«Трудная у них была зима, никакой помощи от тех, кто ее обещал, только препятствия, мелкие неприятности, глупые советы вроде того, который дал Никифоров, — подарить монгольскому правительству картину, на чем он настаивал, — писала позже, в Урге, Зинаида Лихтман после разговора с Рерихом. — Николай Константинович неохотно, но сделал это, раскрыв таким образом свое местопребывание. Но монголы были весьма учтивы и ценили его величие и значение»[321].

Действительно, монгольское руководство очень серьезно отнеслось к подарку Н. К. Рериха: картину повесили в приемной премьер-министра, на специальном заседании правительство приняло решение предложить Николаю Константиновичу нарисовать эскизы здания, где бы могла храниться подаренная им картина, и вынесло художнику особую благодарность.

«Благодарственное письмо правительства Монгольской Народной Республики гражданину СССР, другу Николаю Рериху.

В кратком прозрении созидательной работы светлого будущего монгольского народа он написал великолепную картину, видя великого Всадника (мужа), несущегося в пространстве со знаменем свободы для народов обширной страны Монголии. И эту свою картину вместе с текстом на русском и монгольском языках поднес в подарок правительству. О том, как правительство с благодарностью приняло этот подарок, будет напечатано в нашей официальной газете.

Товарищ Николай Рерих увидел и осознал возрождение нашего монгольского народа и поднес подарок — картину „Великий Всадник“. Это является великопамятным событием, поэтому правительство считает своим долгом глубоко благодарить Николая Рериха. 17 года 4-ой луны 6 дня. (6 апреля 1927 г.)

Секретарь правительства Бальджи Нима».

Причина такого отношения к подарку у монголов была мистическая. В августе 1926 года у местного ламы случилось видение: все монголы, обратившись к западу, молились.

Вдруг появился Великий Всадник и повернул их головы на юго-восток.

Рерихи приехали в сентябре 1926 года с Запада, так что монгольские пророчества сбывались — на картине Н. К. Рерих изобразил именно красного Великого Всадника. Монголы долго обхаживали Николая Рериха, уговаривая его сделать для них проект храма-библиотеки, где и будут храниться подаренная картина и священные книги. Причем было решено, что храм соорудят из порфира и яшмы.

Тем временем Рерихи в Урге уже подготовили к печати две книги: «Община» и «Основы Буддизма», которым придавалось особенное значение. Об издании этих книг Николай Рерих писал в дневнике: «Кончается печатание книг „Основы буддизма“ и „Община“. Трудно дать книге соответствующий облик в маленькой типографии. Прежний лама, теперь литограф, с любовью переписывает для книги „Будду Побеждающего“ с огненным мечом. Опять посланец правительства. Просят разрешения перевести на монгольский „Основы буддизма“»[322].

Книгу «Основы буддизма» печатали без указания автора и издательства. Сами Рерихи не случайно отводили ей ведущую роль в будущем реформировании буддизма, и она действительно произвела в монгольских буддийских кругах сильное брожение. Ее авторство даже приписывали известному тибетскому ламе Агавану Дорджиеву, организовавшему в 1909 году строительство в Петербурге буддийского храма и являвшемуся в 1926 году неофициальным представителем Далай-ламы в СССР. Кстати, Николай Рерих до революции входил в созданный Агаваном Дорджиевым комитет по строительству буддийской святыни и даже принял участие в отделке храма. В 1930-х годах Агавана Дорджиева арестовали как японского шпиона, он умер 29 января 1938 года в верхнеудинской тюрьме от паралича сердца.

Во время пребывания Рериха в Москве Дорджиев организовывал в Ленинграде, в буддийском храме, выставку, которая должна была показать атеистический характер буддийской религии, один из основных постулатов так называемого обновленческого движения в ламаистской церкви, во главе которого стал сам Хамбо-лама Агаван Дорджиев. Эти же идеи развивались и в книге «Основы Буддизма». В последний раз сообщение об этой выставке появилось в июне 1926 года в газете «Правда»:

«Открывающаяся осенью в Ленинграде, впервые в мире, буддийская выставка вызвала большой интерес в странах Востока и Западной Европы. В выставке пожелали принять участие: Япония, Китай, Тибет, Монголия и другие страны. Главную массу экспонатов на выставке составят богатейшие коллекции по буддизму, собранные музеями Ленинграда»[323].

