С искренним восхищением смотрела на девушку Анна Ильинична.

А Одиссей в раздумье тихо говорил:

— Может быть… Если не будет другого выхода… Ведь как-то же надо переправлять литературу. Тысячу раз прав Старик, утверждая, что стихийность, не организованная идеей, еще не сила. В мире есть только одна сила, способная освободить труженика — сила марксистской правды. Нам тяжело? Конечно! Надо бороться… Необходимо! Рабочий класс должен готовиться к битве!

«Как напоминает Ярослава Калиновского… Как напоминает…» — кричало сердце Каринэ.

А что, если спросить Одиссея, как его настоящее имя? Есть ли у него сын? Говорит ли ему что-нибудь фамилия Калиновских? А может быть… Но вдруг ей вспомнился разговор с Ярославом тогда, в Вене, где их впервые свела судьба…

Страшно смущенные, она одновременно нагнулись, что бы поднять книгу, которую Каринэ уронила, и стукнулись лбами.

— О, извините ради бога! — первой воскликнула Каринэ, потирая рукой ушибленный лоб.

— Вам больно? — встревоженно спросил молодой человек. — Простите…

Он произнес эти слова по-русски, по с легким иностранным акцентом. «С польским», — сразу же определила Каринэ.

— Я сама виновата… Лечу как безумная! И вы из-за меня пострадали. Вам ведь тоже больно?

— О нет, нисколько.

Они стояли в коридоре отеля у большого окна, выходившего в сад.

Теперь Каринэ совсем близко видела лицо юноши с пушком пробивающихся усов и бороды, которое светилось добротой и живым умом.

— О, «Роман из итальянской жизни 30-х годов» [4] уже переведен на русский язык? — пытаясь скрыть свое смущение, спросил Ярослав, прочитав название книги, которую держала в руках незнакомка.

— Совсем недавно… Это приложение к журналу «Мир бояши». А вы читали на английском?

— Да. Удивительная книга… Она окрыляет людей, — восторженно отозвался Ярослав.

— Эту книгу мне подарила автор, — не без гордости сказала Каринэ.

— Фамилия у писательницы польская. Она полька?

— Нет, англичанка.

— Но Войнич — польская фамилия.

— Да, да, у нее муж поляк. Вы, кажется, тоже?

— Да, я тоже поляк. Моя фамилия Калиновский. Меня выдал мой акцент?

— В некоторой мере. Между прочим, меня познакомил с Войнич человек, очень похожий на вас. Возможно, ваш отец.

— Мой отец? Я был бы рад поверить в это. Но моего отца давно нет в живых, — поспешно возразил Ярослав. — Вероятно, вы…

— Между вами такое сходство… Нет, нет, так не бывает, чтобы совсем чужие люди… Да поймите, — тихо проговорила Каринэ, осторожно оглядываясь, — пусть он для властей преступник, изгнанник, но для меня он отважный и умный человек, им нельзя не восхищаться…

— Не надо, — поспешно остановил Ярослав. — Поверьте, вы меня принимаете за другого. И чтобы вы не сомневались в честности моего утверждения, я просто вынужден…

Он развернул «Брачную газету», нашел свой портрет и протянул девушке.

— Не знаю, конечно, как они меня здесь расписали, но прочтите лишь для того, чтобы убедиться, кто перед вами.

— «Наследник миллионера Калиновского в Вене», — прочла вслух Каринэ и растерянно умолкла…

С тех пор прошло три с лишним года.

Теперь Каринэ уже не та наивная барышня, которая так неосторожно вместе с братом перевозила в Россию опасный груз. Закон конспирации не позволяет ей вторгаться в жизнь Одиссея. Да и мало ли на свете людей, очень похожих друг на друга?..

Одиссей лежит, закрыв глаза, а сна нет. Память возвращает в молодость, когда его звали Ярославом. Руденко, но во Львове он скрывался под именем Захара Ясинского.

Прошло двадцать три года. Он словно бродит среди обломков прошлого, и всюду с ним она, Анна…

Во Львове Ярослав и Анна мало бывали вместе. Он допоздна задерживался в типографии. Читал в рабочих кружках лекции по политической экономии. В этом ему горячо помогал студент Иван Франко. И только воскресный день принадлежал ей.

