— Это мое дело. — Крис неожиданно ощутил дикое желание рассказать этому человеку обо всем, о своей страсти к Стэну, об их клятве, о всем том безумии, которое окружало их, о своих мучениях и своем счастье. Это желание было настолько острым, что он залпом допил остывший кофе, словно надеясь удержать внутри те слова, которые лезли наружу. Клеменс словно понял, что с ним произошло, и внезапно сказал:

— А что там у нас по телевизору? — и щелкнул кнопкой пульта. — Глядите, Крис, это вам ничего не напоминает? — спросил он, и Крис взглянул на экран. Судя по всему, это был какой-то фильм. На экране почему-то не было значка, обозначающего канал, Харди отметил это машинально и тут же забыл, завороженный происходящим. На экране была роскошная спальня, огромная комната, с колоссальной кроватью посередине, шелковые простыни сбились, одна подушка валяется на полу. Напротив кровати панорамное окно во всю стену. В комнате двое мужчин, не старше Криса, он узнал их моментально, без всяких вопросов, те двое, из сна, одного он видел на старых газетных фотографиях, Хауэр и Конрад. Конрад и Хауэр. «Черт, а я и не знал, что про них фильм сняли», подумал он. Мужчины ссорились, Хауэр, полностью одетый, в черные джинсы и черный свитер смотрел на своего собеседника со смертной ненавистью, такой, какая возникает только тогда, когда человек не справляется с самим собой и ненавидит того, кто вызвал в нем такой страшный разлад. Конрад, в одних джинсах, говорил ему что-то, Крис не слышал, звук почему-то не дали, на его лице была жестокая гримаса, он старался больнее уязвить собеседника, заставить его страдать, страдать так же, как видимо и очевидно страдал он сам. Наконец Хауэр с перекошенным лицом внезапно размахнулся и со всей силы залепил Конраду пощечину. Тот покачнулся, и на секунду Крису показалось, что он сейчас кинется на обидчика и задушит его голыми руками, но он только стоял, молча и глядел на него, на белом лице алел отпечаток руки Хауэра, синие глаза сверкали безумием. Хауэр развернулся и вышел. Конрад еще минуту стоял, тяжело дышал и сжимал кулаки так, что на тыльных сторонах выступали вены. Потом он отвернулся и подошел к окну. Прижал ладони к стеклу, Крис видел только его светлый затылок и вздымающие от судорожного дыхания плечи. Харди показалось, что от его рук, прижатых к стеклу поднимается синеватый дымок. Он увидел язычки пламени, оно потекло по стеклу, через минуту вся комната была уже охвачена огнем, горели обои, алые языки скакали по постели, пожирая тонкий шелк, а Конрад, не тронутый этим буйством, все стоял, прильнув к окну, и скоро на экране не было ничего, кроме неизбывной ярости пламени и темной фигуры, которая не шевелилась и Крису внезапно показалось, что не Мел Конрад стоит там, а он сам.

— Ты не один, — сказал голос за его спиной, Крис обернулся и увидел, что в комнате никого нет. Телевизор потух.

Крис вытер холодный пот, выступивший на лбу, очевидно, Клеменс ушел, когда он смотрел на трагедию, разворачивавшуюся на экране. Комната была освещена очень скупо, внезапно это стало сильно раздражать Харди, и он врубил свет на полную мощность. Он ходил по квартире и включал везде светильники, все, которые были, как вдруг зазвонил телефон. Харди метнулся к нему, отчаянно надеясь, что это Стэн, и твердо зная, что это не он. Это был Хайнц. Суховатым тоном он сказал, что все улажено, они могут лететь в Штаты, только необходимо подписать какую-то бумагу. Это была отличная новость, но Крису больше всего хотелось, чтобы детектив скорее положил трубку, не занимал телефон, хотя Стэн мог звонить и по мобильному, и все же когда в трубке раздались гудки, Крис облегченно вздохнул. Было десять часов вечера и Марлоу не звонил. Крис опустился на диван, закурил сигарету, на вкус она была горькой и таким же горькими были его страх и отчаяние.

