Бруно опустил наполовину опустошенную банку на стол, крышка которого была испещрена липкими кругами, оставленными предыдущими банками. Он поднялся и пошел, рыгая на ходу. Если нет других развлечений, можно пойти позлить животных.

По пути он зашел в операционную. Там он оставил на перезарядку свою электрическую дубинку, она уже должна быть готова. Он слегка стукнул по стальному операционному столу тем концом дубинки, который был под напряжением. Раздался громкий треск, и в воздухе неприятно запахло нашатырем. На стальной поверхности появилось темное пятно. Дубинка была готова к употреблению.

Он знал: они слышат, как он идет к ним. Все двери отсюда до загонов внизу были распахнуты. Собаки сейчас считают его шаги и цепенеют от страха, ожидая его появления. Бруно не спешил. Ожидание было составной частью забавы.

В коридоре у загонов было тихо. Даже воняло не слишком сильно. Бруно сразу прошел к загону Сибирячки.

Она была на месте и наблюдала за ним. Ее глаза казались кусочками льда, застывшими в прутьях решетки. Остальные собаки тоже глядели на него, но Бруно видел одну только Сибирячку. Она нагнула голову, жесткая щетина на ее загривке стояла дыбом.

— Ты меня не любишь? — прошептал он. — Ты очень хочешь мне это продемонстрировать?

Он поднял руку и нарочно просунул пальцы сквозь прутья. Он уже однажды проделывал такое, сработало просто замечательно. Сейчас Сибирячка кинется на решетку, а Бруно быстро уберет руку и сунет вместо нее дубинку. Остановиться собака уже не сможет, и в какое место бы она ни угодила, вся решетка окажется под напряжением.

Но Сибирячка не двигалась. Бруно просунул руку подальше, чтобы раздразнить ее сильнее. Сибирячка напряглась еще больше, но осталась на месте. Нервная система тут была ни при чем. Хотя уколы ЭПЛ делали и другим собакам до нее, она была первой, кто после этого выжил, и она была крепче, чем казалась на вид. Бруно так пристально смотрел на Сибирячку, что не заметил, как к нему подкрался Гренландец, а потом было уже поздно. Большая эскимосская собака пробралась под смотровым окном, прижавшись к стене, так что Бруно не мог ее видеть. Вдруг до него дошло, что приближается какое-то темное пятно, которое сопит, как проезжающий мимо экспресс, и чьи-то зубы по другую сторону решетки вот-вот сомкнутся на его пальцах. Он отдернул руку, неловко повернулся и ткнул дубинкой прямо в собственное запястье.

Ему показалось, что рука сейчас переломится пополам. Рухнув на цементный пол, Бруно катался по нему, потеряв всякий контроль над собой, а электрическая дубинка лежала всего в нескольких ярдах от него, и тот конец, что был под напряжением, был повернут как раз в его сторону. Конвульсии кончились, но боль не утихала.

Прижимая к себе повисшую, как плеть, руку, Бруно встал на колени. Его запястье было обожжено, сильно обожжено. Лицо залито слезами, дыхание с трудом вырывалось из груди.

Когда он поднял глаза, то увидел, что Сибирячка стоит у решетки и наблюдает за ним.

Бруно хотел было заговорить, но у него ничего не вышло. Бруно было очень больно. Полуослепший и униженный, он побрел к двери. Он думал только о таблетках от боли и мази от ожогов. Придет день, когда он выместит на них свою боль, но это будет потом.

У Бруно сколько угодно свободного времени.

Джим лежал на спине, под головой оказалась подушка, пахнувшая лавандой. Он попробовал шевельнуться и почувствовал, что грудь и плечи спеленуты, как у мумии. Он лежал и размышлял, кто же его раздел.

Крыша наклонно уходила вверх, значит, он был в мансарде, задернутые занавески означали ночь. Его вещи были аккуратно развешаны на плечиках на дверце массивного дубового гардероба. Кроме шкафа никакой другой мебели в комнате не было, только раковина и стул. Кажется, дом был старый, потолок поддерживали балки, стены были заново оштукатурены. Джим не имел понятия, где он находится, кто его привез сюда и зачем. Он даже не знал, который час, потому что часы у него забрали.

