На пятый день Джим отважился покататься на лодке.

К этому времени Рашель махнула на него рукой. Каждый раз, когда она говорила ему «нет», он дожидался, пока она куда-нибудь уйдет, и выскальзывал за дверь. Самое интересное началось в лодочном сарае: он вытащил ту лодку, что поменьше. Он передвигал ее с остановками, каждую минуту ожидая взрыва боли или новых повреждений, но его спина выдержала все без каких-либо осложнений.

Рашель теперь сидела дома, ее снабженческая миссия была окончена, взятая напрокат машина возвращена. Телеграммы были разосланы, оставалось только одно: ждать ответа. Она проводила время за изучением отчетов компании последних десяти лет. Роджер привез их с завода; отчим никогда не позволял ей заглядывать в них. Для Джима было ясно с самого начала, что между ними не будет никакого чувства товарищества, полночных разговоров у камина, никаких обсуждений их общей цели. Рашель стала страшно серьезной, Роджер напоминал старательного, но нервного лейтенанта, с ними было ужасно скучно. Выходя из дома, Джим испытывал большое облегчение.

На воде он пробыл меньше часа и повернул назад, когда почувствовал, что шов на спине начало дергать. Как объяснял «кроличий доктор», нитки сами рассосутся в положенное время, но Джим вовсе не стремился его укорачивать. На горизонте он смог увидеть только шпиль церкви в деревушке Сен-Иоахим, этот шпиль пригодился ему в навигационных целях. Правя на шпиль, он оказался неподалеку от линии электропередачи, которая проходила вдоль дороги. Ориентируясь на нее, он отправился назад на ферму.

Продвигался он медленно, с каждой минутой ему становилось все труднее. Когда он выплыл на середину канала, чтобы обогнуть затопленные ветви поваленного дерева, спину пронзила острая боль. «Давай, работай, — говорил он себе, — почти приплыли». В эту минуту высокие камыши зашумели под порывом ветра, налетевшего с болот. Джим воткнул шест в дно канала, чтобы остановить лодку и переждать ветер, и тут почувствовал медленную разрывающую боль. Ветер стих, вместе с ним миновал приступ боли, но Джим чувствовал себя как выжатый лимон.

Рашель права, слишком рано предпринимать такие вылазки. Но ему не хотелось, чтобы она это заметила. Когда за поворотом канала показался фермерский дом, он выпрямился, вдохнул поглубже и пообещал себе как следует отдохнуть в своей комнате, если ему удастся добраться до дома, не шатаясь.

Перед домом стоял коричневый «форд» Роджера, сам Роджер наблюдал за ним с берега. Когда Джим поравнялся с ним, он пошел за лодкой.

— Рашель назначила тебя сторожем? — поинтересовался Джим, но пронять Роджера было трудно.

— Нет, сегодня я работаю почтальоном, — сказал он, доставая из кармана конверт с телеграммой и вытягивая руку, чтобы Джиму было лучше видно. — Мы получили ответ.

Джим перестал грести, лодку понесло назад.

— Ну и как?

— Он приезжает завтра.

В этот вечер, когда Джим, лежа в кровати, слушал свой приемник, настроенный на волну Би-би-си, Линда стояла у окна своей новой базельской квартиры и смотрела на Рейн. Пятью этажами ниже кто-то вышел из здания и пошел по набережной. Возможно, сосед направляется по дорожке под деревья, где припаркована его машина. Линда еще не встречала никого из своих новых соседей и не знала, о чем с ними разговаривать при встрече. Дом подобного уровня сильно отличался от ее прежних жилищ.

Как могла, она расставила вещи по квартире, но все равно впечатление было такое, словно сюда никто еще не въехал. В квартире было три спальни — что прикажете делать с тремя спальнями женщине, которая живет одна, даже если одна из них не больше стенного шкафа? Любуясь видом из окна, она бы должна благословлять судьбу, а вместо этого она думает, как все плохо и неправильно сложилось.

