Рельеф местности очень неровный. Горные цепи непроходимы, хотя высота их не слишком впечатляюща (гора Дарвин — 2135 м, гора Йоган — 2469 м, гора Сармьенто — 2300 м). На высоте от 0 до 400 м кордильера преграждает путь зеленой стеной плотного леса; далее, от 400 до 700 м, — сплошные гладкие скалы, кое-где покрытые лишайником или устланные густым мхом; с высоты 700 м начинаются снега и льды — холодная враждебная пустыня.

Индейцы, пришедшие в эти негостеприимные края, могли поселиться только на берегах островов, и жить они могли только морем. Какие здесь, однако, дикие земли! Невероятное нагромождение островов и островков — и всюду темные гнетущие громады гранитных утесов. Пляжи встречаются редко, гавани, где может приютиться человек, еще реже. Со всех сторон торчат скалы, и почти везде их склоны отвесно обрываются в проливы. Пейзажу как будто не хватает завершенности. В недрах планеты еще зреет работа по его переделке. В любую минуту здесь может появиться лед, обтесавший когда-то поверхность этой земли (его следы до сих пор находят на скалистых берегах). В последний ледниковый период этот район был покрыт огромным ледовым куполом, который занимал всю южную часть Латинской Америки — от 41-й параллели до мыса Горн…

Итак, мы в архипелаге Огненная Земля. Перед нами стояч две задачи. С одной стороны, мы хотим изучить животный и растительный мир, местные экосистемы. С другой — намереваемся познакомиться с последними представителями племен аборигенов*. Вообще-то эти задачи взаимосвязаны: ведь невозможно, изучая жизнь индейцев — морских кочевников, народа каноэ, как называет их этнограф Ж. Эмперер, не поинтересоваться, чем они питаются, как обогревают свои жилища, из чего делают одежду, — словом, не поинтересоваться окружающей их средой в целом и морской средой в частности.

Но в действительности — по причинам практического характера — нам все-таки придется разделить эту единую, по сути, задачу на две. Пока «Калипсо» крейсирует в водах архипелага, мы будем усиленно заниматься изучением подводной фауны и флоры. Потом, когда корабль уйдет в длительный, более чем двухмесячный антарктический рейс, в архипелаге останется малочисленный отряд, который должен будет найти последних на этом краю света туземцев, познакомиться с ними и, если возможно, войти к ним в доверие. Я сам основную часть путешествия к великому полярному материку буду на «Калипсо», но если смогу, время от времени буду возвращаться к оставшемуся на Огненной Земле отряду. Руководить отрядом в мое отсутствие будут Бернар Дельмот (главный аквалангист) и Мишель Делуар (главный оператор). В отряд войдут Ив Омер (второй оператор), Франсуа Карре (оператор звукозаписи) и Жак Делькутер (аквалангист). Дополнит личный состав отряда доктор Кристос Клэр-Василиадис — лингвист, специалист по индейским наречиям, профессор католического университета Вальпараисо. Нам не обойтись без его помощи в беседах с морскими кочевниками.

Сейчас «Калипсо» идет от острова к острову. Исследователи и натуралисты, начиная с Магеллана и Дарвина, видели в этом пейзаже только поверхность воды и выступающие из нее острова. (Дарвин, однако, хотел ознакомиться и с подводной фауной — с помощью специальных сетей он поднимал на борт образцы морских организмов.) Нам же предстоит изучать не только берега, но и дно. Мы хотим исследовать подводный мир, то есть различные звенья пищевой цепи*, которая позволяла индейцам выживать в этом краю.

Подводный рельеф архипелага столь же неровный, сколь и рельеф выступающих из воды островов. Измерения показывают, что в довольно узких проливах глубины весьма внушительны: 1200 м в проливе Месье в том месте, где ширина его едва достигает двух миль, 400 м в проливе Кастильо, где от одного берега до другого всего одна миля, и 300 м в проливе Октобон, «размах» которого не превышает полумили.