— Я знаю, я не всегда внимателен, родная. Знаю. Я так часто оставляю тебя одну, — искренне каялся Ярослав.

Но в больших синих глазах Анны он не увидел ни упрека, ни уныния. Она умела мужественно переносить одиночество.

Осень, казалось, вознаграждала львовян за дождливое лето. Стояли последние дни октября. Приятно пахло опавшими листьями. Деревья, как люди после маскарада, устало сбрасывали золотисто-багряные пышные одежды. В природе — красота и грусть, радость и увядание. Не верилось, что наступил конец лета, что клены, эти пламенеющие факелы в аллеях парка, скоро угаснут под легким дуновением ветра.

— Смотри, смотри, дорогой! Журавли улетают…

— Это запоздавшие. Слышишь, как они тревожно курлычут?

Ярослав и Анна гуляли по берегу речки. В городе поговаривали, будто речку собираются упрятать под землю. Супруги поднялись к развалинам Замка — проводить солнце.

Когда они вернулись домой, пани Барбара, мать Анны, уже спала.

Бесшумно прошли в свою комнату. Ярослав зажег лампу, и тут Анна первая увидела на столе, заваленном книгами и газетами, небольшой белый конверт. Письмо было адресовано на чужое имя, и его принесли в их отсутствие.

— Из России, — с волнением проговорила Анна.

— Наконец-то! — оживился Ярослав.

Вдвоем склонились над письмом. Анна тихо читала:

— «Дорогой дядя, я не писал так долго потому, что был болен. Сейчас все ужо позади. Мама и Дуняша уехали в деревню погостить у тети Веры, а завтра и я отправляюсь вслед за ними…»

— Не будем терять времени, — остановил жену Ярослав. — Чтобы появился настоящий текст письма, все это нужно прогладить горячим утюгом.

За полночь они наконец прочли письмо. Товарищи, чудом уцелевшие после разгрома организации, сообщали, что в Одессе состоялся суд и всех арестованных членов «Южнороссийского союза рабочих» приговорили к разным срокам высылки в Сибирь. Следствие затянулось потому, что прокурор надеялся разыскать Ярослава Руденко. Товарищи предостерегали: в Россию не возвращайся. В Галиции оставаться тоже опасно, — под видом коммерсантов туда направили много тайных агентов русской охранки. Ведут слежку за политическими эмигрантами. Лучше всего уехать в Англию, куда не дотянутся щупальцы русской жандармерии. В ближайшее время он получит деньги и заграничный паспорт на себя и жену.

— Нерадостные вести, — помрачнел Ярослав. — А я так рвался в Россию…

— И здесь у тебя так хорошо наладилась пропаганда в рабочих кружках. Студенты помогают… — заметила Анна. — Теперь тебе пригодится английский. Правда, ты не настолько свободно владеешь им, чтобы разговаривать с англичанами, но при твоем упорстве… Через несколько месяцев одолеешь! Ведь с немецким тоже было так…

Тем временем Ярослав сжег письмо.

Когда они потушили лампу и легли, Анна прильнула к груди мужа.

— Хорошо, что мама не успела продать свой дом в Праге. Ей придется пока пожить там. Но при первой же возможности мама приедет к нам, — поспешил успокоить жену Ярослав. — Однако… постараемся сделать все, чтобы уехать всей семьей… Если это удастся, вышлем в Прагу доктору Ванеку доверенность на продажу дома…

«Двадцать три года прошло. А я всегда вижу Анну такой, как тогда»…

И снова Одиссея мучил один и тот же вопрос, на который все эти годы он не находил ответа. Что хотела Анна сказать в ту последнюю минуту? И, может быть, уже в тысячный, раз возникает перед ним тот вечер…

…Вбежал испуганный Гнатко, сынишка привратника.

— Жандармы… — прошептал он.

— Ярослав! — задрожала Анна.

— Не бойся. Гнатко, скажешь отцу, пусть передаст литературу академику [5] Ивану Франко. Запомнишь? — быстро проговорил Ярослав.

— Ивану Франко, — прошептал мальчик, косясь на дверь.

Внезапно дверь без стука отворилась, и на пороге показалась перепуганная насмерть хозяйка меблированных комнат пани Тереза Гжибовская, за ней три жандарма и мрачный, как грозовая туча, привратник Остап Мартынчук.