Не желая ее смущать, Нолинакха быстро вышел из комнаты, но, дойдя до двери, внезапно остановился. Затем медленно подошел к Комоле и оказал:
— Встань. И не стыдись меня.
Глава шестьдесят первая
На следующее утро Комола пришла в дом дяди Чокроборти. Оставшись наедине с Шойлоджей, она крепко обняла подругу. Держа ее за подбородок, Шойлоджа спросила:
— Почему ты сегодня такая счастливая, сестра?
— Сама не знаю, диди, — ответила Комола. — Но мне теперь кажется, что все мои беды кончились.
— Чего же ты молчишь? — воскликнула Шойлоджа. — Мы ведь с тобой пробыли до самого вечера, что такое могло произойти после этого?
— Да ровно ничего. Только у меня такое чувство, что сейчас он уже принадлежит мне. Всевышний сжалился надо мной.
— Пусть будет так. Но все же не скрывай от меня ничего.
— Я и не скрываю, диди, — заверила ее девушка. — Просто не знаю, что тебе еще сказать. Прошла ночь, а когда я утром встала, мне представилось, что жизнь приобрела для меня новый смысл. Я была так счастлива! И работа казалась такой легкой, что трудно описать. Ничего больше мне и не надо. Боюсь только, как бы меня не лишили моего счастья. Не верится, что отныне каждый день моей жизни будет таким же светлым.
— Я тоже считаю, дорогая, что судьба не станет больше тебя обманывать, — сказала Шойлоджа. — Тебя ждет счастье, ты его заслужила.
— Нет, нет! Не говори так, диди. Все мной заслуженное я уже получила и довольна своей судьбой. Большего мне не нужно.
В эту минуту в комнату вошел Чокроборти.
— Дорогая, тебе необходимо выйти к Ромешу-бабу, — обратился он к Комоле. — Он здесь.
До этого между Ромешем и дядей произошел следующий разговор.
— Я знаю, что за отношения были у вас с Комолой, — заявил Ромешу дядя. — И советую тебе начать новую жизнь. Забудь все, связанное с ней. Если ты до сих пор еще не освободился от чувства к девушке, предоставь это воле всевышнего, а сам не предпринимай ничего.
— Я не смогу забыть Комолу, пока не расскажу о ней Нолинакхе, — возразил Ромеш. — Не знаю, нужно или нет вновь поднимать эту печальную историю, но я не могу успокоиться, пока не поведаю ему все.
— Хорошо. Подожди здесь немножко, я сейчас вернусь, — сказал дядя.
Ромеш подошел к окну, рассеянно следя глазами за движущимся по улице людским потоком. Услыхав позади себя шаги, он обернулся и увидел девушку, которая склонилась до земли в низком поклоне. Когда она встала, Ромеш с криком «Комола!» кинулся к ней.
Она стояла, даже не шелохнувшись.
— Благодаря милосердию всевышнего все невзгоды Комолы остались позади. Счастье пришло на смену горю, — сказал вошедший вслед за Комолой дядя. — Когда она находилась в опасности, вы ей помогли, хотя вам пришлось из-за этого много перенести самому. В течение долгого времени жизнь ее была связана с вашей, и Комола не могла расстаться с вами, не попрощавшись. Она пришла просить вас благословить ее.
Ромеш молчал.
— Будь счастлива, Комола, — наконец, с трудом произнес он. — И прости мне мою невольную вину.
Девушка не в силах была вымолвить ни слова и стояла, прислонившись к стене.
— Скажи, может, я могу чем-нибудь тебе помочь? — после некоторой паузы спросил Ромеш. — Должен ли я кому-нибудь о тебе рассказать?
Комола умоляюще сложила руки.
— Прошу вас, не говорите обо мне ни с кем.
— Я долгое время никого и ни во что не посвящал… Молчал даже тогда, когда это навлекало на меня несчастье. И лишь несколько дней назад, уверенный, что это тебе не повредит, поведал о твоей судьбе одному семейству. Но мне и сейчас кажется, что это обстоятельство скорее принесет тебе пользу, чем вред. Дядя, вероятно, слышал об Онноде-бабу и его дочери…
— Конечно, я знаком с Хемнолини! — прервал его Чокроборти. — Так они все знают?
— Да, — ответил Ромеш. — Если необходимо сообщить им что-нибудь еще, я готов. А лично для себя мне ничего не надо. Я потерял много времени, и многое от меня ушло. Теперь я должен быть свободен. Хочу исполнить все, что осталось сделать, и получить свободу.