Эти проливы представляют необычный и исключительно своеобразный биотоп. Из-за огромного количества осадков — в среднем 5000 мм в год — соленость воды здесь значительно ниже нормы. Местами в закрытых бухточках, куда не проникают течения, находит приют особая фауна, характерная для опресненных вод.

«Из-за этого, — говорит Филипп, — со мной приключилась забавная история. Вернее, забавной она мне кажется сегодня, а тогда мне было не до смеха…

Однажды я погружался в одной из бухточек на борту ныряющего блюдца и чуть было не остался ее пленником. Вот как это было. Собираясь подняться на поверхность, я сделал все, что полагается в таких случаях. Все балластные отсеки пусты — однако вокруг по-прежнему одна вода. Еще раз продуваю балластные отсеки — никакого результата: ныряющее блюдце зависло на полутораметровой глубине, где его плотность уравновесила плотность окружающей жидкости! Счастье, что я догадался пустить двигатели на полный ход: мощная струя перемешала слои воды с различной соленостью — и я снова увидел солнце. Но чего это стоило!»

Вот «Калипсо» идет между двумя гранитными стенами по черной воде одного из десяти тысяч проливов этой «земноводной» пустыни…

Бросаем якорь неподалеку от небольшого пляжа (пляж — явление редчайшее в этих местах). Садимся в зодиаки и отправляемся обследовать — в общих чертах — остров, у берегов которого остановилась «Калипсо». Он типичен для здешних краев. По берегу почти сплошь тянется зыбкий ковер из мха и торфа; пробуем ступить на него, но сейчас же возвращаемся назад: толщина торфяного слоя достигает 1 м… Не дай бог очутиться посреди этой влажной коварной зелени — в ней увязнешь хуже, чем в зыбучих песках… Если бы Лавкрафт [33] был знаком с этими краями, то несомненно избрал бы их в качестве места действия одного из своих фантастических рассказов. Я же при виде такого пейзажа невольно вспоминаю великолепного и мрачного Дагона: то же таинственное море и. первородный ил, которые покрывали Землю на заре появления жизни; при взгляде на такие картины воображение невольно само порождает чудовищ…

Сначала осматриваем найденный нами небольшой пляж, окаймляющие его скалы, которые неглубоко уходят под воду, и приливно-отливную зону. Мы уже натянули гидрокостюмы, но пока ныряем просто с обыкновенными дыхательными трубками. Потом взгромоздим себе на спины баллоны со сжатым воздухом и совершим первое глубоководное погружение из целого ряда запланированных.

Должно быть, основу питания индейцев — морских кочевников составляли моллюски. Здесь их сколько угодно. Наиболее распространены мидии, особенно местная разновидность мидии обыкновенной (Mytilus edulis), которая одинаково хорошо чувствует себя на скалистых кромках скал и в занесенных илом бухточках. Коренные жители зовут ее чо-рито или килмаве. У этих берегов встречаются в большом количестве и мидии двух других видов того же рода Mytilus — местное население называет их чолса и чоро. Чолса достигают в длину 12–14 см; чоро несколько больше — до 20 см в длину, они обитают вплоть до 12-метровой глубины; это самые изысканные мидии.

Моллюски, кроме того, представлены улиткой-блюдечком (индейцы называют его мауча), другим близким блюдечку видом (его индейцы называют лапа), букардиумом (по-местному астионе) и разнообразными видами брюхоногих*. Два вида из них, отличающиеся весьма большими размерами — до 20 см в длину, получили испанское название caracoles de mar; два других вида, поменьше, принадлежат к легочным улиткам родов Helix и Murex.

Водятся здесь и ракообразные, которые народ каноэ охотно употреблял в пищу. Весьма ценилась, например, гигантская Lithodes ant-arcticus, или сентолья, напоминающая по вкусу лангуста, — фиолетово-красная, с длинными колючими конечностями представительница десятиногих раков; диаметр ее панциря достигает 75 см. По сути дела, сентолья — родич аляскинских королевских крабов. На отмелях водится много морских ежей; плавают туда-сюда перед глазами аквалангистов «Калипсо» отдельными косяками и небольшими стайками прибрежные рыбы; то и дело попадаются на глаза сардины.