Но когда Иззи вошла в дом, дочери не было.

«Разве возможно такое счастье», — размышляла Катерина, не в силах поверить, что подобное состояние — и всепоглощающее ощущение собственной правоты — действительно существует. Впрочем, когда они свернули на дорогу, ведущую обратно в Кингсли-Гроув, радость начала улетучиваться. Девушка прижалась к Эндрю, который обнимал ее за талию, и мысленно взмолилась, чтобы вечер длился вечно.

— Так хочется продолжения. — Эндрю будто читал ее мысли.

Катерина сжала его руку.

— Мне все равно. Мы и так принадлежим друг другу.

— Но я хочу большего. — Мрачно глядя на крыши домов, которые вырисовывались на фоне рассветного неба, Эндрю ощутил тоску, оттого что ему некуда идти — негде провести ночь с Катериной.

Он завел девушку в тень и, прислонившись к высокой каменной стене, поцеловал.

— Это нечестно по отношению к тебе. — Она хотела возразить, но Эндрю прикрыл ей рот ладонью. — Это нечестно по отношению к нам обоим, но особенно к тебе. Красивой семнадцатилетней девушке не подобает проводить вечера таким образом.

— Ты не знаешь, как я обычно провожу вечера. Только и делаю, что учусь. Даже не представляешь, каким важным мне это казалось. Я просто не понимала, что на свете есть и другие, не менее важные вещи…

— А ты не представляешь, как важна для меня, — прошептал Эндрю, — но ты заслуживаешь лучшего. Я намного старше, я развожусь с женой и безнадежно связан с женщиной, которая…

— Это не твоя вина, — перебила Катерина, прежде чем он успел упомянуть о ребенке. Ей нестерпимо было даже думать об этом. В ее мечтах Марси со слезами признавалась, что забеременела не от Эндрю, и спешно эмигрировала в Новую Зеландию.

— Какая разница? — Эндрю нахмурился. — Больше всего мне сейчас хочется отвезти тебя в отель, а я без гроша.

Катерина перевела дух. Невзирая на свои чувства к Эндрю, она испытывала муки совести, но, поскольку они еще не спали, можно было утешаться тем, что она не совершила ничего совсем уж дурного.

Она знала, что это глупо, но боялась сделать решительный шаг. Быть с Эндрю, целоваться, проводить часы в его объятиях, ощущать обоюдное желание — это одно, но заняться любовью — совсем другое. И это «другое» пугало. Катерина не знала, что делать: ведь если поведет себя в постели неправильно, Эндрю утратит к ней интерес. Даже помыслить об этом было страшно.

— Неважно, — повторила она, отводя волосы Эндрю со лба и наблюдая, как постепенно разглаживаются морщинки на его лице. Если бы остальные проблемы можно было решить столь же легко…

— Я тебя люблю, — сказал он, и Катерина вздрогнула.

— Знаю. — Она прижалась к нему, решив не думать о Джине, Марси и не рожденном пока ребенке. — Я тоже тебя люблю.

— Но я тебя люблю. — Вивьен, страшно раздосадованная несговорчивостью Сэма, стремительно опустилась на кушетку и даже не позаботилась поправить завернувшийся край юбки. Светло-серый шерстяной топ подчеркивал ее загар, а легкие тени под глазами выдавали усталость от недосыпания. — И не нужно смотреть на часы! — с отчаянием воскликнула она. — Господи, Сэм, ты умеешь поднять девушке настроение.

Было пять часов утра, и Сэм гадал, спит ли Иззи. Если бы Вивьен не появилась в самую неподходящую минуту…

— Нужно было предупредить, что приезжаешь.

Сэм расхаживал по гостиной, пил черный кофе и смотрел, как над парком всходит солнце.

— Ты бы все равно только разозлился, — буркнула Вивьен, и Сэм вдруг понял, как быстро привык к английскому акценту: ее манера лениво растягивать гласные казалась ему невероятно фальшивой. Вдобавок Вивьен обожала драмы.

— Я бы сказал тебе, чтобы не теряла понапрасну время.

Сэм не хотел скандала: в девять у него деловая встреча — неплохо бы вздремнуть хоть пару часиков.

— Сэм! — Вивьен сбросила туфли и устроилась на кушетке с ногами. — И что ты собираешься делать? Вышвырнешь меня на улицу?

