В общем, дядя Вова сумел прочитать и даже кое в чем разобраться. Тут надо было не ученым человеком быть, а просто местным жителем.

Он показал мне этот листок. Раздвоенным с нажимом пером, порыжелыми выцветшими чернилами было написано (орфографию даю современную): «Закопано на юго-востоке. Ищи на телячьей пустоши, от граба сто шагов к щучьему. Рыть на 23 дюйма. Там найдешь коробку с монпасье. В ней — план, где искать далее». И год стоит — «1914». На другой стороне загадочная схема, этакие кроки — условная карта от руки, без масштаба.

Гадал я, вертел те кроки, разглядывал, перечитывал, пока не признался:

— Если это ваши края, тут только местный может понять. Какой-нибудь старик.

— Или старуха! — вскричал дядя Вова. — Нашел я такой божий одуванчик. Сразу чувствами излилась ах Телячья пустошь ах Телячья пустошь ах! Название такое было давно туда телят гоняли пастись. А что может щучьим быть спрашиваю? Бумагу не показываю не то сама пойдет искать больной прикидывается. Глаза у нее горят! Щучье говорит это озеро Пионерское раньше Щучьим прозывалось пока пионеров не было, а щуки были. Там правда один пионер потонул хотел дно измерить.

— Так, так… — встрепенулся я. — Два ориентира на местности уже есть!

— Есть! — просиял дядя Вова. — А что такое «от граба» спрашиваю а сам думаю может «от гроба» или «отграбил» слово?..

— Ага, — усмехнулся я. — А если б «от вяза» было, ты б подумал: «отвязал»? Граб — это дерево такое, южное.

— Правильно я тебя вызвал! — восторженно хлопнул он себя по обширным коленям. — Еле мы с ней докопались. Так и сказала «грабь» это южное дерево было посадил кто-то не помню хорошо росло в большие морозы засохло в одночасье. А пень остался.

— И?.. — вытянул я шею.

— А «дюйма» что говорю? Дюма переспрашивает она. Да не Дюма говорю а дюйма?

— Ну, ты даешь. Дюйм — это единица измерения.

— Вот дошлый! — восхитился дядя Вова. — Мы с ней тоже не сразу разобрались. Потом она вспомнила что материю на ярды покупала а оттуда и к дюймам подобрались.

— Пошли! — вскочил я.

— Куда?

— Туда, копать. Где лопата?

— Выкопал я, — вздохнул дядя Вова. — Коробку монпасье, — тщательно выговорил он трудное слово. — Леденцы значит.

— В коробке?

— Тьфу ты! Леденцы были теперь новая бумага лежит.

— Где она??

— На. Соображай ты головастый. — Он достал из внутреннего кармана пиджака паспорт, а из паспорта вынул другой старый листок.

Как и на прежнем, на одной стороне было что-то написано, на другой нарисован план.

— Читай вслух не торопись думай, — потребовал дядя Вова.

— «Накладбисчи»… Наклад бисчи, — пробовал понять я первое слово. — На клад би счи… На клад?.. На кладбисчи… «На кладбище!» — наконец, воскликнул я. — Грамотей вроде тебя писал.

— На кладбище? — схватился за голову дядя Вова. — Его бы самого на кладбище!

— И без тебя давно там лежит, — успокоил я.

— Теперь мне понятно где я промахнулся, — взволнованно зашагал по комнате дядя Вова. — У меня один только «клад» на уме вертелся эх если б я тебя сразу вызвал эх! Сколько потеряно времени так и быть если чего найдем тебе третья часть.

— Я слышал, государству идет семьдесят пять процентов, а тому, кто нашел, двадцать пять.

— А тебе, — подчеркнул дядя Вова, — третья часть. Остальное так и быть мне.

— Но ведь государство…

— При чем тут государство? — удивленно перебил он меня. — Оно что закапывало раскапывало прятало находило? Кто найдет? Мы! Чие будет? Наше! Чего сидишь молчишь читай дальше. Погоди. Скажи чего мы такие жадные стали?

— Какие жадные?

— Раньше на улицах большие огрызки яблок бросали с балбешками по концам навроде больших катушек от ниток. А сейчас одни яблочные хвостики кидают а ты говоришь. Жаднее стали.

Он меня прямо в тупик поставил. Я и раньше насчет этих огрызков замечал. Ну, думал, не часто нам яблочко доводится пожевать, потому и съедаем вчистую. Так здесь же яблочные края, у каждого свой сад, а картина та же, как в моем Курске. Теперь жуют до самого хвостика.

