— Для чего им ограничивать себя? — говорила она.

Конечно, все должны соблюдать религиозные законы, но она была твердо убеждена, что строго придерживаться правил поведения не обязательно для мужчин. Ей доставило бы радость, если бы Нолинакха хоть в небольшой степени проявил свойственные другим мужчинам легкомыслие и эгоизм, лишь бы он не беспокоил ее в молельне и избегал общения с ней во время совершения религиозных обрядов.

Оправившись от болезни, Хемонкори поняла, что не только Хемнолини стала верной последовательницей Нолинакхи, но и престарелый Оннода-бабу внимает словам ее сына, как словам мудрого гуру[52], с глубоким почтением и любовью. Это очень забавляло Хемонкори.

Однажды, позвав к себе Хемнолини, она, смеясь, сказала ей:

— Дочь моя, мне кажется, что ты и твой отец напрасно поощряете Нолинакху. Как можете вы слушать его безумные речи? В твоем возрасте тебе следует думать о нарядах, больше смеяться, весело проводить время, не задумываться о служении всевышнему. Ты спросишь, почему же я не делаю этого. На это есть свои причины. Мои родители были очень религиозны. С детства я, мои братья и сестры воспитывались в строгом благочестии. И, если бы теперь мы оставили все, к чему привыкли, не знаю, в чем бы еще мы нашли утешение. Ты же — другое дело. Я хорошо знаю, как воспитывали тебя. Какой смысл тиранить себя, дочь моя? Я считаю, что каждый должен жить согласно своим склонностям и воспитанию. Нет, нет… Такое самоистязание тебе совсем не подходит. Кто знает, когда еще Нолинакха станет настоящим гуру. До недавнего времени он занимался лишь тем, что его интересовало, и слышать не мог и слова из шастр. Все это он начал делать, чтобы доставить удовольствие мне. Но боюсь, что в конце концов он станет настоящим санниаси[53]. «Будь верен тому, чему учили тебя с детства, — постоянно говорю я ему. — В этом нет греха, и мне было бы это приятно». А Нолин только смеется в ответ. Такой уж у него характер: выслушает все молча и даже рта не раскроет.

Этот разговор происходил вечером, когда почтенная женщина причесывала Хемнолини. Хемонкори не нравилось, что девушка убирала волосы в скромный узел на затылке.

— Ты, кажется, думаешь, что я не разбираюсь в теперешних модах, — продолжала она. — Но я знаю столько разных причесок, сколько и тебе неизвестно. Когда-то я была знакома с одной очень милой англичанкой, она приходила учить меня шитью. От нее-то я и научилась по-разному причесываться. Но каждый раз после ее ухода мне приходилось совершать омовение и переодеваться. Это очищение предписано религией. Хорошо это или плохо, не знаю, но поступать иначе не могу. Ты не обижайся, что с вами я так поступаю. В моем сердце нет презрения, это только обычай. Я тяжело страдала, когда семья моего мужа отреклась от правоверного индуизма, но не стала жаловаться. «Вы хорошенько подумайте, — сказала я им только. — Я невежественная женщина, но не отрекусь от своей веры».

Здесь Хемонкори краем своего сари вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

Хемонкори нравилось распускать длинные волосы Хемнолини и по-новому причесывать их. Иногда она вынимала из своего заветного сундука черного дерева столь любимые ею яркие наряды и наряжала Хемнолини. Казалось, это доставляло ей огромное удовольствие. Почти каждый день Хемнолини приносила с собой вышивание, и Хемонкори учила ее вышивать разными новыми способами. Так вдвоем они проводили все вечера.

Хемонкори любила читать бенгальские журналы и сборники рассказов, и Хемнолини приносила ей все свои книги и журналы. Она изумляла девушку оригинальными замечаниями о прочитанных книгах и статьях. До сих пор Хем считала, что такой широкий кругозор может быть лишь у человека с английским образованием. Но вскоре благодаря трезвым суждениям и благочестивому образу жизни мать Нолинакхи стала казаться ей удивительнейшей, полной неожиданностей женщиной.

Прошло немного времени, и у Хемонкори повторился приступ лихорадки, но на этот раз он длился недолго.

