Для каждой пироги требовалось изготовить и обжечь снаружи пять-семь досок длиной 3,5–7,5 м, шириной 60 см и толщиной 2–3 дюйма. Концы досок стесывали так, чтобы получились корма и нос. По обоим краям каждой доски пробивали ряд отверстий, а затем сшивали доски по две крепкой лианой точно так, как сшивают два куска ткани. Остов лодки конопатили чем-то вроде пакли, изготовленной из заболони алерсе, которая разбухает в воде. Потом принимались за шпангоуты, крепившиеся деревянными нагелями, — лодка получалась такой прочной, что могла выдержать двадцать человек и плавать в открытом море. Весла состояли из двух частей — веретена, сделанного из ствола молодого кипариса, и овальной лопасти. За веслом-рулем сидела обычно пожилая женщина. А посередине лодки горел традиционный огонь «огне-земельцев»…

С 1880 года никто не видел ни челноков из сшитых досок, ни пожилых женщин, сидящих на корме у руля двадцатиместной лодки кауашкаров… Никто больше не наблюдал эту типичную сцену из жизни морских кочевников.

Для туристов индейцы Пуэрто-Эдена мастерят миниатюрные лодки из коры. Но они не являются копиями оригинальных лодок этого племени. Типичным для кауашкаров был как раз челнок из сшитых досок. Тем не менее они очень рано позаимствовали у своих соседей яганов технику изготовления лодок из коры и применяли ее до 1925 года.

Ладрильеро сообщает, что в 1557 году видел, как они делали лодки из коры, «сшитой при помощи колец из бахромы китового уса и укрепленной нервюрами из прутьев толщиной в палец; форма у этой лодки как у четырехдневной луны с высоко поднятыми рогами». Позже Дрейк отмечает, что видел лодки, сшитые ремешками из тюленьей кожи. В XVIII веке подобные лодки длиной 15 футов, шириной и глубиной 3 фута описывал Бугенвиль; иногда на них в качестве паруса крепилась шкура тюленя, добавляет Бугенвиль.

На изготовление лодок шла кора деревьев койге (Nothofagus betulo-ides)\ толщина его коры меньше дюйма. Сначала индейцы, единственное орудие которых — заостренная раковина или камень, делают на стволе выбранного дерева два надреза по окружности, потом между двумя этими надрезами делают вертикальный надрез — и снимают полосу коры единым куском. Чтобы распрямить эту полосу, ее вымачивают в воде под водопадом, а потом кладут ее на несколько дней под груз из камней. Для изготовления лодки достаточно двух таких больших кусков коры. Куски устанавливают перпендикулярно друг другу, так что они составляют двугранный угол, ребро которого служит килем лодки. Их сшивают через край лианой, называемой воки. Чтобы лодка была прочнее, индейцы выкладывают ее изнутри прутьями, придавая им форму полукруга, а сверху прутья покрывают слоем узких полосок коры. Два ствола молодых деревьев служат планширями. Нос и корму надстраивают другими кусками коры.

В таком каноэ свободно размещается человек десять. При ветре на небольшой мачте, установленной на носу лодки, натягивают тюленью шкуру, которая служит парусом и облегчает работу гребцов. Посредине лодки, как и в челноке из сшитых досок, устроено место для костра — его выкладывают слоем камней и раковин.

Когда индейцы архипелага познакомились с железным топором — то есть со времени колонизации европейцами, — они стали все чаще строить лодки третьего типа — из цельного куска дерева, или монокси-лы. Эти лодки делаются так. Мужчина в одиночку уходит в лес искать подходящее дерево койге — сухое, но без единого признака гниения и с таким стволом, на котором нет веток примерно до пятиметровой высоты. Он валит его и принимается обрабатывать, причем работа начинается с основания ствола — будущего носа лодки. Дерево долбят до тех пор, пока не останутся только стенки толщиной в 3 см (нос и корма должны быть чуть толще), на что порой уходит до трех недель. Проделав эту работу, индеец зовет кого-нибудь на помощь, и лодку волокут к морю, где и доканчивают ее постройку. Дело это требует необычайной сноровки: с помощью топора (или случайно подвернувшегося тесла) хозяин лодки должен стесать стенки корпуса так, чтобы они были не толще I см, да при этом нигде случайно не пропороть корпус. Потом лодку наполняют водой, затем сливают ее и обжигают весь корпус. И, наконец, с помощью распорок из веток придают лодке нужную форму. На этом этапе работы, если дерево было выбрано неудачно, по корпусу могут пойти длинные трещины — и тогда придется все начинать сначала…