А дядя Вова не так-то прост, оказывается.

— Я и сам думаю к чему мне напрасный клад, — продолжал он, — а хочу. И чтобы большой был подороже. У меня все есть чтоб не умереть питаюсь хорошо даже самогонка так и быть признаюсь своя. Куда мне клад? Ну читай, — махнул он рукой и туманно добавил: — Наверное сам организм знает что время к нам спешит тяжкое.

— Я сегодня эту бумагу читаю, — поддел я его, — а завтра ты компот из яблок сделаешь.

Он серьезно кивнул в знак согласия.

— Итак. «Накладбисчи…»

— Заладил одно и то ж ты понятно грамотно читай со смыслом.

— Нет, вначале надо, как оно есть, прочитать, — твердо сказал я. — А потом уж смысл поищем.

Я начал снова:

— «Накладбисчи найти фюнф, отступить справа от пятой буквы насажень». И все, — я перевернул листок.

На другой стороне был рисунок со множеством маленьких крестиков рядами, один — обведен кружком. Среди них отдельно выделялся большой крест.

— Ну-у… — попытался я хоть за что-то зацепиться, — «фюнф» — это «пять» по-немецки.

— Знаю в школе учил.

— Сколько классов окончил?

— Пять.

— Отчего так мало?

— От хорошей жизни.

— Ну, извини. Если ты не в духе…

— Я в духе в духе! Почему «фюнф»? Где шестая буква с ума сойду сдвинусь!

— Насажень… Насажень, — бормотал я.

— Насажен? На что насажен скажи пожалуйста?

— На нашу голову! — зарычал я.

— Попался бы он мне темной ночью в темном переулке я бы ему… — Дядя Вова замер. — Говоришь отступить?

— Ну, да. Написано: «отступить»…

— На сколько?

— Чего — на сколько?

— Отступать! На метр на два на три?… Теперь я схватился за голову:

— На сажень!

— То-то грамотей вроде тебя, — не остался в долгу дядя Вова. — Значит «отступить справа от пятой буквы на сажень». Это больше метра?

— Не знаю.

— Ты сколько классов кончил?

— Десять.

— И чему тебя только учили! — мстительно произнес он.

— Клады искать нас не учили!

— А зря. Что на плане имеем видим?

— На плане-то, ясно, могилы с крестами.

— Сам знаю.

— Та, что с кружочком… Нет, она не пятая ни с какого края.

— А большой крест что означает показывает?

— Что на этом пора поставить крест! — вскипел я. — Учти, если ты свихнуться собираешься, я в желтый дом не спешу. Да, а ты заметил, что обе бумаги написаны разными людьми? И почерк вроде разный, — стал сравнивать я, все-таки опять завело на клад, — и первый поученей, пограмотней. В дюймах меряет, а этот в саженях.

— Может на пару работали? Для нас это чепуха на постном масле. Завтра не забудь подсолнечное масло купить на рынке рыбу жарить и мурцовку поливать, — вспомнил он. Мурцовкой у него назывался наперченный салат из помидоров, огурцов и репчатого лука. Вкуснятина!

— Ладно. А где у вас кладбище?

— У нас их трое. В городе в Лучаковке и около Троицкого.

— С церквями? — вдруг у меня забилось в висках.

— Только на городском была давно снесли. Я сунул ему под нос листок:

— Завтра сам за маслом пойдешь. Видишь большой крест?

— Не слепой, — напряженно ответил он.

— Церковь! Понял?

— Схожу на рынок за маслом так и быть! — обрадовался дядя Вова. И озабоченно забормотал: — Фюнф… фюнф… в слове «пять» четыре буквы а не пять.

— Зато в слове «фюнфъ», с твердым знаком, пять букв! Гляди, — я снова сунул ему листок. — И застыл с раскрытым ртом. — Надо, — медленно и раздельно начал я, — отступить… справа… от… пятой., буквы… Значит, там должно быть написано слово. На чем? На чем, спрашиваю?

— На памятнике, — вымолвил дядя Вова.

— А раз эта буква в слове?..

— Получается надпись надгробная.

— Какая надпись?

— «Фюнфъ» с твердым знаком.

— А почему «Фюнф», глянь, написано с большой буквы?

— Неужели такие фамилии бывают?! — ахнул дядя Вова.

— Что и требовалось доказать, — небрежно заметил я. — Готовь лопаты, чувал побольше, и пошли рыть, где указано.