Дядя ласково пожал ему руку.
— Нет, Ромеш-бабу, — успокоил он юношу. — Ничего от вас больше не требуется. Вы и без того слишком много страдали и теперь свободны. Желаю вам счастья.
— Я ухожу, — сказал Ромеш, глядя на Комолу.
Девушка молча поклонилась ему до земли.
Как во сне вышел Ромеш из дома Чокроборти.
«Хорошо, что я встретил Комолу, — подумал он. — Эта история не могла бы кончиться добром, если бы я не узнал, что она жива. Только и до сих пор не пойму, что заставило ее в ту ночь убежать из Гаджипура. Ясно одно, я здесь лишний. Ну что ж, воспользуюсь этим и, не оглядываясь назад, начну новую жизнь».
Глава шестьдесят вторая
Вернувшись домой, Комола узнала, что у Хемонкори сидят Оннода-бабу и Хемнолини.
— А вот и Харидаси! — увидя ее, воскликнула Хемонкори. — Проведи свою подругу к себе, дорогая. А я напою чаем Онноду-бабу.
Как только девушки вошли в комнату, Хемнолини тут же обняла Харидаси и произнесла:
— Комола!
Комола не выразила никакого удивления, только cnpociyia:
— Откуда ты узнала, что меня действительно так зовут?
— Мне рассказал о тебе один человек. Трудно объяснить почему, но я сразу решила, что ты и есть та самая Комола.
— Сестра, я не хочу, чтобы кто-нибудь знал мое настоящее имя, — заявила девушка. — Оно стало для меня проклятием.
— Но только с его помощью можешь ты восстановить свои права!
Комола покачала головой.
— Мне этого не нужно. У меня нет никаких прав, и я не желаю ничего восстанавливать.
— Но почему же ты скрываешь правду от своего мужа? Почему не вверишь ему свою судьбу? Не следует ничего от него таить.
Комола изменилась в лице. Она беспомощно смотрела на Хемнолини, словно искала и не находила ответа. Затем медленно опустилась на цыновку и тихо сказала:
— Всевышнему известно, что я не совершила никакого преступления. Так почему же терзает меня стыд? За что я так наказана? Ни в чем я перед ним не согрешила, но как расскажу ему все?
— Не наказание, а покой получишь ты, сообщив все своему мужу, — возразила Хемнолини. — Пока ты таишь от него правду, ты пребываешь в оковах обмана. Смело разорви их, и всевышний ниспошлет тебе милость.
— При одной мысли потерять все у меня пропадает всякая решимость, — призналась Комола. — Однако я понимаю, что ты хочешь сказать. Что бы ни сулило мне будущее, я не должна ничего скрывать. Он узнает обо мне все!
И Комола крепко сжала руки.
— Может, ты хочешь, чтобы это сделал за тебя кто-нибудь другой? — ласково спросила Хемнолини.
Девушка энергично покачала головой.
— Нет, нет! Нельзя, чтобы он услышал это от кого-либо постороннего. Я сама должна сказать ему о себе. И я смогу это сделать!
— Это будет лучше всего, — согласилась Хемнолини. — Не знаю, встретимся ли мы с тобой еще. Я пришла сообщить тебе, что мы уезжаем.
— Куда?
— В Калькутту. Не стану тебя больше задерживать; с утра тебе предстоит много дел. Не забывай свою сестру.
— Ты мне напишешь? — попросила Комола, схватив Хемнолини за руку.
— Конечно, напишу.
— В письмах ты станешь давать мне советы, как поступать. Я знаю, твои письма придадут мне силы.
Хемнолини улыбнулась.
— Об этом тебе беспокоиться не стоит! У тебя будет советник получше меня.
Сегодня Комола чувствовала в душе жалость к Хемнолини. Спокойное лицо девушки было печально; глядя на нее, хотелось плакать. И в то же время в Хемнолини было что-то неприступное, что мешало Комоле продолжать с ней разговор и расспрашивать ее. Хотя она открыла сегодня Хемнолини свою тайну, последняя вела себя очень сдержанно и ушла, исполненная безграничной печали и самоотречения, как будто вечные сумерки окутали ее душу.
Весь день во время, работы Комола слышала ее голос и видела перед собой ее спокойные, ласковые глаза. Девушка ничего не знала о жизни Хемнолини, кроме того, что ее помолвка с Нолинакхой расстроилась.