Если же процедура заканчивается благополучно, индеец принимается укреплять нос и корму. Он тщательно конопатит небольшие дырочки, которые могли появиться в днище лодки. Он надстраивает борта кипарисовыми досками. Настилает две-три скамейки, крепит уключины и гнездо, в которое будет устанавливаться съемная мачта.

Конечно, лодка кауашкаров, сделанная из цельного куска дерева, не отличается изяществом. Угловатая, починенная тем, что попало под руку, законопаченная частенько с помощью старых консервных банок, она не идет в сравнение с лодками других племен, живущих на берегах морей и озер. Но какая ни есть — она добросовестно служит хозяевам и вполне надежна в этих водах, где с такой внезапностью и силой налетают штормы.

Хосе Тонка не захотел в подробностях рассказать мне о том, как он раньше охотился — наверное, потому, что ему слишком больно вспоминать об утраченном счастье свободных кауашкаров. Но доктор Клэр-Василиадис разговаривал не с одним мужчиной племени; благодаря этим долгим беседам он смог составить представление о том, как охотились индейцы, почитавшие охоту самым благородным из своих занятий.

Если не принимать в расчет простую палку, гарпун был почти единственным оружием мужчин народа каноэ; каждый охотник держал множество гарпунов различных размеров, предназначенных для разных животных; самый большой гарпун (зазубренный с двух сторон) — для оленя, чуть поменьше, но зато очень толстый — для тюленей, еще меньше — для выдр и, наконец, самый маленький — для рыбы.

Раньше, вероятно, охотились с пращой (из плетеного тростника) и луком, но ими уже давным-давно не пользуются. Теперь в них только играют дети… Между тем, по свидетельству Уэдделла и Паркера Кинга, индейцы на удивление ловко стреляли из пращи (дальность выстрела которой превышала дальность выстрела мушкетов того времени). А Бугенвиль утверждает, что они прекрасно владели луком (сам лук делался из дерева канело* [48]. тетива — из тюленьих кишок, стрелы — из ветвей барбариса, а их оперенье — из остролистника).

Почему они вдруг «забыли» два таких эффективных способа охоты и пользуются лишь гарпуном и дубинкой? Загадка…

На тюленя, который был самой желанной добычей индейцев, охотились на лодках. Обогнув с наветренной стороны скалу, где расположились ластоногие (испанцы называют такую скалу piedra lobera), и выбрав одиночного тюленя, охотник ползком подкрадывался к нему. В двух метрах от животного он неожиданно вскакивал и вонзал гарпун ему в бок. Борьба была длительной и упорной — тюлень, даже смертельно раненный, с пробитыми легкими, долг<э не хотел умирать.

Иногда кауашкар надолго затаивался на краю леса, подстерегая тюленей, — он заранее знал, где именно они выйдут из моря на отдых… Наблюдатели описывали также случаи, когда индейцы загарпунивали тюленей (и даже дельфинов) прямо в воде, причем им удавалось втащить потом зверя в лодку…

Охота на выдру и нутрию (койпу), в отличие от охоты на тюленя, велась с помощью собак. Выдры южночилийских архипелагов, которых индейцы делят на две разновидности (gato de шаг и huilin), — животные весьма изящные, особенно в воде, где они добывают себе пищу (рыб, ракообразных, моллюсков); мех у них мягкий, рыжевато-коричневый с темно-бежевым подшерстком. Выдра роет на берегу нору с двумя входами — ее очень легко обнаружить по разбросанным поблизости отходам (остатки пищи, испражнения). Подойдя в каноэ к бухточке, в которой, по их мнению, может водиться этот зверь, индейцы спускали в воду собак. Собаки, найдя вход в жилище выдры, сторожили ее до тех пор, пока не подходили люди. Охотник разрушал нору, выгонял оттуда зверя и убивал его ударами дубинки (гарпуном пользовались только в том случае, когда выдра бросалась в воду).