Утром Нолинакха вошел к ней в комнату. Почтительно здороваясь с матерью, он низко поклонился и, прикоснувшись к ее ногам, сказал:

— Некоторое время тебе, ма, как больной, придется придерживаться определенного режима: ослабевший организм не может вынести стольких лишений.

— Хорошее дело! — воскликнула она. — Я стану придерживаться режима больной, а ты будешь жить, как отшельник! Нолин, это долго продолжаться не может. Я требую, чтобы ты женился.

Нолинакха молчал.

— Подумай, мой мальчик, — продолжала Хемонкори, — я не проживу долго. Но я смогу спокойно умереть лишь тогда, когда ты будешь женат. Было время, когда я хотела, чтобы ты ввел в мой дом юную девушку. Я бы сама занялась ее воспитанием и нарядами и была бы очень счастлива. Но во время болезни боги ниспослали мне просветление. Трудно сказать, как долго я проживу. Тебе пришлось бы очень тяжело одному с женой-девочкой на руках. Поэтому выбери себе невесту среди девушек твоего возраста. Во время болезни думы об этом не давали мне покоя. Я хорошо понимаю, что это мой последний долг перед тобой, и живу для того лишь, чтобы выполнить его, иначе я не смогу успокоиться.

— Но где я найду девушку, которая пошла бы за меня замуж? — спросил Нолинакха.

— Ну, об этом тебе не стоит беспокоиться, — ответила Хемонкори. — Я все устрою и сообщу тебе.

До сих пор Хемонкори не встречалась с Оннодой-бабу. Но сегодня, когда Оннода-бабу во время своей обычной вечерней прогулки зашел в дом Нолинакхи, она приказала позвать его к себе.

— Ваша дочь — превосходная девушка, — начала она, — ия очень люблю ее. Вы хорошо знаете моего сына. У него прекрасный характер, кроме того, он считается хорошим врачом. Лучшего мужа трудно найти для вашей дочери.

— Что и говорить! — волнуясь, воскликнул Оннода-бабу. — Я не смел надеяться на это. Не будет человека счастливее меня, если состоится свадьба моей дочери с ним! Но он…

— Нолин не будет противиться, — прервала его Хемонкори. — Он не похож на нынешнюю молодежь и во всем слушается меня. Да и вряд ли придется настаивать. Можно ли не любить такую девушку, как ваша дочь? Но я хочу как можно скорее покончить с этим. Не думаю, чтобы мне осталось долго жить.

В этот вечер Оннода-бабу вернулся домой очень обрадованный. Он тотчас же позвал Хемнолини.

— Дочь моя, — начал он, — я достиг того возраста, когда здоровье ухудшается. Но я не смогу найти покой, пока ты не будешь устроена. Хем, я буду с тобой вполне откровенен. У тебя нет матери, и вся забота о твоем счастье лежит на мне.

Встревоженная Хемнолини взглянула в лицо отца.

— Дочь моя, я не могу скрыть свою радость по поводу предстоящего тебе замужества. Боюсь только одного, как бы что-нибудь не помешало этому. Сегодня мать Нолинакхи сама позвала меня и предложила женить своего сына на тебе.

Хемнолини вспыхнула и прерывающимся голосом сказала:

— Что ты говоришь, отец! Нет, нет! Этого не может быть!

Хемнолини никогда и в голову не приходило, что она может выйти замуж за Нолинакху. И когда она из уст отца неожиданно услышала это предложение, стыд и смятение овладели ею.

— Почему не может быть? — удивился Оннода-бабу.

— Нолинакха-бабу! — воскликнула Хемнолини. — Возможно ли это?

Ответ Хемнолини был мало убедителен, но в нем звучало сопротивление.

Больше девушка не могла сдерживаться и вышла на веранду.

Оннода-бабу был подавлен. Он не ожидал встретить такое противодействие со стороны дочери. Он склонен был думать скорее, что Хем обрадуется этому предложению.

Опечаленный и расстроенный, старик неподвижно смотрел на керосиновую лампу, размышляя о загадочности женской натуры. Сейчас он особенно остро почувствовал, что у Хемнолини нет матери.

Долго стояла Хем в темноте веранды. Наконец, она посмотрела на отца, увидела его расстроенное лицо, и ей стало стыдно. Она быстро вошла в комнату, встала за креслом Онноды-бабу и, нежно гладя его по голове, проговорила: