Колтушский комплекс занимался многими научными про блемами, но главной была одна в высшей степени практическая цель. Как Павлов объяснял в нескольких интервью советской прессе: «Результаты нашей работы должны будут привести к успеху евгеники — науки о выработке лучшего человеческого типа» [87]. В 1932 г., неудовлетворенный медленным продвижением строительства в Колтушах, он еще раз сформулировал эту задачу в письме к главе Совнаркома В. М. Молотову: «Для этой лаборатории мною предназначена исключительно важная зада ча: опираясь на мой метод исследования высшей нервной дея тельности… определить условия для получения, путем соответ ственного подбора производителей, совершеннейшей нервной системы (экспериментальная генетика высшей нервной деятель ности). Чтобы приступить к успешному изучению этой задачи, 714 Д. ТОДЕС лаборатория неизбежно должна располагать моим личным уча стием. И у меня есть сильное желание, сколько хватит моих сил, поставить это дело на твердую и плодотворную базу ради пользы и славы прежде всего моей родины» [88, л. 12—13].

Молотов в ответ провозгласил строительство в Колтушах «ударным» объектом первостепенной важности, а кампания в прессе предостерегла: советское правительство не позволит за медлить строительство в Колтушах «саботажем» (см., например: [89]). Примечательно, что это происходило в то же самое время, когда евгеника подвергалась политическим преследованиям (Рос сийское евгеническое общество было запрещено в 1930 г.) [90].

Особый статус избавил Павлова от чисток, жесткого плани рования и других проявлений партийной политики, которые значительно урезали автономию ученых в 1930х гг. Например, в 1932 г., когда от Павлова, как и от остальных советских уче ных и учреждений, потребовали представить подробный рабочий план, он ответил, что помимо изучения высшей нервной деятель ности, направление которого, учитывая характер исследования, предвидеть нельзя, он и его сотрудники «работают без плана» [91, л. 188—189]. В 1933 г. в лабораторию Павлова в Академии наук приехал профессор из Секции научных работников с со общением о проведении там чистки «антисоветских элементов». Павлов буквально вышвырнул его из лаборатории с криком: «Вон, подонок!» После экстренного заседания возмущенные чле ны секции отправили делегацию к С. М. Кирову, главе комму нистической партии в Ленинграде, — и услышали в ответ: «Я ни чем вам помочь не могу» *.

В 1929—1930 гг. отношение Павлова к большевикам посте пенно менялось, — а к 1934—1936 гг. изменилось в корне. Счи тая в 1920е гг. советское государство террористическим режи мом, к 1934 г. он уже относился к нему как к правительству своей родины, со всеми совершенными им преступлениями, гру быми ошибками и достигнутыми успехами. Это сопровождалось и фундаментальными изменениями в поведении ученого: как уважаемый член общества, лояльный к существующему поряд ку, он теперь критиковал государственную политику только в частном и получастном окружении, а «несправедливости» пы тался исправлять с помощью своих связей.

Как и принятое ранее решение остаться в революционной Рос сии, перемена в отношении Павлова к большевикам в 1930е гг.

* Эта история была рассказана Федоровым А. А. Сергееву (см. [92,

л. 9—10]). Павлов и большевики 715 была продиктована различными факторами. Идеологические и политические мотивы этой трансформации относительно легко подтверждаются документами. Как мы увидим ниже, те же ос новополагающие элементы дореволюционного мировоззрения Павлова, которые определили его негативное отношение к боль шевикам в 1920е гг., — сциентизм и государственный патрио тизм — содействовали в 1930х гг. его сближению с советским государством. Не могли не повлиять на Павлова и его многочис ленные личные и профессиональные привилегии, включая воз можность использовать государственный аппарат для успешно го осуществления своей научной деятельности.