До сих пор все шло так, как предсказывал Питер Виверо: похвала вместо выговора, и даже несколько слов лично от самого главного человека. За все время работы в компании она даже не видела Вернера Ризингера, только изредка его черный «мерседес» проезжал мимо. И вот она стоит в его офисе, устланном мягкими коврами, и он выходит из-за стола и приветствует ее как добрый дядюшка. Не поверив словам Виверо раньше, она была готова верить теперь. Ее осыпали похвалами, но ничего нового о проекте «Октябрь» или ее роли в нем так и не сказали. У нее возникло ощущение, что ее стараются умаслить и подготовить к чему-то.

Многое из того, что говорил Виверо, оказалось правдой, а как насчет всего остального? Здесь начинались сомнения. Ее не смущала концепция «коллективного бессознательного» — темная, предвечная область мозга, где гнездились мифы, архетипы и примитивные страхи. Она читала комментарии к Юнгу и даже одолела «Семь проповедей мертвым», когда училась на последнем курсе, но теперь поняла, что выполняла обычное учебное задание. Когда пришлось применять эти идеи в повседневной жизни, она не смогла оторваться от обыденных представлений. Как теория это интересно, но предположить, что такое имеет место в реальности — слишком большое потрясение.

«Передайте ему от меня», — сказан Питер Виверо. Но станет ли Джим Харпер ее когда-нибудь слушать, несмотря на все представления о ее полезности, которые имелись у компании? Она готова была рассказать ему о том, что происходит. Она приняла решение в то утро, когда был обнаружен Стивен Федак, утонувший за рулем своей машины: первый несчастный случай там, где поначалу все было так тщательно спланировано. В день дознания она обещала поговорить с ним, а потом не сдержала обещания в ту ночь в фургоне Приоров.

Потом было уже слишком поздно.

Она вернулась в комнату. Что вы обо всем этом думаете, мистер Медведь? Мистер Медведь развалился на диване, его единственный пуговичный глаз смотрел на нее неодобрительно. Линда не стала с ним спорить. Она вспомнила, каким беззащитным и испуганным был Джим, когда разбрызгивал жидкость «Эльсан» вокруг домика-фургона, чтобы отпугнуть собак, которых там не было. Вряд ли ее участие в этом деле способствовало его благополучию, что бы там ей ни говорили. Она была винтиком той самой машины, которая довела его до подобного состояния.

Раньше жизнь казалась ослепительно прекрасной, а будущее лежало перед ней широким проспектом. Теперь все изменилось. Скорее всего Джим Харпер, где бы он сейчас ни был, имел о ней весьма невысокое мнение.

Что вы думаете об этом, мистер Медведь?

На следующий день к вечеру Джим стоял в тени старой пристройки и наблюдал, как, подскакивая на камнях мостика, к дому приближается «форд» Роджера. Машину вел Роджер, рядом с ним сидела Рашель, на заднем сиденье тоже кто-то был. Заехав во дворик перед домом, Роджер круто развернул машину, поставив ее у кромки воды. Заглушив двигатель, он поднял ручник. Роджер и Рашель вылезли из машины, молодой человек на заднем сиденье в замешательстве оглядывался по сторонам.

Рашель поманила его. Открыв дверцу, он вылез наружу. Угасающий свет дня освещай неловкого, неуверенного, неуместного здесь человека, одетого в городской костюм; в руке он держал атташе-кейс. Скорее всего Роджер и Рашель ничего ему не объяснили. Джим поспешил положить конец неловкому положению, в котором тот оказался.

Он шагнул вперед и произнес:

— Привет, Терри.

Терри Сакс обернулся на звук знакомого голоса и уставился на Джима. На нем был тот самый костюм, который Джим одалживал у него, чтобы явиться на дознание. Костюм перелицевали и ушили, но вид у него все равно был поношенный. Лацканы, как у биржевого маклера, и обшлага с пуговицами совершенно не сочетались с бородой и стрижкой. Внезапно Джиму стало стыдно за то, что он обманом заманил Терри во Францию, но он сказал себе, что Терри все равно останется в выигрыше от этой истории, даже если больше никто ничего не получит.

— Что происходит? — спросил Терри. — Я думал, что еду устраиваться на работу.

— Совершенно верно, — сказал Джим. — Заходи в дом, я все тебе объясню.