Он украдкой оглядел толпу вокруг. Большинство смотрело в другую сторону. В глубоком полумраке, нарушаемом пятнами света от зеркальных шаров, крутившихся под потолком, трудно было что-нибудь разглядеть.

Проходила церемония вступления его в братство, карнавал душ. Джим не мог вспомнить, когда ему вручили билет, как он сюда попал. Одно он знал точно: ему хотелось, чтобы представление длилось и длилось и не было ему конца. Потому что когда оно закончится, грянет оркестр и начнутся танцы.

Сцена походила на волшебную коробочку из тьмы и красного бархата, освещенную огнями рампы. Джентльмен-боксер Том Сэйерс стоял в центре. Одетый в кричащий клетчатый костюм, какие Джим видел только в немом кино, Том был красив грубой нафиксатуренной красотой. Словно рубцы от ожогов, его руки сплошь покрывала татуировка. В руках он держал сложенный шарф. Вот он встряхнул им, и шарф стал в два раза больше. Он взмахнул им еще, раз, и вот уже шарф превратился в простыню.

Он расстелил простыню на сцене, на мгновение приподнял ее в середине и затем сдернул совсем. Под простыней лежал, скорчившись, м-р Гранди. Он медленно выпрямился и встал. На его лице улыбки не было.

По толпе пронесся гул одобрения, кое-где даже вспыхнули аплодисменты. Джим глянул на соседний столик. Там никто не двигался и, кажется, даже не смотрел на сцену.

Гранди, бледный как смерть, был одет в поношенный костюм, к которому добавил кашне и перчатки с оторванными пальцами. Голову венчал котелок. Глаза закрывали маленькие черные очки в проволочной оправе, но Джим знал, что прячется за ними.

Сомнительный иллюзионист двинулся к краю сцены. В его медлительной походке было что-то паучье. Его опередил Том Сэйерс, который повесил на стенд новую афишу: «Иллюзия, или Бегство. Камера китайской пытки водой». Гранди обернулся и взмахом руки указал на пустую сцену.

Но оказалось, что сцена больше не пуста. В центре появился двойной люк. Он распахнулся, и оттуда, из огромной цистерны с водой, находившейся под сценой, что-то стало подниматься на цепях. Оно поднималось толчками, и вода расплескивалась по сцене. Вода лилась изо всех швов. Это нечто повисло на ремнях безопасности. Наконец стало ясно, что это зеленый «фольксваген».

Огромные дверцы люка захлопнулись. Машина стала медленно вращаться, освещаемая огнями рампы. Она была точно такой, какой Джим запомнил ее перед тем, как выдавили ветровое стекло — и Федак вырвался из страны кошмаров. Гранди медленно пересек сцену, глядя в зал, но указывая пальцем назад, на Стивена Федака. Тот был жив и пытался выбраться наружу.

Джим ухватился за край стола. Скатерть с него была сдернута. Доски столешницы покрывали плесень и песок. Федак отчаянно пытался открыть дверцу изнутри. Щеки были раздуты, глаза плотно зажмурены от едкой морской соли. Вода все выливалась из машины, но ее уровень внутри почему-то не понижался.

«Эти „букашки“ почти герметичны, — подумал Джим. — Прежде чем затонуть, они долго держатся на поверхности».

Усилия Федака заметно слабели. Над неподвижной аудиторией раздались крики, словно на кладбище включили магнитофонную запись. Федак сжал пальцы в кулак и попытался разбить боковое стекло, но вода помешала ему нанести удар, он даже не донес руку до стекла. Серебряные пузырьки заструились из его губ и носа, жизнь рвалась из него наружу.

Он снова взялся за дверцу. Машина покачивалась от его усилий. Он стал царапать стекло, но никаких звуков не доносилось.

Джим знал: он должен что-то сделать, но продолжал неподвижно сидеть на месте. Даже кричать он не мог.

Голова Федака поникла, волосы шевелились в воде, словно водоросли. Не видя его лица, Джим наблюдал, как жизнь покидает тело и пальцы больше не царапают стекло. Сзади вновь послышались крики.

Вперед выступил Том Сэйерс, джентльмен-боксер. Он успел снять пиджак и засучить рукава, обнажившие руки, походившие на дубовые бревна, опоясанные скрещенными хвостами китайских драконов. Он подошел к краю цистерны, вставил лезвие лопаты в щель дверцы «фольксвагена» и дважды ударил по ней ладонью. После второго удара дверца распахнулась.

Из машины вылился поток воды и целый каскад живой рыбы. Она билась о сцену так сильно, что подмостки ходили ходуном. Том Сэйерс отступал назад по мере того, как груда рыбы все росла, расползалась и множилась. Большие рыбины стучали хвостами так сильно, что их смертные корчи походили на дробь барабана. Некоторые свалились обратно в цистерну, но таких было мало. На сцене извивалась и корчилась целая тонна умирающего серебра.

Кто-то приблизился к Джиму. Он быстро поднял голову. Гранди спустился со сцены и стоял у его столика. На вытянутых руках он держал простую деревянную клетку. Внутри, стараясь выбраться на свободу, билась канарейка. Черные очки Гранди смотрели прямо на Джима.

— Мы должны помнить, почему мы так поступаем, — сказал он шепотом, напоминающим скрежет ногтей по мокрому савану. — А также стоит помнить, что не каждый может это вынести.

А потом безо всякого предупреждения он сделал жест, словно собирался выбросить клетку, но только никакой клетки уже не было.

Гранди улыбнулся. Даже сквозь темные линзы Джим видел, как поблескивают невыразительные белые пятна его глазниц. Гранди протянул вперед руку и разжал пальцы: на ладони лежала мертвая канарейка. У клювика виднелась вишневая капелька крови.

— А теперь пусть играет оркестр, — прошептал он и отошел в сторону.

Том Сэйерс стоял позади него. Судя по всему, пятна на его фартуке оставила засохшая кровь и гной. Много слоев, как на халате хирурга в старину. В руке у него оказался скальпель с трехдюймовым лезвием. Оно блеснуло в свете рампы, когда Сэйерс двинулся вперед.

Джим схватил и поднял столик. Казалось, он ничего не весил. Джим запустил им в Тома Сэйерса, джентльмена-боксера, столик перевернулся в воздухе и ударил его плашмя. Раздался глухой треск, и два дюйма лезвия, пробив столешницу насквозь, показались с другой стороны. Джим кинулся бежать, ко чуть не упал, споткнувшись о стул.

Ему не нужно было оглядываться, он и так знал, что за ним погоня. Он слышал, как трещит, разваливаясь, стол. Это Том Сэйерс крушил его, чтобы извлечь свой нож. Джим задел кого-то, сделанного, как ему показалось, из тряпья и соломы. Еще кто-то упал, пока он прокладывал себе путь, и черепа запрыгали по столу. Мертвая рука преградила ему дорогу, но он оттолкнул ее. Чуть дальше появилась другая рука, которая схватила его и попыталась удержать.

Джим завертелся на месте, стараясь высвободиться. Сэйерс пробирался по костям и пыльным тряпкам, чтобы догнать его. Он выделялся темным силуэтом на фоне освещенной сцены, где по-прежнему покачивались, словно повешенные, рыбины. Что-то грохнуло, Джим снова куда-то мчался.

Под тяжестью его тела дверь распахнулась, но это препятствие его не задержало. Он вырвался из танцевального зала и попал в аркаду.

Аркада была охвачена огнем.

Все кругом было красное-красное. Вдали играла музыка у карусели, и он побрел туда, подняв руку, чтобы защитить лицо от огня. Он двигался по проходу среди будочек предсказателей, игровых автоматов. Он почти падал, почувствовав несколько раз, как гнилые доски расползаются под ногами. Он-таки упал, когда добрался до площадки, на которой вращался большой круг карусели, но тут же вскочил.

Черные лошадки карусели двигались по кругу, подскакивая вверх-вниз в бесконечном галопе в никуда. У многих лошадок были седоки, прибитые к витым столбикам карусели. Тела их склонялись вперед, руки свисали вдоль лошадиных шей. В отблесках пламени Джим увидел крошечного ребенка. Его ручки и ножки болтались в разные стороны, вторя движению лошадки, к седлу которой он был прибит.

Том Сэйерс звал его.

Джиму нужно было правильно выбрать направление. Ведь должен же быть отсюда какой-то выход. Он побежал, огибая карусель. Чьи-то ослабевшие пальцы хватали его за плечи. Он видел и других всадников, и еще будочки, и глубокие тени, плясавшие в отблесках пламени. Джим не знал, куда бежать, любое направление могло завести в тупик. Джим оглянулся.