Поблизости был кто-то еще: Джим слышал приглушенные голоса. Он попробовал встать, заранее приготовившись к тому, что сейчас его настигнет приступ острой боли. Но ничего не произошло. Спина ныла, но раскаленная железка, похоже, куда-то пропала.

Немного приподнявшись, он отдышался. Теперь он мог осмотреться получше. На раковине он заметил две стальные кюветы, ножницы, около дюжины хирургических лезвий и наполовину использованный большой рулон ваты. Еще стоял пузырек какого-то антисептика, а рядом — фотоаппарат-полароид. Под раковиной лежал пластиковый пакет для мусора, перевязанный проволочкой, судя по виду, полный. На этот осмотр ушли все силы. Джим в изнеможении опустился на подушку.

Голоса звучали глухо, один из них, похоже, принадлежал Рашели. Судя по всему, она устраивала головомойку своему собеседнику, игнорируя его замечания.

Где-то внизу открылась дверь — голоса зазвучали громче — и снова захлопнулась, на лестнице раздались шаги. Сердитый голос все еще звучал у него в ушах, пока Джим пытался сосредоточиться на визитере, который поднимался к нему по лестнице.

Шаги стихли. Дверь приоткрылась, в комнату заглянул молодой человек, несколькими годами младше Джима. Он удивился и занервничал, когда обнаружил, что Джим очнулся.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он.

— Как будто нанюхался кокаина. Как я должен себя чувствовать по-вашему?

В горле у Джима пересохло, и голос звучал хрипло.

— Похоже, все идет как надо.

Молодой человек взял стул, стоявший у раковины, и передвинул его к кровати. Джим решил, что это Роджер Жено. Он был похож на свою кузину, хотя было ясно, что он не такой крутой, если, конечно, это слово можно отнести к такой девушке, как Рашель.

— Сколько я пробыл без сознания? — спросил Джим.

— Примерно пятнадцать часов. — Роджер сел. — Вы были в неважном состоянии.

— А что будет, когда кончится действие наркоза?

— Все будет хорошо. Мы немного привели вас в порядок, вот и все. Рашель вам объяснит.

Джим глянул на инструменты, лежавшие на раковине, и задумался, чем ему грозит подобное «приведение в порядок». Он поинтересовался:

— Могу я хотя бы узнать, где мы находимся?

После минутного колебания Роджер произнес:

— Мы в Гранд Брире. За Сен-Назером, среди болот. Изрядная глухомань. Здесь вас никто не найдет.

— Это ваш дом?

Роджер покачал головой:

— Мы его снимаем.

Внизу послышалось какое-то движение, голоса смолкли. На улице хлопнула дверца автомобиля, минуту спустя Джим услышал, как кто-то запускает двигатель машины.

— Похоже, Рашель удалось подкупить доктора?

— Не совсем так, — сказал Роджер, и Джим заметил, что ему неловко.

Прежде чем Джим успел спросить, что он имел в виду, Роджер заговорил сам:

— Приглашать врача было бы слишком рискованно. Врач обязан заявить о том, что он обнаружил, а мы не знали, что с вами такое.

— Так кто же..

— Мы обратились к главному специалисту завода в Сен-Назере. Не волнуйтесь, он все сделал отлично. Он много практиковал на кроликах.

— Меня оперировал ветеринар?

— Он все проделал очень аккуратно, — настаивал Роджер.

— А если он тоже окажется человеком Ризингера?

Роджер пожал плечами:

— Это уже забота Рашели.

Джим откинулся на подушку. Пятнадцать часов без сознания и четыреста километров дороги не оставили почти никакого следа в его памяти, только смутное беспокойство. Он вдруг почувствовал симпатию к Роджеру. Сейчас, должно быть, часа три ночи, а Роджер на ногах с прошлого утра.

Рашель поднялась к ним несколько минут спустя. Ее глаза победно поблескивали: похоже, последнее слово в споре осталось за ней.

— Либо он на нашей стороне, либо его карьера рухнет. Я поставила его перед выбором, — сказала она.

— Почему же я не чувствую себя в безопасности? — произнес Джим, он все еще переживал при мысли о том, что его оперировал ветеринар.