Наученный горьким опытом предыдущего путешествия в Синьцзян, Николай Рерих распорядился изготовить знамя экспедиции. Его шили бурятские ламы, которые после долгих просьб были приняты Рерихом в караван. Юрий тем временем занимался военной подготовкой участников экспедиции.

«Юрий учит их ружейным приемам, — писал Н. К. Рерих. — Прикупили еще восемь карабинов-маузеров. Забавляет всех стоящее в столовой механическое ружье — „льюис“. Пусть знают, что оружия у нас достаточно.

Случай во время маневров. Монгольский полк брал штурмом укрепления, а с другой стороны наш конвой выполнял ту же задачу. Можете себе представить остолбенение обеих сторон, когда они неожиданно столкнулись с винтовками наперевес»[324].

В то время когда Рерихи набирали людей для своего каравана, кто-то в Урге распустил слух, что американской экспедиции требуется 900 человек. Люди пошли валом: безработные, русские эмигранты, сибирские казаки, бывшие монгольские и китайские солдаты. Все они уверяли Николая Константиновича, что их жизнь полностью разбита, что им нечего терять, нечего оставлять в Монголии, и они, естественно, желают принять участие в «американском научном приключении». Большую часть посетителей Рерихи отослали обратно, а наняли лишь шестнадцать монголов, чье «прошлое и настоящее» они смогли установить у местных жителей. Но для каравана в Лхасу было необходимо найти подходящих людей среди тибетцев Урги. Удалось отыскать только несколько тибетцев, пожелавших вернуться на родину.

Через месяц Рерихи набрали достаточное количество людей, они должны были стать боевой силой в случае конфликта с бандами грабителей. Штаб-квартира Рериховской экспедиции и два прилегающих к ней двора заняли будущие участники тибетского каравана. Часовые расположились у входа, чтобы не пускать посторонних. В одном дворе поставили несколько палаток, в которых разместились нанятые люди, рядом устроили хранилища с запасами продовольствия и оружия. В другом — держали лошадей конвоя.

Ежедневно Юрий Рерих проводил с экспедиционной охраной занятия: учил их стрелять из ружей, показывал, как действовать в случае нападения на лагерь бандитов, как ухаживать за своим оружием и лошадью. Юрий объяснял новобранцам обязанности часового, учил подавать сигналы и вести разведку, чтобы экспедиционный караван мог противостоять любой опасности.

Охрана, поставленная у дома, и ежедневные военные занятия вызывали некоторое недоумение у советских посольских работников. Уж больно все это напоминаю подготовку к военной операции. У Николая Константиновича и Юрия на то были веские причины. В монгольском дневнике Н. К. Рериха есть такая запись:

«Выстрел. Пуля пробила окно. Хорошо, что Юрий как раз в эту минуту отошел от окна. Кто стрелял? Намеренно? Или озорство?»[325]

Еще 16 октября 1926 года в Советское консульство подбросили анонимное письмо, в котором Николая Рериха называли белогвардейцем:

«Тов. обратите внимание, этот художник наделает делов. Релих это — самый настоящий белобандит. В среду у него было собрание из 10 чел. белогвардейцев в 1 час ночи, живет он в доме Петрова, он это с целью и снял там квартиру вдали от курена, я знаю его давно белобандита. Бурдуковский Василий Петрович оказывает ему всякое содействие, убрать не мешало бы этого Релиха из консульского поселка, а то он наделает делов, потом нерасхлебаеш… У него цель завлечь красноармейцев. Некоторые к нему ходят, я это знаю, примите срочные меры… У них намерение взорвать Полпредство, там твори Бог волю, никто ничего не знает… у Релих прислуга есть, она все знает…»