Хемнолини оказалась в затруднительном положении. Для нее были нестерпимы все эти подозрения относительно Ромеша, и поэтому ей не хотелось говорить брату, что Ромеш и на самом деле ничего ей не объяснил. Но она не умела лгать.

— Ромеш хотел рассказать мне все, — ответила она, — но я решила, что для меня это не так уж важно.

«Это она из гордости, — подумал Джогендро. — Совсем в ее духе». А вслух сказал:

— Тебе не о чем беспокоиться, Хем, сегодня же выясню, что его вынудило так поступить.

— Да я вовсе и не беспокоюсь, — отозвалась Хемнолини, рассеянно перелистывая лежавшую у нее на коленях книгу. — И вообще не хочу, чтобы ты приставал к нему с расспросами.

«Опять гордость», — подумал Джогендро.

— Это уж не твоя забота, — заметил он и уже намеревался уйти, когда Хемнолини стремительно поднялась с кресла.

— Не надо с ним ни о чем говорить, дада. Что бы: вы о нем ни думали, для меня он всегда будет вне всяких подозрений.

Только теперь Джогендро вдруг осенила мысль, что слова сестры звучат отнюдь не гордостью. Сразу проникшись к ней любовью и состраданием, он, усмехнувшись, про себя подумал: «Уж эти мне образованные девицы!.. Не имеют никакого представления о жизни. Столько училась, столько знает, а вот столкнулась с обманом, и не хватает жизненного опыта, чтобы разобраться во всем».

Сравнивая эту беззаветную доверчивость с двуличием того, другого, Джогендро еще больше ожесточился против Ромеша. В сердце его окрепла решимость во что бы то ни стало узнать причину отсрочки. Он вторично сделал попытку уйти, но Хемнолини схватила его за руку:

— Дада, обещай мне, что ты совсем не будешь говорить с ним об этом.

— Там видно будет.

— Нет, дада, не «видно будет», а дай мне слово, иначе я не отпущу тебя. Уверяю тебя, что тут совершенно не о чем беспокоиться. Ну, сделай это ради меня!

Видя такое упорство Хемнолини, Джогендро решил, что Ромеш, конечно, ей все объяснил. Но ведь такую, как Хем, ничего не стоит обмануть какой-нибудь небылицей.

— Послушай, Хем, — сказал он, — тут дело не в подозрительности. Когда девушка собирается замуж, то у людей, на попечении которых она находится, есть определенные обязанности. Возможно, вы прекрасно поняли друг друга и всем довольны — это уж ваше дело. Но ведь этого недостаточно, нужно, чтобы между женихом и нами тоже было полное понимание. И правду говоря, Хем, выслушать его объяснения сейчас важно именно нам, а не тебе. Вот после свадьбы нам уже не о чем будет с вами разговаривать.

С этими словами Джогендро поспешно вышел.

В один миг любовь лишилась завесы, скрывавшей ее от посторонних взглядов. Отношения, которые с каждым днем сближали влюбленных все больше и больше, скоро должны были создать для них особый, их собственный мир. А теперь грубые подозрения других непрерывно наносили любви удар за ударом. Все эти неприятности причиняли Хемнолини столько страданий, что ей не хотелось видеть даже родных и друзей. И когда ушел Джогендро, она предпочла остаться одна в своей комнате.

Выходя из дому, Джогендро столкнулся с Окхоем.

— О Джоген, ты приехал! — воскликнул тот. — И, конечно, обо всем знаешь? Ну, что ты на этот счет думаешь?

— Предполагать можно всякое. Но какой толк попусту спорить и гадать, в чем тут дело? Не время заниматься психологическим анализом, сидя за чайным столом.

— Ты же знаешь, что и я не сторонник пустых разглагольствований, как бы они ни назывались — психологией, философией или поэзией. Я человек дела. Как раз это я пришел тебе сказать.

— Ну хорошо, в таком случае давай говорить о деле, — нетерпеливо сказал Джогендро. — Можешь ты, например, сообщить, куда уехал Ромеш?

— Могу.

— Тогда говори скорее. Где он?

— Сейчас я тебе этого не скажу, но сегодня же, ровно в три часа дня, ты его увидишь.

— В чем же, наконец, дело? Все вы превратились в какое-то воплощение загадочности. С тех пор как я приехал, вокруг полно роковых тайн! Нет уж, Окхой, хватит секретничать.

