— Написали «ма-ма»? — спросила маленькая учительница.
— Написали, написали! — хором ответили дети.
— Теперь пишите: «ка-ша».
Тетрадью в этой «школе» служила мокрая земля, а карандаш заменяли большие колючки акации.
— Папа! — вскрикнул Костусь и бросился к худому стриженому человеку, который вышел из сарая.
— Сынок… — отец прижал к своей груди голову Костуся.
Костусь улыбался, а у самого из глаз слезы — кап-кап.
— Костусь! — позвала с порога мать.
— Иди, мама зовет, — сказал отец.
Мальчик быстро расстегнул ранец, достал яблоко и дал его трехлетнему братику Ясеку, который сидел среди детей на земле и тоже, высунув язычок, старательно выводил какие-то закарлючки.
Заметив двух незнакомых мальчиков, стоящих в стороне недалеко от собачьей конуры, отец Костуся поздоровался с ними и следов за сыном вошел в сарай, служивший семье убежищем с тех пор, как завалилась их хибарка.
— Уйдем отсюда, прошептал Янек, съежившись от ужаса. — Здесь живут только бродяги и воры.
— Вот выдумал! Тут живут рабочие люди, — возразил Славик.
Он подошел ближе к акации, приветливо улыбаясь маленькой учительнице. Никогда ни одно лицо не казалось Славику таким прелестным, как личико сестры Костуся.
Маленький Ясек, увидев, как сестричка смущенно опустила голову, подскочил к Славику и сердито крикнул:
— Иды геть, паныцю, ту паса скола!
И Славик молча отошел.
Пан попечитель требует…
Тем временем Анна успела вернуться домой. Не застав сына, поспешила в гимназию. Там ей сказали, что Ярослав Калиновский, как обычно, после четвертого урока ушел домой.
Анна вдруг вспомнила, что утром Славик с восторгом рассказывал о книгах, пони и яхте Шецких. «Неужели он побежал к сыну судьи и там задержался?» Поборов неприязнь к Шецким, Анна направилась к их особняку.
В доме Шецких царила суматоха, точно кто-то палкой расшевелил осиное гнездо.
— Паныч исчез!
— Не судью, а беднягу Игнация жаль.
— Наша пани, — говорила молоденькая горничная, — как услышала, что сынок пропал, упала без чувств. Теперь лежит на отоманке, роман читает и соль из хрустального флакончика нюхает. Лучше бы ее саму кто украл…
— Прпкусн язык, Божена, здесь и стены уши имеют!
Пока, полный шума и суеты, жужжал весь дом, судья Леопольд Шецкий, которого обо всем известили по телефону, сразу же из судебной палаты раззвонил по всем полицейским комиссариатам, что у него исчез сын.
Пани Шецкая приняла Анну в кабинете мужа.
— Как? И у вас украли сына? — воскликнула панн Шецкая.
К счастью, в эту минуту в кабинет вбежал со щенком в руках Янек Шецкий. Пани Шецкая бросилась навстречу сыну. Не упрекала, не ругала, лишь осыпала его поцелуями.
— Панн Калиновская, — фамильярно обратился Янек к Анне, — у вас тоже есть такой песик. — И совсем неучтиво добавил: — Идите домой, сами увидите.
С тяжелым сердцем поднималась Анна к себе в квартиру. Не понравилась ей пани Шецкая, не понравился и сынок судьи.
«Нет, Славик не должен дружить с ним. И сидеть на одной парте им не следует. Завтра же попрошу их рассадить», — думала она.
Войдя в квартиру, Анна увидела сына. Он сидел на полу и наблюдал за щенком, который жадно лакал из блюдечка молоко.
— Мамуся! — вскочил Славик на ноги, но радостный блеск его глаз и улыбка угасли, как только мальчик увидел нахмуренное лицо матери.
— Где ты был? — строго спросила Анна, снимая перчатки и шляпу.
— У Костуся. Он подарил мне щенка. Вот посмотри, какой хороший.
Щенок, будто понимал, что речь идет о нем, поднял мордочку, облизнулся и, виляя хвостиком, благодарно смотрел на своего нового хозяина.
— Смотри, смотри, мамуся! — восторженно воскликнул Славик и, подхватив щенка и а руки, подбежал к Анне. — У него уже зубки есть, кусается! Совсем не больно. Он такой умный! А знаешь, мамуся, отца Костуся сегодня выпустили из тюрьмы. У них от дождя хибарка завалилась, и сестричку Костуся чуть не убило. Мариня теперь на костылях ходит. Мне ее так жалко…
— А тебе маму свою не жалко? Ты подумал, что она будет беспокоиться, не зная, куда ты делся?
