Хижины, в которых они жили, легко разбирались, и они возили их с собой в бесконечных переездах по проливам архипелага. Как известно из рассказов первых видевших их европейцев (Ладрильеро, Фрэнсис Дрейк [40], отец Гарсия Марти, Бугенвиль [41] и т. д.), кауашкары сооружали для хижин круглые или овальные остовы из жердей, толстые концы жердей вбивались в землю, а верхушки загибались, так чтобы получился купол. Потом сверху натягивали тюленьи шкуры или укладывалась кора деревьев; на самом верху постройки устраивалось отверстие для дыма. С тех пор как человек покинул пещеру, у него не было более примитивного жилища… Но каким бы неудобным оно ни было — хотя бы из-за одного только дыма — такое жилище легче, чем какое-либо другое, разобрать, уложить в каноэ и в тот же день вновь установить на другом острове, где у берегов полно вкусных моллюсков. Некоторые семьи ежегодно передвигались по одному и тому же маршруту и каждый раз брали с собой только чехол из шкур для хижины. А жерди оставались на месте до следующего приезда.
Впрочем, хотя жилища кауашкаров кажутся сделанными на скорую руку, они были вполне прочными: достаточно сказать, что они выдерживали порывы здешнего ветра. Они не пропускали дождя (а тут каждый день идет дождь) и были довольно уютными. Благодаря их овальной форме тепло от очага, располагавшегося посередине хижины, равномерно распределялось по всему жилищу. Но был у такой хижины и существенный недостаток: в ней легко возникал пожар. Нередко во время дождя отверстие для дыма приходилось затыкать пучком прутьев («пробкой для дымохода»); иногда пучок загорался, и тогда огонь охватывал всю хижину.
Но как кауашкары добывали огонь? В настоящее время в их быт вошли спички — кстати, они клянчат их у всех, кто приходит в их лагерь. Кауашкары считают спички большой ценностью, они хранят их в коробках, завернутых в тряпки, и ни одной спички не расходуют понапрасну. Чтобы разжечь нечаянно потухший семейный очаг, они скорее обратятся к соседу за головешкой…
Вероятно, раньше народ каноэ добывал огонь, высекая его ударами кварца о пирит (оба этих минерала можно найти на островах). В качестве трута использовался сухой мох, древесная труха и сердцевина высохших ветвей кипарисовых (они всегда легко занимаются огнем даже после проливного дождя). На всех островах архипелага встречается также что-то вроде «чудесного» кустарника — настоящий дар небес для всех путешественников, — который загорается даже под моросящим дождем. Словом, для разжигания очага всегда найдется что-то подходящее.
Красота свободных птиц архипелага резко контрастирует с убожеством последних оставшихся в живых индейцев кауашкаров. На фотографии — брачные игры двух альбатросов очень светлой дымчатой окраски.
При сильных осадках, когда огонь разгорался с трудом, индейцы «призыва — ли» его, сопровождая каждый «удар огнива» коротким «магическим» свистом. Кауашкары забыли многое из того, что умели их предки, но это почему-то помнят до сих пор.
Есть, чтобы жить
У всех народов кулинарные рецепты для повседневного стола отличаются от кулинарных рецептов для стола праздничного.
Для кауашкаров самым роскошным блюдом было мясо кита. Когда какой-нибудь кит (гладкий кит, полосатик, горбач, кашалот…) выбрасывался в отлив на побережье одного из островов архипелага, туда уходили все жители селения. Они устраивали лагерь прямо рядом с тушей и наслаждались мясом и жиром до тех пор, пока не съедали все без остатка. Это был настоящий праздник, с песнями, плясками и шутками — в такие минуты жизнь была прекрасной для кауашкара. И сегодня еще выбросившийся на берег кит — счастье для бедного индейца: вместе с китовым мясом он как будто «приходит в себя», обретая ненадолго свою истинную сущность. Индеец со своей семьей, как раньше это делало все племя, уходит, чтобы неделю, а то и больше наедаться до отвала китовым мясом и жиром. Вернувшиеся с таких пирушек индеец, его жена и дети выглядят гораздо здоровее, чем раньше. Можно подумать что их организм очень быстро усваивает пищу и что, по мере того как они потребляют высококалорийную пищу, к ним возвращается «хорошее настроение»… (Доказано, что эскимосы нуждаются в большом количестве животных жиров, чтобы оставаться «в форме». Весьма вероятно, что так же дело обстоит и с индейцами, живущими на крайнем юге Америки. Одинаковые условия жизни — холод и т. д. — предполагают и одинаковые физиологические приспособления.)