— Рад слышать это от тебя. Именно потому, что я никогда ничего не скрываю, я и нажил себе столько врагов: твоя сестра видеть меня не может, отец бранит за мою подозрительность, да и Ромеш-бабу отнюдь не приходит в неистовый восторг от встречи со мной. Остался один ты. Но за тебя я боюсь: ведь ты не любитель бесплодных рассуждений, в твоем характере действовать прямо. Я слабый человек, и для меня невыносима мысль, что ты можешь из-за этого пострадать.

— Послушай, Окхой, что-то не нравятся мне твои уклончивые ответы. Я прекрасно вижу: ты что-то знаешь. Зачем же скрытничать? Цену, что ли, себе набиваешь? Расскажи честно все, что знаешь, довольно увиливать!

— Ну хорошо, расскажу все с самого начала. Слушай внимательно, тут многое будет для тебя новостью!

Срок аренды квартиры в Дорджипаре еще не истек, но Ромеш даже не догадался передать ее на время кому-нибудь другому. Последние несколько месяцев он витал где-то вдали от земных сфер, там, где денежные соображения не имеют никакого значения.

Приехав на эту квартиру рано утром, Ромеш приказал убрать комнаты, привести в порядок постель, разостлать цыновки, распорядился купить кое-какие продукты.

Сегодня Комола должна была вернуться из школы.

Все приготовления уже были закончены, а ее все не было. В ожидании Ромеш прилег на постель и принялся мечтать о будущем. Он никогда не бывал в Этойе, но представить себе пейзаж западных провинций нетрудно. Он поселится на окраине города. Большая дорога, обсаженная деревьями, проходит мимо его сада… Далеко за ней, насколько хватает глаз, тянутся поля с разбросанными по ним колодцами, с вышками для сторожей, охраняющих посевы от животных и птиц; весь день доносится оттуда надрывный скрип колодезных колес, приводимых в движение волами. Изредка, в клубах пыли, промчится по дороге одноконная повозка, и серебристый звон упряжки всколыхнет на миг неподвижность знойного воздуха.

Ромешу становится не по себе при мысли о том, что там, вдали от родного дома, Хемнолини придется проводить целые дни в одиночестве, в наглухо закупоренном от изнурительного полуденного зноя бунгало[13]. И он успокаивается, только представив рядом с ней ее близкую подругу. Этой подругой, как он полагал, будет Комола.

Ромеш решил ничего пока не рассказывать Комоле. После свадьбы чуткая Хемнолини прижмет девушку к своей груди и, с ласковой осторожностью поведав ее настоящую историю, бережно освободит Комолу из сетей тайны, окутавшей ее жизнь. А затем, спокойно, без всяких потрясений живя в иной обстановке, Комола легко подружится с ними и найдет свое место в жизни.

Наступил полдень, и уличный шум затих: те, кто должен трудиться, ушли на работу, а праздные — погрузились в послеобеденный сон. В прохладном по-осеннему воздухе чувствовалось радостное оживление наступающих праздников.

В этот тихий полдень Ромеш, не жалея красок, рисовал в своем воображении картину будущего счастья.

Мечты его были прерваны громким стуком колес, оборвавшимся у дверей его квартиры. Ромеш догадался, что приехала Комола. Его охватило беспокойство. Как встретить Комолу, как держать себя с ней, о чем говорить и как отнесется к нему сама Комола? — в ожидании ее появления спрашивал себя Ромеш.

Двое его слуг уже были внизу. Сначала они принесли чемоданы Комолы и, оставив их на террасе, ушли снова.

Затем появилась и сама девушка. Дойдя до дверей комнаты, она остановилась на пороге.

— Входи же, Комола, — промолвил Ромеш.

И она, наконец, вошла, словно с трудом преодолевая приступ нерешительности. Намерение Ромеша оставить ее на время каникул в школе стоило ей горьких слез, к тому же и несколько месяцев разлуки породили в ней некоторую отчужденность, к Ромешу. Поэтому, войдя в комнату, она даже не подняла на него глаз и стояла, отвернувшись, глядя в открытое окно.

Ее наружность поразила Ромеша. Ему казалось, будто он видит перед собой совершенно незнакомую девушку. За эти несколько месяцев Комола удивительно переменилась. Она вытянулась и стала стройной, как молодая лиана. Куда делась грубоватая простота пышущей здоровьем деревенской девушки? Ее прежде круглое личико осунулось, и это придавало ему особую прелесть; золотистый загар щек уступил место нежной бледности. В ее походке и манере держаться не осталось и следа былой скованности.