— Сначала я подумал, а потом забыл. Потом вспомнил и побежал назад. Янек Шецкий едва поспевал за мной! волнуясь говорил Славик. — Не сердись, прости меня, мамуся, очень прошу…
— Попробую, — мягче проговорила Анна и устало опустилась на стул. Слегка наклонившись, она внимательно посмотрела сыну в глаза. — Но дай мне слово, что ты никогда больше без разрешения никуда не уйдешь. Ты заставил меня плакать…
— Даю тебе слово, мамуся! — И, обвив руками шею Анны, мальчик спросил: — Ты не сердишься?
— Нет… Давай устроим твоего щенка. Иди мой руки, а я им займусь.
Анна взяла щенка на руки и почувствовала, как он дрожит.
— Не бойся, маленький, не бойся, тебе у вас будет хорошо. Славик, как мы его назовем?
— Барс! — отозвался из кухни Славик.
На следующее утро Славик увидел во дворе гимназии, как два мальчика ловко карабкались вверх до лестнице, догоняя друг друга. Снизу товарищи подбадривали их.
Подбежал Славик. Задрав голову, он вместе со всеми подзадоривал соревнующихся.
Вдруг кто-то дернул Славика за рукав. Мальчик обернулся и увидел Тадека Висловича, который сидит с Костусем на одной парте.
— Что тебе?
— Они… они… — ноздри у Тадека раздулись, глаза наполнились слезами. — Там… около кадок с водой…
— Что? — удивленно взглянул на него Славик, не поняв сразу, в чем дело.
— Беги же скорее!
Подбежав к кустам смородины, где обычно стояло несколько кадок с водой, Славик увидел Костуся, прижавшегося спиной к кадке. Побледневший, крепко стиснув губы, он ранцем отбивался от наседавших на него мальчишек. Больше всего усердствовал Янек Шецкий — он изображал из себя вождя краснокожих.
— Давайте его татуировать! — закричал он.
— А как это? — закричали «краснокожие».
— Вот так! — и, зачерпнув ладонью грязь, Янек плеснул в лпцо Костусю.
То же самое сделал остроносый Эдек Водичка, сын владельца большого гастрономического магазина. Эдек всегда старался всячески угождать Шецкому.
— Эх, вы! — возмущенно крикнул Славик и ударил ранцем Эдика по голове. Тяжело дыша, он подбежал к Шецкому: — Сейчас же извинись!
— Еще чего! — возмутился тот.
Дальнейшее произошло мгновенно: Славик повалил Янека Шецкого, схватил его за воротник и, прижав лицом к земле, приговаривал:
— Будешь извиняться? Будешь? Будешь?
И «краснокожие», трусливо отступившие за кадки, стали свидетелями позора своего «вождя».
Янек Шецкий завизжал, как поросенок, брошенный в мешок, и сквозь плач крикнул:
— Прошу прощения!
Вечером директор гимназии вызвал Анну. С сожалением, будто оправдываясь, он сказал:
— Вы должны меня понять, пани Калиновская. Я гордился таким учеником. У него незаурядные способности. И поведение его было безупречным. Но этот поступок… Пан Шецкий очень влиятельный человек, — директор развел руками. — Пани Калиновская, я вынужден исключить вашего сына из гимназии. Пан попечитель требует…
На улице, у подъезда давно опустевшей гимназии Славик ожидал мать. Когда она вышла, сердце мальчика забилось сильнее.
— Идем, мой мальчик, — горько вздохнув, проговорила Анна. — Теперь сюда больше ходить не будешь…
В безвыходную минуту
Прошли годы…
Ярослав Калиновский блестяще выдержал «интеллигентку», как называли в Праге экзамен экстерном на аттестат зрелости, и поступил в Пражский университет.
В ту зиму эпидемия гриппа охватила город. Из дома в дом кралась коварная болезнь. Уложила она в постель и Анну. Были страшные ночи, когда Ярославу казалось, что он ловит последнее дыхание матери…
Доктор Ванек делал все, чтобы спасти Анну, и она поборола болезнь. Но все еще была так слаба, что не могла встать с постели.
Частные уроки перешли от матери к Ярославу. Их осталось всего два. Родители побаивались доверить образование своих дочерей красивому молодому студенту. (Как-то «Брачная газета», не желая красок, описала романтическую историю побега богатой девушки с пищим репетитором). Мизерного заработка Ярослава, конечно, не хватало даже на то, чтобы расплатиться с домовладельцем за квартиру. Ничего не говоря матери, Ярослав после лекций ходил на вокзал и вместе с рабочими разгружал товарные вагоны. За это платили сносно, на два-три дня хватало свести концы с концами.
