[15]. Кардинал аплодировал в пятидесяти семи местах. После спектакля, за кулисами, кардинал танцевал с Пленозовой, держа ее на расстоянии вытянутой руки, с большим энтузиазмом и малым изяществом. Полы его алой сутаны распахнулись, явив взорам высокие сапоги на пуговках, рабочие сцены разразились аплодисментами.

Я поинтересовался взглядами кардинала на Луну, он сказал, что они не отличаются от общепринятых, что и подытоживает все, известное мне о кардиналах. Вряд ли достаточно для построения кардиналогии как новой, равноправной науки, однако, может быть, достаточно, чтобы стать отправной точкой для исследований других исследователей. Мой доклад в синем переплете стоит здесь, рядом с трактатом синьора Салернского «La Geomancie et la Necromancie des Anciens».

Кардинал И, Можно измерять и измерять - и упустить самое существенное. Он мне нравился. Я все еще получаю от случая к случаю письма с благословениями.

И еще. Возможно, я был чрезмерно докучлив. Не ради себя. С рождением ребенка фокус твоих надежд… смещается, чуть-чуть.

Не кардинально, не одномоментно. Но ты его ощущаешь, это смещение. Ты ведешь себя, разговариваешь как мать крошечной Лоллобриджиды. Вновь упиваешься возможностями.

Я все еще ношу свой желтый цветок, он прекрасно сохранился.

«Как там маленький Гог?»

«Спит».

Видишь ли, о мой Гог, утеха души моей, я просто пытаюсь немного ввести тебя в обстановку. Я не хочу, чтобы ты был неприятно удивлен. Мне больно смотреть на испуганные лица. Считай меня чем-то вроде Системы раннего радиолокационного предупреждения. Вот мир, а вот познания знающих знатоков. Что я могу тебе рассказать? То, что кое-как составлено из обрывочных донесений путешественников.

Фрагменты, только эта форма вызывает у меня доверие.

Посмотри на мою стену, вот они, здесь. Это листик, приклеенный скотчем. Нет, нет, Гог, скотч это эта прозрачная блестящая штука, а листик это та, которая с прожилками и неправильной формы.

У каждой медали, Гог, много сторон, взгляни на эту фототипию. «Мистер У. Б. Йейтс представляет мистера Джорджа Мура царице эльфов». Весьма учтивый жест, я имею в виду Бирбома

[16]. А когда скульптор Аристид Май- оль занялся издательским делом, он изготавливал бумагу лично пережевывая волокна. Вот что значит увлеченность. А тут полароидный снимок, мы с твоей тетей Сильвией вместе собираем муравьиную ферму. Вот насколько близки были мы тогда. В одной муравьиной ферме друг о друге.

Видишь Луну? Она нас ненавидит.

А вот приехал синий с оранжевым бензовоз «Галф Ойл», привез нам керосин для печки. Водитель в зеленом комбинезоне, красное лицо, белокурая (если можно сейчас так выразиться), наголо выбритая голова, нижеследующий высокосодержательный вербальный обмен:

«Прекрасный день».

«Что да, то да».

А теперь устроимся на этом зеленом диване поудобнее, возьмем журнал. Дорогая Энн, когда я просматриваю «Мэн», мне тебя не хочется. Урсала Херринг на весь разворот кажется несравненногораздоболее желанной. К тому же чистая девушка, и с интересами, кулинария, ботаника, порнографические романы. Можно показать ей мой порез, еще не видела.

Через месяц Гог выскочит в полном вооружении из матки. Что я могу для него сделать? Я могу устроить ему членство в Обществе анонимных алкоголиков, меня там ценят. А еще позаботиться, чтобы безжалостный лунный свет не падал на его свеженькую, мягкую головку.

Привет, Гог. Мы надеемся, что тебе здесь очень понравится.

Мы отчаянно защищали город. Стрелы команчей сыпались градом. Боевые палицы команчей громыхали по мягким, желтым тротуарам. Вдоль бульвара Марка Кларка протянулась траншея, живую изгородь пронизали сверкающей колючей проволокой. Люди пытались что- либо понять. Я обратился к Сильвии. «Ты считаешь эту жизнь хорошей?» На столе лежали яблоки, книги, долгоиграющие пластинки. Она взглянула на меня. «Нет».

