Что они пили? Здесь этот вопрос разрешается чрезвычайно просто. До прихода европейцев индейцы не пили ничего, кроме воды, либо чистой — речной и дождевой, либо мутной — из болот. Кауашкары — один из немногих в мире народов, не придумавших никакого алкогольного напитка…

Они до сих пор, громко смеясь, рассказывают, как их предки нашли однажды у берегов одного островка потерпевший крушение чилийский корабль, доверху нагруженный бочками с вином; за несколько часов все племя, включая детей, мертвецки напилось, пили даже собаки: многие индейцы утонули тогда…

«Технические приемы каменного века…» писал Бернар Дельмот. И действительно: у кауашкаров очень мало орудий труда я имею в виду их традиционные орудия, а не те, какими снабдила их «цивилизация».

Единственный вид оружия, который мореплаватели XVI–XVIII веков видели в руках народа каноэ, — это разные приспособления для охоты, и прежде всего гарпуны с костяными наконечниками, зазубренными с одной стороны. Ловкость кауашкаров в обращении с такими орудиями поразила наблюдателей, в частности Бунгенвиля и Уэдделла [43]. Пользовались они — правда, реже, чем гарпунами, — и дротиками с каменными наконечниками. Знали они и рыболовные сети (изготовлявшиеся из бахромы китового уса). А вот ножей у них не было. Однако, после того как белые роздали (или растеряли на берегах островов) предметы из железа (топорики, ножи, обручи от бочек и т. д.), индейцы стали чрезвычайно ценить этот металл, и у каждого появился свой «европейский» инструмент. В настоящее время ни один индеец, «выходя» на лодке, не забудет захватить с собой отточенный, как бритва, топор…

Несмотря на бедность орудий труда кауашкаров, несмотря на то, что в этих местах почти нет сырья, на основе которого могли бы развиться ремесла, определенные виды работ достигли высокого уровня совершенства. Это обработка коры, шкур и тростника.

Члены нашего отряда попросили индейцев Пуэрто-Эдена показать, как в старину работали с корой. Сначала кауашкары удивились такой просьбе, но потом горячо взялись за дело, точно стоило им вернуться к занятиям отцов, как их жизнь — на короткое время — снова обрела смысл.

Самые большие цельные куски коры можно получить с дерева койге (Nothofagus betuloide). Подходит для этого дела и дерево тенью, но самый тонкий материал дает сируэлильо. Чтобы снять с дерева пластину коры, сначала делают круговой надрез по стволу, потом с помощью заостренных китовых костей отдирают цельную полосу коры.

Кора сразу же должна идти в обработку, иначе она потеряет свою гибкость. Ее обрабатывают огнем и, пока она не остыла, придают ей нужную форму. Из коры изготавливают сосуды для воды и модели лодок — сувениры для туристов.

Хотя сегодня кауашкары уже почти не занимаются обработкой коры (они пользуются металлическими и пластиковыми ведрами), в прошлом она играла весьма важную роль в их домашнем хозяйстве.

Еще большее значение имели шкуры. Иногда они служили в качестве одежды (обрядовая меховая накидка), но в основном ими покрывали жерди хижины. Для обрядовых накидок брались шкуры выдр, нутрий и молодых тюленей. А на хижины шли шкуры взрослых тюленей (правда, шкуры старых самцов не годились на это дело: у них на коже остаются незаживающие шрамы от укусов). Обработка шкур ограничивалась тем, что с них тщательно соскабливали подкожный жир, растягивали на деревянной раме и сушили над раскаленными углями. Из шкур молодых животных, разрезая их на полоски и связывая конец с концом, делали превосходные гарпунные лини.

Много времени занимала у кауашкаров и работа с тростником, то есть плетение корзин. Это сейчас они плетут корзины от случая к случаю. Женщины собирали стебли тростника на болотах. Необработанный тростник довольно ломок, а потому сначала надо было придать ему гибкость. С этой целью его несколько раз проносили над горящими углями, потом каждую тростинку надо было пожевать по всей длине. Занятие нудное и тяжелое…

Когда наконец набиралось достаточное количество обработанных таким образом стеблей, приступали к собственно плетению корзины. Наши кинооператоры видели и засняли на пленку, как бедная Роса мастерила — ненужную — спиралеобразно сплетенную неплотную корзину для рыбной ловли. Другие кауашкары тоже показывали, что они еще не разучились делать разнообразные корзины, более плотные, но также спиралеобразно сплетенные. Например, тайо — это большая корзина, куда каждый складывал свои личные вещи, — имела круглое отверстие, для которого бралась лиана. К корзине приделывалась плетеная ручка, а иногда и круглая крышка из тростника.

Антарктическая экспедиция «Калипсо» проходила не так гладко, как нам бы хотелось. Несколько раз дело даже принимало весьма серьезный оборот. Хотя мы полюбовались великолепным зрелищем моря и полярных льдов, и прекрасными айсбергами, у подножия которых в фантасмагории пузырьков воздуха и ледяных зеркал аквалангисты погружались под воду, и изменчивыми красками океана, и китами и тюленями, и пингвинами, и неизвестными нам животными, не все воспоминания об этой экспедиции приятны. Мало того что мы были вынуждены переносить снежные заряды, сильнейшие морозы и неудобства, связанные с двухмесячной теснотой, наше путешествие осложнилось еще и серьезной аварией. «Калипсо» попала во льды — у нас поврежден гребной вал и погнут винт. Надо становиться на ремонт.

Когда после долгих дней трудного плавания мы снова входим в порт Ушуая, оказывается, что его судоремонтные мастерские не располагают оборудованием, необходимым для ремонта нашего судна. Мы должны идти в доки самой крупной местной гавани — Пунга-Аренас. Этот чилийский город, расположенный на берегу полуострова Брансвик, господствует над Магеллановым проливом.

Основанный в 1848 году Пунта-Аренас сначала был исправительной колонией. Он был полностью разрушен во время бунта, затем через двадцать лет отстроен вновь. В настоящее время это главный промышленный центр южной Патагонии.

Судно с трудом втаскивают на слип. Но для этого его сначала нужно было поставить на тележку и поднять из воды: оборудование здесь весьма примитивное. Ремонт закончен. Спуская «Калипсо» на воду, погнули обтекатель носового лота и сам лот…

Почти напротив Пунта-Аренас, как зарубка на острове Огненная Земля, открывается залив Инутиль — «Бухта Бесполезная». Неужели это символ нашей экспедиции, посвященнной морским кочевникам? Не хочу так думать. Пусть мы мало что можем для них сделать, пусть их отвергает «цивилизованное» человечество (в наше время на Земле совсем не осталось места для «дикарей»), я все же верю, что наши труды не окажутся напрасными. Миллионы телезрителей увидят, как живут последние кауашкары; многочисленные читатели прочтут эту книгу; может быть, мне удастся донести до зрителей и читателей простую мысль: жизнь — это разнообразие, однообразие — это смерть.