Пока кауашкаров не заточили в Пуэрто-Эдене, они часто питались тюленями. Вернее, мясом и жиром тюленей, потому что внутренности (сердце, легкие, печень, кишки, почки) были «табу». Самым лакомым куском считались мозги. Мясо не коптили — его съедали сырым или ждали, пока оно немного протухнет. (Мясо считалось «готовым», когда кожа убитого животного становилась слегка зеленоватой и от нее начинала легко отделяться шерсть…) Таким же необычным был способ хранения жира: то, что не могли съесть сразу, нарезали кубиками, завязывали в кожаный мешок и погружали в болото. Через несколько дней жир закисал. Тогда его доставали, вешали мешок в хижине, и каждый угощался вволю…
Из млекопитающих кауашкары очень ценили и оленя гуэмал [42], Этот дальний родич обыкновенного оленя, темно-серый, с массивной головой, в прошлом был широко распространен — он водился во всех лесах Кордильеры Анд. Но в последние годы он встречается исключительно редко; и есть все основания опасаться, что вид может окончательно исчезнуть. (На свободе этот олень был сфотографирован всего-навсего два раза!)
В те времена, когда кауашкары жили общиной, мясо оленей, китов и тюленей справедливо распределялось между всеми семьями. Куски мяса, доставшиеся на долю каждой супружеской паре, женщины жарили, соблюдая определенный ритуал.
Но мелкая дичь, например бакланы и пингвины, не шла в общий котел; тем не менее они входили в меню каждой семьи несколько раз на неделе. (Их съедали почти сырыми, лишь слегка обжарив.)
Кауашкары, несмотря на то что они были «кочевниками моря», ели крупную рыбу всего одного-двух видов — ее загарпунивали или ловили в запрудах мужчины племени. Теперь дети Пуэрто-Эдена удят рыбу при помощи обычной нитки, на конец которой наживляется кусочек мидии. Вылавливая небольших рыбешек, они тут же жарят их на костре и съедают. Если рыбная ловля не удалась, они не прочь перекусить птицей или… крысой.
Но главное блюдо народа каноэ — дары моря. Основу этой основы составляют три вида мидий — чоритос, чолгас, чорос, улитки маучас и морские ежи. Мидий укладывают в горячую золу по краю костра. Когда мидии готовы, они выпускают струйку пара. Улитки-блюдечки слывут таким лакомством, что даже слова «атхалес окар», которые на языке кауашкаров обозначают понятие «большой палец», переводятся на наш язык как «то, что отделяет мясо у блюдечка».
«С этой точки зрения, — говорит Бернар Дельмот, — вкусы кауашкаров схожи со вкусами среднего французского аквалангиста. В продолжение всей экспедиции мы наслаждались теми же моллюсками, что и они. Вспоминая огромных мидий этого уголка света, которых мы зажаривали на раскаленных углях по примеру индейцев, я до сих пор ощущаю во рту их изысканный вкус. Свежайшие сырые блюдечки или блюдечки, зажаренные на костре на следующий день после сбора, — тоже настоящее объедение.»
От случая к случаю в меню морских кочевников входила и другая пища. Иногда они ели мясо животных, на которых охотились ради меха, — нутрий и выдр. Весной собирали множество птичьих яиц и пекли их в золе, проткнув сначала скорлупу. Изредка они добавляли в свой рацион растительную пищу: сочные черные ягоды барбариса (Berberis buxifolia) — калафате, розовые ягоды одного из представителей ползучих миртовых, дикую черную смородину, мясистые цветы Philesia buxifolia — копиуэ, молодые побеги папоротника, корни крестовника, водоросли (например, крупную ламинарию Durvillea utilis — кочайуйо) и т. д.