Патрули из парашютистов и добровольцев с нарукавными повязками обеспечивали охрану высоких, плоских зданий. Мы допрашивали пленного команча. Двое из нас закинули ему голову назад, третий лил воду в ноздри. Команч судорожно дергался, заходился кашлем и плакал. Не доверяя суматошным донесениям с явно преувеличенными данными о количестве убитых и раненых в предместьях, где деревья, уличные фонари и лебеди превратились в море огня, мы раздали тем, кто казался по- над ежнее, шанцевый инструмент и развернули роты тяжелого вооружения таким образом, чтобы противник не застал нас врасплох. А я все больше плакал и все больше проникался любовью. Мы разговаривали.

- Ты знаешь «Долли» Форе?

- Это уж не Габриэль ли Форе?

- Он самый.

- Тогда знаю,- сказала Сильвия.- Могу сообщить тебе, что я играю ее в определенные моменты, когда мне грустно или весело, хотя для этого и требуются четыре руки.

- Как же это тебе удается?

- Я ускоряю темп,- сказала она,- игнорируя авторские пометы.

А когда снимали сцену в постели, я думал, как действуют на тебя взгляды операторов, рабочих, электриков, ребят, пишущих звук: возбуждают? стимулируют? А когда снимали сцену в душе, я драил шкуркой пустотелую дверь, руководствуясь иллюстрациями в книжке и доверительными советами того, кому приходилось уже решать такую проблему. В конце концов, я ведь делал и другие столы, один - когда жил с Нэнси, еще один - когда жил с Алисой, еще - когда жил с Юнис, еще - когда жил с Марианной.

Подобно людям на площади, бросающимся врассыпную от места какой-либо трагедии или вспугнутым внезапным грохотом, краснокожие волнами накатывались на баррикады, сложенные нами из витринных манекенов, шелков, тщательно продуманных рабочих планов (в том числе графиков планомерного прогресса населения с различными цветами кожи), вина в оплетенных бутылях и женских платьев. Я изучил состав ближайшей баррикады и обнаружил две пепельницы, керамические, одну темно-коричневую и одну темно-коричневую с оранжевым ободком, луженую сковородку, двухлитровые бутылки красного вина, виски «Блэк энд Уайт» в бутылках по 0,75 литра, аквавит, коньяк, водку, джин, херес «Фэд # 6», пустотелую дверь с березовой фанеровкой, установленную на черные, кованого железа, ножки, одеяло, крас- но-оранжевое с еле заметными голубыми полосками, красную подушку и синюю подушку, штопоры и консервные ножи, две тарелки и две чашки, керамические, темно-коричневые, желто-лиловый плакат, югославскую, вырезанную из дерева флейту, темно-коричневую, и прочие предметы. Я решил, что я ничего не знаю.

В больницах присыпали раны порошками не совсем определенной эффективности, прочие запасы истощились уже на первый день. Я решил, что я ничего не знаю. Друзья связали меня с мисс Р., наставницей, весьма неортодоксальная, сказали они, великолепная, сказали они, добивается успеха в самых трудных случаях, стальные ставни на окнах надежно защищали дом. Я только что узнал с помощью Международного купона бедствия, что Джейн была избита каким-то карликом в одном из тене- рифских баров, однако мисс Р. не позволила мне говорить об этом. «Ты ничего не знаешь,- сказала она,- ты ничего не чувствуешь, ты замкнут в дичайшем, ужасающем невежестве. Я тебя презираю, мой мальчик, топ cher, моя радость. Ты можешь приходить на занятия, но только не сейчас, ты придешь позднее, через день, или через неделю, или через час, меня от тебя тошнит…» Я невзвесил эти замечания, как учит Кожибский

[17]. Это было непросто. Затем они совершили обманный маневр, отошли к реке, и мы тут же бросили в этот сектор усиленный батальон, сформированный из зуавов и таксистов. Это подразделение было разгромлено к вечеру дня, начавшегося с ложек и писем в прихожих и под окнами, где мужчины пробовали на вкус историю сердца, конусообразного мышечного органа, который поддерживает кровообращение.