Трансформация Павлова была связана также, как мне кажет ся, с двумя событиями: возвращением его сына из изгнания и большевизацией Академии наук. В 1928 г. государство разреши ло младшему сыну Павлова, Всеволоду, бывшему офицеру белой армии, возвратиться в Россию. На каких условиях (если тако вые были) — неизвестно, но мы знаем, что все последующие годы семья Павловых не переставала опасаться ареста Всеволода *. Забота о благополучии собственной семьи не удерживала Павло ва от критики большевиков, но это беспокойство, без сомнения, оказывало на него влияние, особенно в середине 1930х гг., ког да он начал думать о том, что может произойти после его смерти.

Большевизация академии в 1928—1930 гг. также была важ ным психологическим фактором. Этот процесс, в результате которого академия — символ наук царской России — была под чинена контролю коммунистов, обострил к тому ж отношения Павлова с другими академиками. Вскоре после выборов в ака демию Павлов на короткое время опять вернулся к мыслям об эмиграции — и одновременно сделал первый завуалированный шаг к примирению с государством **. И то и другое, повидимо

* Интервью автора с Людмилой Владимировной Балмасовой 27 июня

1991 г.

** Отчет Центральному Комитету от 21 мая 1929 г. упоминал «слухи»,

согласно которым Павлов и ближайшие члены его семьи могли не

вернуться из их запланированной поездки в Соединенные Штаты на

Международный физиологический конгресс. Во избежание подобной

возможности ЦК позволил сопровождать Павлова только его сыну

Владимиру. Спустя два месяца один из членов ЦК, Е. Воронов, от

зываясь о письме Павлова, касающемся поездки советской делега

ции на этот конгресс, отметил, что Павлов впервые обратился к пра

вительству не с гневной критикой, а с просьбой, что должно быть

расценено как открытый шаг к сближению. «Оттолкнуть его, — пи

сал Воронов, — конечно, было бы неправильно». Оба этих письма см. 716 Д. ТОДЕС му, отражало новый уровень осознания им того, что советская власть стала свершившимся фактом и в новых условиях наиболь шего успеха можно было добиться не в союзе с равными себе, не в качестве публичного критика, а будучи влиятельной личнос тью, установившей связи с властью.

Как любой человек, тем не менее Павлов был подвержен вли янию своего окружения. К 1930м гг. оно включало коммунис тов, «беспартийных большевиков» и антикоммунистов — каждо го со своими собственными интересами, а по мере установления «тихого» террора — и со своими собственными страхами. Более того, за десять лет деловых контактов с коммунистической партией отношения Павлова с такими влиятельными коммуни стами, как Федоров, Каминский и, что наиболее важно, Буха рин, нормализовались. Когда обстоятельства вынуждали Павло ва принимать решения по сложным политическим делам, все трое были готовы помочь советом.

Наконец, Павлов и его окружение находились под постоян ным надзором секретных органов, чья информация в нужное время оказалась полезной для создания того Павлова, который (как, во всяком случае, казалось) был «наш целиком».

ПАВЛОВ И БУХАРИН

Николай Бухарин «отвечал» в коммунистическом руковод стве за налаживание связей с «буржуазной интеллигенцией»: считалось, что он лучше других понимает «духовные и психоло гические проблемы, которые представители старой интеллиген ции обсуждали между собой» *.

Возможно, по этой причине Бухарину было поручено сбли зиться с Павловым в период борьбы за Академию наук осенью 1928 г. ** Этот влиятельный коммунист верил, что общей поч вой для сближения с Павловым могло стать мировоззрение уче

[93]. Я благодарю Наталью Измайлову за их выявление и сообщение

мне их содержания.

* См. [94, с. 61]. Роберт Конквест указал, что когда Сталин порвал с

Бухариным в конце 1920х гг., одним из его обвинений была поли

тика Бухарина, направленная на мирное сотрудничество с непартий

ными специалистами. См. [95, с. 152].

** Много лет спустя вдова Бухарина вспоминала, как еще Ленин пред

положил, что личный контакт с Павловым может принести плоды.