Вивьен искренне не понимала, отчего Сэм утратил к ней интерес. Единственная дочь Джеральда Бресника, техасского нефтяного магната, с легкостью могла снять все номера в «Савое», а сдачу оставить портье.

— Я иду спать, — буркнул Сэм. — Если решишь остаться, можешь лечь в гостевой.

— Уже лучше, — игриво заметила Вивьен. — Ты говоришь как мой бывший муж. И я приехала с мыслью о том, — негромко продолжала она, не дождавшись реакции Сэма, — что ты мог бы стать следующим…

Он повернулся к ней:

— Вивьен, у нас все кончено. Тебе действительно не следовало приезжать.

— Может быть. — Она невозмутимо пожала плечами и томно улыбнулась. — Но с другой стороны, может, и следовало. Мама всегда говорила: если мужчина того стоит, за ним нужно гоняться по всему свету. А Англия не так уж далеко от Америки. И потом, что мне терять?

Сэму пришлось опять прикусить язык. В его сознании промелькнул образ Иззи — чертовски нетерпеливой, ненадежной, не желающей останавливаться на достигнутом Иззи Ван Эш, с которой он бы охотно провел эту ночь. Вивьен, возможно, и нечего терять, но если она хотела положить конец любым романтическим отношениям, которые он намеревался начать, то первый раунд остался за ней.

«Как же трудно притворяться бодрой, когда все, чего тебе хочется, — это забраться в постель и устраниться от мира. И еще труднее, — с горечью подумала Джина, — когда приходится иметь дело с Иззи, поглощенной одним из своих любимых времяпрепровождений — подготовкой к выходу в свет».

Когда Иззи в третий раз за пятнадцать минут ворвалась в гостиную и закружилась, демонстрируя красное бархатное платье и новые туфли, Джина сдалась.

— Красиво? — Иззи сияла и явно напрашивалась на комплимент. — Какие туфли лучше: красные или черные? А чулки?

Чулки были с узором в виде красных сердечек. Иззи, которая собиралась петь на благотворительном балу в Хенли, смахивала на девицу из салуна.

«Абсолютно в своем стиле», — подумала Джина.

Раздражение наконец нашло выход.

— Если уж ты спросила… они просто ужасны. Но ты ведь все равно их наденешь.

Иззи замерла.

— Что?

— Ты спросила мое мнение — я его высказала. — Было на удивление приятно наблюдать, как меняется выражение лица Иззи, гаснет широкая улыбка. — Хотя я удивляюсь, зачем ты спросила. Ведь обычно ты не обращаешь внимания на то, что тебе говорят, — продолжала Джина, изумляясь собственной смелости. — Ты просто живешь, ничего не замечая. Думаешь, будто все в порядке, и плюешь на то, что считают другие.

Иззи была так ошеломлена внезапной атакой, что не сразу смогла заговорить.

— Понятно, — наконец сказала она, догадываясь, что у Джины, вероятно, нервный срыв. Иззи не могла представить, чем он вызван. Ну не тем же, что она на целый час оккупировала ванную. — И что же другие обо мне думают?

— Понятия не имею, — фыркнула Джина. Адреналин схлынул. Она хотела уязвить Иззи, и это удалось. Стало немного стыдно.

— Нет, говори. — Глаза Иззи блеснули. — Мне интересно.

— Тебе почти сорок, — взвилась Джина. — Не следует носить такую одежду.

— А еще?

Джина заерзала.

— Ладно. Если хочешь знать, мне неловко, когда мои друзья спрашивают, чем ты занимаешься, и я вынуждена отвечать, что ты барменша.

— Понятно, — пробормотала Иззи. Удивление сменялось гневом.

«Да как Джина смеет презирать то, чем я занимаюсь, чтобы платить за жилье?»

— А ты не смущаешься, когда друзья спрашивают, чем ты зарабатываешь на жизнь?

«Вот сука», — выругалась про себя Джина, покраснев. Трясущимися пальцами поправив волосы, она выпалила:

— По крайней мере, я не опускаюсь до работы в баре.

— Конечно. Тебе повезло. И потом, это не моя профессия. Я певица.

— Знаю, что певица. Все об этом знают. — Джина уже не контролировала себя. — Ты всем об этом твердишь. Если хочешь знать, это нелепо… Насколько я понимаю, ты всю жизнь провела в мечтах стать звездой. Ты даже не понимаешь, что тысячи людей поют не хуже тебя. Просто умение петь — это… ничто.