что-то немедленно, пока организм полностью не ослабел от жары. Но что? Броситься в лавовый поток и попытаться преодолеть его вплавь? Это единственный и самый верный способ покончить с собой в считаные минуты.

Неожиданно пришедшая мысль заставила его крепче стиснуть зубы и прибавила ощущения безнадежности к окружавшему пейзажу. Разумеется, никто не станет устраивать выход из портала в таком месте. Но откуда он знает, сколько лет прошло с той поры, как здесь был установлен портал? На планете с такой интенсивной вулканической деятельностью все могло измениться за недолгий срок.

Судьба? Танаев не верил в судьбу, хотя история всей его двойной жизни доказывала ее существование или, по крайней мере, указывала на существование предназначения в жизни некоторых людей. Не может так бессмысленно закончиться все, чего он достиг, не должен так нелепо оборваться на берегу огненной реки тот долгий путь, который он прошел. Это было бы столь же нелепо, как если бы Наполеон накануне битвы при Ватерлоо скончался от сердечного приступа! Не может на Земле навсегда воцариться зло!

Портал должен был привести его к истокам этого зла, никто больше не сможет повторить его путь, слишком трудна была дорога сюда, слишком много препятствий пришлось преодолеть. Если он не сумеет остановить темных слуг Аристарха — никто это не сможет сделать! Но, прежде чем думать о спасении мира, следовало найти выход из огненной ловушки, в которую он попал.

Если что-то кажется невозможным — надо лишь поверить в то, что это не так. Всегда есть выход. Всегда должен быть выход! — так учил его мудрый Адлер.

Танаев повернулся к скале за своей спиной, пытаясь найти хотя бы малейший след портала, приведшего его сюда. Но на безликой каменной поверхности не было даже пятна. Если здесь и был портал — то он вел лишь сюда и теперь закрылся навсегда. Бессмысленно оглядываться назад, его путь лежит в противоположную сторону.

Танаев вновь повернулся к реке, подставляя свое лицо ее раскаленному дыханию.

Если бы у него была лодка или хотя бы плот... Забавная мысль, как будто можно переплыть через реку расплавленной магмы на деревянном плоту... Но почему, собственно, на деревянном? Здесь не растут деревья, но ведь бывают и другие материалы, тугоплавкая сталь например... Но даже сталь, будь она в его распоряжении, не выдержит температуру этой реки. На ее поверхности не меньше восьмисот градусов, судя по вишневому цвету магмы. К тому же из ее глубин довольно часто вырываются раскаленные гейзеры, под чудовищным давлением выбрасывающие на поверхность нижние слои магмы, раскаленные далеко за тысячу градусов...

Танаев поймал себя на том, что рассуждает, как инженер, которому поручили определенную конструктивную задачу, словно речь не шла о его жизни и словно в его руках были все необходимые для решения этой задачи инструменты и материалы! Но ведь именно эта уверенность помогла ему на станции Антов совершить невозможное и восстановить собственное тело, распавшееся на атомы в гигантском компьютере. Вот только там его сознанию подчинялись мощнейшие потоки энергии, способные создать любые материалы, и все, что от него требовалось, — правильно оформить свое желание. Теперь же у него не было ничего, кроме камня да этого жалкого, бесполезного обломка меча...

Он поднял его и со всего размаху опустил тупое лезвие на обломок лавы, на котором сидел, пытаясь хотя бы дать выход собственной ярости.

К его удивлению, от этого удара сломанное лезвие погрузилось в камень на несколько сантиметров.

Нагнувшись, он стал внимательно изучать породу, оказавшуюся такой податливой. Пемза! Ну, конечно же, это — пемза! Вулканическое стекло, наполненное миллионами пузырьков газа. Их здесь так много, что от самого стекла почти ничего не осталось, кроме тончайших оболочек этих пузырьков. Вот почему меч так легко проник в глубину этого хрупкого и легкого материала.

Он, кажется, мечтал о материале, способном противостоять адской температуре лавовой реки? Так вот он, перед ним! Ничто не может сравниться с теплоизоляционными свойствами этой пемзы! Никакая тугоплавкая сталь! Эта мысль несла в себе определенную надежду — но он постарался сдержать взрыв эмоций. Все еще следовало проверить.

Обломков пемзы вокруг было великое множество. Он выбрал самый большой, размером с хорошую бочку, лежавший недалеко от берега, и, не особенно надеясь на успех, постарался столкнуть его в лавовый поток. Обломок неожиданно легко поддался его усилиям и, попав в струю лавы, отраженную от берега, стал медленно удаляться.

«Один, два, три, четыре»... — Танаев продолжал счет, каждую минуту ожидая, что обломок пемзы полностью растворится в лаве, не сумев противостоять ее жару, — но этого не произошло. Неторопливое течение вязкого потока лавы медленно, но уверенно несло его к противоположному берегу, до тех пор пока он не скрылся из виду за поворотом.