Характер боли переменился, но лютовала она с прежней силой. Три часа воплей, стонов, проклятий и угроз взбесили врача, и он закатил мне морфий. Когда ко мне вернулось сознание, я опять закорчился от боли, которую производило неспешное путешествие моего камня. Эта идиотская игрушка вышла наружу только в восемь часов поутру, причем я ускорил ее маневр, по-страшному прыгая на постели (переломал все пружины). Потом меня просветили рентгеном, и я живенько убрался на лейбористскую конференцию в Саутси. Я выступал там как человек, который бился с дикими зверями, а потом пожрал их всех. Впрочем, мои внутренние проблемы вряд ли глубоко заинтересуют почтенную публику, и поэтому я вам объявлю кратко: я нераскаявшийся вегетарианец и стою на том, что оно полезно для здоровья. А камень в почке я, очевидно, заполучил от своих алкоголиков-предков».

Еще однажды дело грозило кончиться весьма плачевно для его здоровья. Им занялся в этот раз врач без патента, бывший пианист Рафаэль Рош. (Вернувшись в 1919 году из Месопотамии, я, по протекции Шоу, лечился у Роша, он в полтора месяца излечил меня от дизентерии и малярии.) У Шоу развилась очень беспокойная разновидность водянки: «Болей не было, но сам факт был неприятен. Друзья-медики заверили меня, что нужно только решиться на очень простую операцию: зачем, в самом деле, ходить таким уродом, когда все так просто — чик, и нет ничего. Я стал читать соответствующие труды и уяснил, что операция эта представляет собой механическое вмешательство, практиковавшееся некогда миссис Сквирс[147]: в водяночной области мне будут буравить дырочку. Ясно, что для хирурга это очень простая и легкая операция. Он был вправе рассчитывать, что и я должен посмотреть на дело точно так же. Если так рассуждать, то как быть со штыковым проколом?! Из книг я узнал, что относительно этой операции существуют очень разноречивые мнения, и друзья мои медики просто-напросто не доучились в свое время. Если операция не помогла, говорили книги, если ке помогло и повторное бурение, придется рискнуть и сделать антисептическую инъекцию йода. В книгах было еще сказано, что в конце концов только удаление желез может обещать успех.

Мне посчастливилось увидеть страдальца, который послушался доктора и перенес эту якобы легкую операцию. Против ожидания, дела у больного пошли совсем худо, появились рецидивы. Все это происходило у меня на глазах, и, будучи в здравом рассудке, я не мог доверить свое здоровье этиад мясникам, тем более что отлично знал: у природы есть своя терапия, и она заслуживает большего доверия, чем лапы миссис Сквирс. Правда, я еще попытал счастья у костоправа. Он отметил, что причастная к этой истории железа ведет себя явно ненормально. Если железа разболится, мрачно напутствовал он, нужно будет что-то предпринимать. Ну и, конечно, вскоре это место стало угрожающе чернеть и отвечать протестующей болью на любое легкое прикосновение. Теперь выручай, терапия! От мистера Рафаэля Роша я знал, что запущенные злокачественные образования поддаются лечению порошками в гомеопатических дозах, и предложил ему испробовать на мне свое умение. Он с охотой откликнулся, и несколько недель я каждый день благоговейно посыпал кончик языка ка-кой-то сахарной пудрой. Мистер Рош вышел победителем: повезло ему или вправду свое дело знал — не могу судить. Достоверно одно: железа приобрела божеский вид, а водянка лопнула сама собой. К счастью, я лежал при этом в постели: проснувшись однажды ночью, я подумал, что во сне разбил свою стеклянную грелку. Потом два раза выходило по капле прозрачной лимфы, чем все и завершилось. Я исцелился полностью. Сколько лет прошло, и все еще — ни одного рецидива. Харли-стрит, разумеется, признала бы меня законным образом исцелившимся, когда бы я вышел из их рук в таком состоянии. Но поскольку заслуга принадлежит мистеру Рошу, а мистер Рош убежден, что их руками бы только душить людей, врачи с Харли-стрит, конечно, посчитают мое выздоровление чистой случайностью… Я только констатирую факты, и должен признаться, что всегда предпочту приятные случайности мистера Роша мучительным операциям, которые, как известно, никогда добром не кончаются. Я не спрашивал мистера Роша, каким порошком он меня пичкал, ибо он упорно твердил, что для каждой болезни у него есть особенный порошок. Не решусь утверждать, что это вообще был порошок, ибо сам Рош провоцировал меня открыть истину, лизнув кусок сахару. Я вылечился сам, утверждал он, вылечился с помощью своих жизненных сил, растревожив их сон гомеопатическими дозами порошка.

