За время своего директорства Николай Константинович добился расширения территории школы, скульптурные классы и некоторые мастерские были переведены в новые помещения, в Демидов переулок.

Ежегодно, в соответствии с новыми планами, увеличивалось число классов, художественно-промышленных мастерских и количество учеников. Школа стала одним из самых авторитетных художественных учреждений, теперь ее называли второй Академией художеств, и даже Александр Бенуа, всегда завидовавший Н. К. Рериху, написал в своей статье, опубликованной в газете «Речь» 14 мая 1910 года:

«На старом, прогнившем дуплистом пне вдруг появились зеленые ростки, и возникает надежда, что пень снова может вырасти в дерево… Самое закоснелое из российских художественных учреждений оказывается вдруг способным на обновление и жизненность. Это чудо произошло благодаря энергии одного человека, одного художника — Рериха, заслуживающего все большего и большего уважения за ту последовательность, с которой он борется за живое искусство против мертвечины и казенщины… Рерих принял наследство, и, как мудрый хозяин, не стал его сразу ликвидировать, ломать и переиначивать, а наметил ряд исправлений, которые он рассчитал совершить в последовательном порядке, не повергая всего дела в риск и авантюру. Для этого требовалась большая выдержка и полное самосознание»[150].

Сам Николай Константинович Рерих вел класс композиции. Иосиф Гурвич, поступавший учеником в школу Общества поощрения художеств, в бытность директорства Н. К. Рериха, вспоминал, как проходил конкурсный прием:

«…Я целую ночь не спал, все думал — что мне скажет господин Рерих? Вспомнил, что рекомендательное письмо в Академию художеств не показал господину Митусову. Я побежал пораньше в школу. Степан Степанович Митусов отказался читать письмо и сказал:

— Николай Константинович Рерих принимает учеников только по сочиненным композициям, а не по рекомендательным письмам. Он говорит: „Композиция должна быть воспитываема у художников с самых первых шагов в искусстве. Молодой художник должен развивать в себе эту способность“.

У нас школа свободная — для всех. Учиться в классах будете, смотря по способностям. Переходить в следующий класс можете через каждый месяц — педагогический совет каждый месяц просматривает ученические работы и способных учеников переводит в следующий класс. Не делаете успехов — будете сидеть в классе год и больше, пока не сделаете работу, достойную для перевода в следующий класс. Ученик, не делающий успехов в течение полугода, сам уходит из школы, как показывает практика. Для особенно выдающихся учеников обучение проводится по особой программе. Как видите, у нас нет шаблона. Запомните, мой друг, слова нашего директора школы Рериха: „У нас учатся лишь во имя знаний художественных“.

Для того чтобы попасть в класс обсуждения эскизов к господину Рериху, очередь занимали с шести часов утра, и я оказался последним.

„Класс обсуждения эскизов“ оказался огромной пустой комнатой. Вахтер в тужурке серого цвета с серебряными пуговицами стоял у входа, и в руках у него были молоток и гвозди. Строго в порядке очереди вешал он эскизы на стенку, в два ряда. Никакой мебели в классе не было, за исключением стола и двух табуреток. Желающих попасть на урок оказалось человек двадцать. Среди присутствующих были и нищие молодые люди в одежде с чужого плеча вроде меня, и великосветские барышни в сопровождении лакеев с седыми бакенбардами, в белых чулках, и заводские рабочие в темно-синих рубашках. Все хотели попасть к знаменитому художнику и с волнением ожидали, что скажет маэстро…

Наконец вахтер прибил к стенке и мой, последний эскиз. Он позвонил в большой старинный колокол со львом вместо ручки, вышел из класса и закрыл за собой дверь.

Через несколько минут в класс вошел Николай Константинович Рерих.

Он улыбнулся и сказал:

— Здравствуйте, господа! Существует заблуждение, что раньше человек должен научиться рисовать и живописать, а уж потом думать о композиции. Однако многие, кто сызмальства не потянулись к эскизам, позже и вовсе утратили эту способность. Запомните это. В этом и основа нашей школы. Петр, где начало?