Все относительно спокойно. Если бы еще обвинение с нас сняли было бы еще лучше. Крис ждет возможности отправиться в Лос-Анджелес. Хочет, чтобы поехали Холливуд и Флан. Зачем-то еще собирается пригласить Даншена. Этот человек всегда вызывал у меня неприязнь. Я не хотел говорить Крису, но я подозреваю, что не без его содействия Генри получил возможность вытряхнуть всю эту помойку на всеобщее обозрение. Обвинение они с нас все равно вынуждены будут снять, Хайнц признал, что у них нет основного доказательства, — оружия. Оно не найдено, а доказать что-либо без отпечатков пальцев невозможно. Никто не может, кроме Элис, подтвердить, что у Криса были какие-либо причины убивать Шеффилда.

Мне он запрещает выходить без сопровождающего, обычно таковым оказывается Айрон, но чаще Бобби. Я никогда не задавался вопросом, что же они оба вообще обо мне думают. Не презирают ли они меня, скрывая это по долгу службы? Впрочем, не все ли равно. Вчера он уехал на репетицию, они решили начать работать над следующим проектом, пока что без названия и просят меня взяться за тексты песен. Я взял тайм-аут на размышление. Ни о каких текстах и речи сейчас быть не может. Период отчаяния у Харди сменился периодом активной деятельности, у меня же наоборот.

Я вышел на улицу, скромно одетый, с сигаретой в зубах, пересек пределы элитной зоны и сел в такси. Оказавшись в центре, я первым делом посидел в кафе. Это было необычное переживание. Я вновь почувствовал себя обычным никому неизвестным посетителем недорогого кафе. Все было хорошо, до тех пор, пока я не заметил, как перешептываются за соседним столиком парень с девушкой, искоса поглядывая на меня. Я встал и ушел. Постояв немного у витрины антикварного магазины, с объявлением о ближайшем аукционе, я подумал о Виоле. Она должна была уже вернуться, так, по крайней мере, говорил старик Барнс. Я решил зайти к ней без предупреждения. Вероятность, что дома могла оказаться ее мать, меня не останавливала, вряд ли она была осведомлена о скандале с группой «Ацтеки».

Когда я позвонил в дверь, около трех минут не было слышно ни звука. Я уже собрался уходить, и вдруг дверь распахнулась, и я увидел Виолу в халате с полотенцем на голове. Лицо у нее было мокрое.

— Стэн, Стэн, — закричала она и кинулась мне на шею.

Мы обнялись, как двое старых приятелей. И я понял, насколько сильно в действительности хотел ее увидеть, мне казалось, что никогда прежде я не усматривал в ней такого сходства с Томасом. Виола втащила меня в квартиру и захлопнула дверь.

— Проходи, скорей, — крикнула она мне, убегая в ванну, — в комнату, или на кухню, я сейчас тебе кофе налью.

— Я сам налью, не беспокойся, — ответил и, пройдя на кухню, сел в белое кресло качалку, неизвестно зачем там находившееся.

Она вернулась, сияющая и поцеловала меня в губы. Я улыбался.

— Стэн, я столько про тебя читала, я даже обалдела, когда увидела, скажи, это все правда?

— Правда? — переспросил я, — конечно, а ты как думаешь?

— Ой, да это же здорово, я так и знала! — воскликнула она, заваривая кофе и сидя на высокой табуретке такого типа, которые обычно можно увидеть у стойки бара.

— Ты любишь Криса Харди, — она мечтательно закатила глаза, — это же класс. А он любит тебя, как ты думаешь?

— Думаю, да, — ответил я, продолжая улыбаться.

— Вот кайф, и как он? Он же для тебя пел, я так тебе завидую, он такой, как на сцене или нет, Стэн?

— Почти такой же, а как твой друг? — спросил я, стремясь переключить ее восторженное внимание с моей персоны на что-нибудь другое.

Виола помрачнела.

— Мы с ним поссорились, я даже из лагеря уехала, — она спрыгнула с табуретки и налила мне кофе в маленькую китайскую чашку, — ты пей, а я сейчас Марку позвоню, чтобы он Додо отпустил, я к нему не поеду.

Я покрутил в руках чашку. Виола позвонила и вернулась.

— Я бы тебе Додо показала, он мой любимец, но только не сегодня, — я понял, что речь идет о лошади, и мне стало смешно.

— Я, наверное, стану наездницей, как мама, — обречено проконстатировала она.