В больших количествах порошок мог даже усугубить заболевание и вызвать не только сопутствующие водянке симптомы и ощущения, но даже диатез во всем его шовианском великолепии, поражающем тело и дух. В такой форме должна была проявить себя чуткая идиосинкразия моей жизненной силы. Против этой возможности Рош особенно меня предупреждал: у меня есть к ней предрасположенность. Едва ли способен на большее любой терапевт со своими прививками. И разве не хочется предпочесть malaise[148] и риску, связанным с прививками, авторы которых припутывают к своей грязной кухне ни в чем не повинное зверье, сладкий сахар мистера Роша?.. От обычной гомеопатии, кстати сказать, его метод отличается большей утонченностью. Гомеопатия тоже лечит гомеопатическими дозами, но при этом канителит с реестрами, где каждому заболеванию определен специальный порошок. Эдак лечить не труднее, чем отыскать номер в телефонной книге».

Безграничное любопытство Шоу и его способность удивляться всему на свете хорошо показывает случай, рассказанный мне Рафаэлем Рошем. В разговоре с Шоу и Элмротом Райтом он как-то сказал, что вылечил некоторые болезни, которые специалисты-ортодоксы признали неизлечимыми. Райт по этому поводу выказал свое полное недоверие. Рош обещал представить доказательства, если Райт возьмет на себя труд самому проверить некоторые случаи исцеления. Райт досадливо отмахнулся от этого предложения. Шоу стал его убеждать.

— Да подождите! — воскликнул Райт. — Все это абсурд и пустой разговор! Положим, я выйду в другую комнату и закричу оттуда: посмотрите, что я сделал! Я превратил коробку чая в кусок золота! Неужели, Шоу, вы вскинетесь и побежите ко мне?

— Ну еще бы! — последовал ответ.

Практическая разработка британского социализма не оставляла Шоу времени интересоваться внешней политикой. А тут граф Гарри Кесслер вознамерился свести Англию и Германию на безопасной почве, связать их общим делом: издать Шекспира и Гёте, Ньютона и Лейбница. Было решено, что духовные наследники Шекспира, Гёте, Ньютона и Лейбница обменяются манифестами, и английский манифест поручили подготовить Шоу.

Сказано — сделано. Но поскольку он понимал, что общее восхищение Шекспиром и всей честной компанией едва ли помешает обеим странам начать войну — тем более что немцы считали Шекспира немцем, а англичане вообще забыли о своем Шекспире, — то и вставил в свой шовианский манифест одну фразу, проясняющую положение дел. Англия отнюдь не завидует германскому флоту, говорилось в этом документе, Англия рассматривает его как еще один оплот цивилизации.

Духовные наследники Шекспира и Ньютона наотрез отказались подписать манифест — пусть выбросит злосчастную фразу, а когда ее выкинули, — один Шоу не подписал документ.

Шоу был убежден, что соотечественникам Шекспира не жить в мире и счастье, пока на дне Северного моря бодрствует германский флот, и решил в двух статьях напомнить землякам об их обязанностях. Первая статья была напечатана в «Дейли Кроникл» 18 марта 1913 года; вторая появилась 1 января 1914 года в «Дейли Ньюз».

«Разумный человек», Шоу ненавидел войну — затею в равной мере безумную и преступную. Но он понимал ее неизбежность в мире, где правят безумцы и преступники, и дал два практических совета, которые истинные миротворцы могли, по крайней мере, принять к сведению. Первый заключался в том, чтобы Англия «предложила Франции и Германии тройственный союз на следующих условиях: если Франция нападает на Германию, мы выступаем с Германией против Франции, а если Германия нападает на Францию, мы — союзники Франции в борьбе с Германией… Далее: если какая-нибудь иная держава выступит против Франции или Германии, тройственный союз организует совместный отпор». Второе предложение естественно вытекало из первого. Чтобы не быть союзницей только на словах, Англия должна подготовиться к войне, должна иметь наготове сильные экспедиционные войска. Шоу настаивал на воинской повинности с сохранением гражданских прав для солдат и выплатой им приличного жалованья, требовал решительного увеличения боеспособности страны. Эти совершенно разумные предложения, как водится, были оставлены без внимания. Одни готовились к войне с Германией, но боялись в этом признаться; другие погрузились в прекраснодушную дрему и отнестись к положению реалистически не могли.