— Ты их не любишь, но это не значит, что они не существуют, — возразил я, — ты поешь, хорошо поешь, тебя за это носят на руках, это прекрасно, но есть и другая жизнь, например, жизнь программиста, он всю жизнь имеет дело с компьютером и вот вдруг два ваших мира пересеклись в одной точке, что-то случилось, что-то заклинило.

Он посмотрел на меня своими зеленоватыми глазами с наивным доверием человека, который вдруг услышал, что, оказывается, высшие виды в ряду эволюции произошли из низших. При всей его дикой разнузданности в нем была какая-то невежественная невинность достойная викторианской эпохи.

— А ты откуда, из какого мира? — спросил он, вероятно, первый раз за все время, задавшись этим вопросом.

— Ты хочешь знать по каким законам живут люди той среды, из которой я происхожу?

— Ну да, — подтвердил он.

— Я вырос в семье, где считалось необходимым дать детям хорошее образование и не просто хорошее, а как можно лучшее, сделать человека эрудитом, интеллектуалом, размышляющим над смыслом жизни, законами развития общества, этикой и эстетикой, над проблемой сосуществования добра и зла.

Крис слушал меня с явным интересом.

— Я как старший ребенок должен был унаследовать профессию отца, но получилось, что больше она пришлась по душе моей сестре. Мне нравилась графика, я мечтал стать художником. С детства мне внушались принципы общечеловеческой этики — не причинять зла, не лгать, не предаваться низменным страстям и прочее. Короче, я собирался окончить университет по специальности графика, получить хорошую работу, дизайнера или еще что-нибудь, жениться, завести детей, пить чай вместе со всей семьей и ездить по выходным на пикники. Читать моих любимых авторов и…

— И ты бы не сдох от скуки? — с несказанным удивлением поинтересовался Крис.

— А ты, разве ты не дохнешь от скуки, — возмутился я, — ты нажираешься до бесчувствия, куришь всякое дерьмо, трахаешься с кем попало, женишься на каких-то чудовищах, вроде этой твоей Мерелин, потому что это престижно.

— Но я ведь пою, — возразил он с чувством собственного достоинства, — мне это можно, я не хочу жить как все, как мой отчим, как Арчи, как ты только что рассказывал. Я хочу… света… — он задумчиво протянул последнюю фразу. — А что ты говорил про корпорацию?

— Тебя обвиняют в том, что ты их рекламируешь и за счет популярности их игры собираешься продать свой новый диск.

— Вот сволочи! — воскликнул он в праведном гневе, — да кто они такие, чтобы я их рекламировал, где ты это дерьмо откопал?

— В газете, мне Бобби показал.

Крис приуныл и долгое время ничего не говорил. Но потом вдруг ожил.

— Скоро наша презентация, вот я устрою им рекламу, — пообещал он.

— Только не надо скандалов, Крис, — осторожно попросил я, — меня ведь разыскивают.

— Да ты тут ни причем, я эту корпорацию разнесу, — пояснил он.

— Нет, не надо, — настаивал я, — лучше проигнорируй все это. Не надо привлекать к себе и ко мне внимание.

В конце концов, он явно остался при своем мнении.

Перед самой презентацией произошла странная вещь — сломалась многострадальная «девственница». Крис был вне себя от ярости, кидался всем, что попадалось под руку, орал на менеджеров, требовал, чтобы Марта немедленно заказала дубликат, уже второй, а когда понял, что сделать его все равно не успеют, закрылся в комнате и никого не желал пускать к себе. Приехала Элис и, посмотрев на меня с притворной нежностью, сказала:

— Вам придется с ним поговорить, нельзя срывать это мероприятие, Даншен предупреждал, что это обернется катастрофой.

Я подошел к двери и тихо постучал. Крис не ответил. Я постучал громче. Ключ в замке щелкнул, и дверь открылась. Крис стоял и смотрел на меня.

— Можно войти? — спросил я его.

Он отошел, пропуская меня, и опять закрыл дверь на ключ.

— Все будет нормально, — сказал я, опускаясь рядом с ним на пол, — тебя ждут, пора ехать.

— Я спросил Бобби, где эта корпорация находится, чтоб ей пусто было, — заговорил он, — а он мне в ответ, что де нет ни адреса, ни телефона, а на обложке этой их коробки с игрой какие-то руины, ну замок такой, в пламени. Вон на столе лежит.

Я подошел к столу и взял коробку. На ней действительно был изображен замок, но при всем моем знании архитектуры я не мог бы охарактеризовать его стиль, может быть, его и вообще не было, а это была только выдумка дизайнера.

— Ну и что ты переживаешь? — спросил я.

Крис покачал головой.

— Давай собирайся, — поторопил я его, — тебя Элис ждет. — Я положил ему руку на плечо. — Я не поеду, то есть я поеду, но не буду выходить из машины.

Он нахмурился.

— Ты меня стыдишься? — спросил он

— Тебя? — не понял я.

— Ты стыдишься нашей связи, да?

— Я стыжусь себя, Крис, того, что я туп, и не могу тебе ничем помочь и себе тоже.

— Почему ты не можешь просто радоваться жизни, просто любить?

— Потому что слово «просто» в нашем случае неуместно.

Лимузин ехал в гору, это было понятно, хотя за затемненными стеклами Стэн не видел ничего. Он видел наискосок от себя темный затылок Бобби, шофер, как всегда, невозмутимо рулил, рядом сидел Крис, непривычно тихий, одетый в черные джинсы и не по июньской погоде в темный пушистый свитер. Волосы его рассыпались по плечам, а на коленях лежал тот самый нож, которым они принесли клятву в верности. Крис смотрел перед собой и, то ли это показалось Стэну в полумраке машины, то ли было на самом деле, но Харди был бледным, как мел, как будто с него разом сошел весь его вечный загар. «Он просто умер», подумал Стэн. «И я, значит, тоже». Это был очевидно и определенно сон, но Стэна это мало волновало. Иногда ему казалось, что вся его жизнь просто затянувшееся сновидение, так что какая разница в какой сон попадать.

Машина затормозила и через минуту Бобби распахнул дверцы. Они вышли. Лимузин остановился перед Замком Ангелов. Но теперь он выглядел совершенно по-другому. Он был полностью и окончательно достроен, и только сейчас Стэн понял гениальный замысел неизвестного архитектора. Все то, что было неуклюжим, угловатым и незавершенным, внезапно слилось в дивное гармоническое единство, возносившееся в небеса. Стэн увидел, что замок был сделан в скале, он сливался с горой и становился все уже, по мере того, как стремился к собственной вершине. Черные шпили, казалось, пробивали тучи, зубцы осадной стены разрезали небо и землю. Теперь замок уже не казался сделанным из стекла и бетона, он был облицован черным камнем, странным, никогда не виданным Стэнфордом, глухой, словно бархатной черноты с внутренним красноватым отблеском. Бетонная площадка на которую выходила дорога, тоже исчезла. Теперь под ногами была мощенная розоватым камнем мостовая, посередине которой кто-то разбил клумбу. Росли на ней самые разнообразные цветы с одним единственным сходством — все они: розы, гвоздики, пионы, бархатки, георгины, — были всех оттенков красного.

— Красиво, — услышал Стэн свой собственный голос со стороны. Крис улыбнулся ему. За исключением непривычной бледности, это был самый обычный Крис. Он подошел к клумбе и сорвал большой темно-красный георгин. Стэн с необычной для снов отчетливостью следил за ним, он видел каждый шов на его джинсах, как ветер треплет длинные черные пряди волос Криса, видел след, который его тяжелый с металлическим мыском ботинок оставил на клумбе. Крис вернулся к нему и протянул цветок.

— Держи, — сказал он. — Это тебе, всегда хотелось подарить тебе цветов, но я боялся, что ты меня с ними пошлешь. — И он улыбнулся своей неотразимой наглой улыбкой.

Стэн вздохнул и принял подарок. Крис был неисправим, даже во сне он умудрялся воровать цветы с клумбы.

— Идите, — сказал Бобби за спиной Стэна. — Ты не забыл, Крис, вас приглашали на семь.

— Ага, — беспечно отозвался Крис. — ты жди нас не раньше утра.

Судя по всему, они были приглашены на какую-то вечеринку. Они поднялись по отделанной красным камнем лестнице. Огромные, метра четыре в высоту двери, выделанные из темно-коричневого с причудливой резьбой дерева распахнулись перед ними, и Крис и Стэн вошли в холл. Он был таким же огромным, каким его запомнил Стэн. И в бассейне так же стояла черная вода. Только теперь разрушенный пол покрыли мрамором, черным и блестящим, как лед, стены облицованы серым камнем, нежного, почти перламутрового оттенка. У самого входа в стену было вделано огромное зеркало. И Стэн, никогда не видевший себя во сне со стороны, с любопытством заглянул в него. Он был одет почти так же, как Крис: черные шелковые брюки и черная же водолазка. Единственным ярким пятном был цветок, который он держал в руке, точно так же как на фоне черной одежды Криса выделялось голубоватое лезвие ножа, он так и не вложил его в чехол, и не оставил в машине, он просто сжимал его в опущенной правой руке, а левой придерживал Стэна за плечи. Стэн вдруг удивился очевидной, но никогда не отмечаемой им вещи: внешне они были полной противоположностью. Светловолосый, светлоглазый, бледный Стэнфорд Марлоу, и смуглый, темноволосый Крис Харди. Так словно их задумали, как негатив и позитив одного и того же образа. На какой-то короткий миг Стэну показалось, что он улавливает странное сходство между своими тонкими англосаксонскими чертами и резким очерком лица Криса, но он не успел испугаться своему открытию, как в холле прозвучал голос.