Вахтер показал начало экспозиций. Мэтр встал посредине комнаты, бегло осмотрел все работы, вывешенные на стене. Затем возвратился к тому месту, где было начало.

— Автор этой работы, подойдите ко мне, — сказал он.

Подошла молодая девушка, великосветская барышня. Оказалось, что она — знакомая господина Рериха.

— Здравствуйте, как здоровье ваших высокосиятельных родителей, как поживает ваша тетушка — графиня Зубова?

Получив от девушки ответ, Рерих начал внимательно рассматривать ее композицию: в дорогой раме восемнадцатого века была изображена масляными красками девушка с распущенными волосами. Она молитвенно смотрела на неимоверно синие небеса. Называлась композиция: „Вера, надежда, любовь“.

— Какая пошлость! Сударыня, передайте вашей многоуважаемой матери мои наилучшие пожелания и скажите ей, что вы понапрасну занимаетесь живописью. Художника из вас не выйдет, это пустая забава. Петр, кто следующий?

Следующим оказался молодой человек с волосами до плеч, с большим белым бантом, в заплатанных штанах и рваных башмаках. Он гордо смотрел на присутствующих и нагло — на Рериха.

Молодой человек, по-видимому, считал, что он сделал в области живописи большие открытия. На суд маэстро он представил безвкусную картину в неотесанных, небрежно сколоченных полках вместо рамы — закат солнца, рисунок в стиле расписных кроватей. (В те далекие годы была мода на железные кровати, на которых были нарисованы бушующие моря и цветущие леса.)

— Молодой человек, сколько вам лет? — спросил господин Рерих.

— Двадцать пять, — последовал ответ.

— За двадцать пять лет вы научились самому плохому. Ваш путь в живописи — от живого творчества к скучному шаблону. Вы не поняли главного в искусстве, вы не искали первооснову творчества, вы искусственно разделили видимый мир на скучные, безжизненные части. В вашем искусстве самое неприятное — натурализм. Из реализма развивается здоровое искусство, тогда как натурализм приводит в тупик… И вам, молодой человек, будет сложно выпутаться из этого тупика. Живопись — это не рукоделие, не ремесло, это творчество. Почему вы хотите заниматься непременно живописью? В жизни есть много прекрасных профессий… Поверьте мне, я хотел бы сказать вам доброе слово, обнадежить и поддержать вас, вы нуждаетесь в этом… но не могу — это будет ложь. Губительная ложь.

Молодой человек сказал в ответ:

— Я не согласен с вашими выводами. Вы тенденциозно судите о моих работах, господин Рерих.

— Искусство жестоко, молодой человек, за неправду оно мстит непризнанием. Петр, кто следующий?

Уже прошло более пятнадцати человек, а оценки показанных работ оставляли желать лучшего… Надо уходить, пока не поздно, решил я, меня ждет такая же участь, как и других. И я начал пробираться к выходу. Господин Рерих это заметил.

— Мальчик, — сказал он, — надо иметь мужество выслушать мнение о вашей работе, а потом уходить. Петр, закрой дверь!

Нет, нет, надо избавиться от этого всеми недовольного барина.

Зачем я сюда пришел? Я наметил план бегства: одно окно не было плотно закрыто, а рядом с окном водосточная труба — остается быстро подбежать к окну, раскрыть его и спуститься по трубе на мостовую. Но господин Рерих разгадал мой план.

— Петр, закрой хорошо окно, где стоит наш юный художник.

Мой план провалился. Я с нетерпением ждал конца. Наконец подошла моя очередь. Господин Рерих сказал:

— Мальчик, о вашей композиции я поговорю с вами отдельно, а вы, господа, свободны.

Когда в классе мы остались вдвоем, господин Рерих сказал:

— Я устал…

Мы сели на табуретки напротив моей композиции. Я первый раз в жизни сидел рядом с таким большим художником.

Рерих долго меня расспрашивал о моей жизни. Выслушав, сказал с большим волнением: