Так точно, как мы не можем решить триангуляцию при по мощи циркуля и линейки, решить задачи о квадратуре круга, построить perpetuum mobile, так точно мы не можем связать мир объективный с миром субъективным при помощи одних и тех же терминов.

Несмотря на ясно сознаваемую разграниченность областей знания объективного и полученного путем самонаблюдения, физиология центральной нервной системы до учения об услов ных рефлексах представляла собой картину полного смешения этих двух областей. Физиолог после разрушения какой-нибудь части мозга у животного оценивал все явления выпадения фун кций у данного животного при помощи терминов, полученных из области самонаблюдения. Это ненормальное положение со ставляло несомненный тормоз для прогресса физиологии цент ральной нервной системы. Иван Петрович своим учением об условных рефлексах положил конец этому ненормальному по ложению вещей. Мы изучаем теперь мозг так, как мы изучаем всякий другой орган. Мозг есть такой же прибор, как и всякий другой орган. Оценка процессов, имеющих место в центральной нервной системе, совершается теперь исключительно в таких объективных терминах, как проводимость, возбуждение, угне тение, парабиоз и т.д., в терминах общей нервной физиологии, к которой в былое время Иван Петрович относился, как мы по мним, неприязненно. Будут ли всегда изучать центральную не рвную систему только при помощи условных рефлексов или будут выработаны новые методы исследования, во всяком слу чае, одно несомненно: изучение будет идти тем способом объек тивной трактовки, который указал Павлов.

Я видел Ивана Петровича на Менделеевском съезде. Он уже не нуждался в одобрении или ободрении со стороны окружаю щих.

Одобрение уже само собой текло широким потоком. В облас ти условных рефлексов были добыты крупные основные факты, которые совершенно упрочили положение этой области знания. Иван Петрович был тогда полон всяких новых планов, новых постановок опытов, которые велись сразу в трех лабораториях.

Да будет мне разрешено закончить еще одним личным вос поминанием. Я помню, как после дня, проведенного среди докладов и дебатов на упомянутом съезде, мы вдвоем вышли из университета и подошли к набережной Невы. Мы увидели пре красную картину. Наступал чудный, спокойный зимний вечер. Солнце спускалось. Небо было совершенно безоблачно. Был слы шен отдаленный шум столичного, большого города. Контуры прекрасных монументальных зданий терялись в вечерней дым ке. Иван Петрович остановился, долго смотрел на эту картину и произнес скороговоркой: «Хорошо…», и через некоторое время опять: «Хорошо, хорошо. Все хорошо». Затем он как бы встре пенулся и провел несколько раз рукой около своей головы. Этот жест его был мне и раньше знаком, и в данном случае он, по моему, должен был обозначать: «Все это так хорошо, что и не расскажешь, а если рассказать, то все равно не поймут».

Я не знаю, сумел ли я передать все, что тогда происходило, тем более что передать эту сцену слишком трудно, ибо она бедна действием, бедна словами и вместе с тем богата содержанием. На меня эта сцена произвела в то время глубокое впечатление. Что означало это «хорошо»? К чему оно относилось? Очевидно, оно относилось ко всему — и к солнцу, и к небу, и к земле с ее жи знью, с ее чудными и разнообразными формами живых существ, полными загадки и тайны, к человеку, познающему себя своим умом при помощи условных рефлексов, к самим условным реф лексам, к новым опытам с ними и ко многому другому, что чув ствовал и понимал Иван Петрович, чем была полна его душа и что он не в состоянии был передать. Мне казалось, что я присут ствовал при сцене глубочайшего содержания, когда великий естествоиспытатель, мыслитель, владеющий даром художествен ного откровения, сливался с природой и как бы чувствовал ее дыхание.

В мыслях и чувствах таких людей, как И. П. Павлов, есть многое, что останется недоступным для нас навсегда, так как оно не претворено еще в слово, потому что они не успели или не су мели высказать этого.

<1925>

Из воспоминаний о работе под роводством Ивана Петровича Павлова в 1886—1887.

В настоящее время я остался уже один из последних учени ков Ивана Петровича, имевших счастье поработать под его ру ководством в начале его научной деятельности. Это и побуждает меня поделиться воспоминаниями о теперь уже далекой поре, поре первого расцвета его творчества.

Оставленный при Академии в 1885 г., я поступил ординато ром в клинику С. П. Боткина и получил от него темой для рабо ты исследование действия корня Hellebori viridis на сердце и кровообращение.

При клинике Боткина была экспериментальная лаборатория в деревянном домике в саду клиники Виллие, в которой мне и предстояло работать. С. П. Боткин в ту пору уже давно отстал от лабораторной работы, а фактическим руководителем за последние годы был институтский врач И. П. Павлов, оставшийся при клинике Боткина, так как не пожелал работать в физиологиче ской лаборатории проф. Тарханова.

На мое несчастье, в 1885 г. Иван Петрович находился в за граничной командировке, и боткинская лаборатория оставалась без руководителя. Будучи совершенно неподготовлен по фарма кологической методике, я мог учиться только у старших това рищей, преимущественно у В. П. Доброклонского, работавшего на аналогичную тему с Grindelia robusta.

Из руководств в моем распоряжении была только физиологи ческая методика И. Циона. Естественно, что при таких услови ях затруднений и недоразумений у меня было много. Товарищи утешали меня тем, что через 2 года должен вернуться Иван Пет рович и тогда все в лаборатории наладится.

Таким образом, первые два года моей лабораторной работы шли без надлежащего руководства, всего приходилось добиваться самому, и моя диссертация «О влиянии extracti radicis Hel lebori viridis на сердце и кровообращение» уже близилась к кон цу, когда наконец вернулся страстно ожидаемый мною Иван Пет рович, — и сразу наша бедная, жалкая лаборатория ожила.

Кто знает теперь Ивана Петровича, тот не нуждается в описа нии его молодым, так как он до настоящего времени сохранил юношеский темперамент, блестящий полет мысли, способность до самозабвения увлекаться научной работой, сохраняя в то же время строго критическое отношение к каждому открываемому факту. В одном только отношении жизнь наложила на Ивана Петровича свою неумолимою руку: молодой Иван Петрович даже в самые трудные минуты бывал заражающе весел и оживлен, теперь же лицо его носит постоянную печать грусти.

Крайне отзывчивый, он сейчас же заинтересовался нашими работами, дал каждому руководящие указания. Мне, как рабо тающему над изучением сердечного средства, он предложил попытаться вместе с ним изолировать сердце теплокровного жи вотного и испытать на таком изолированном сердце влияние Hellebori viridis. Разумеется, я с восторгом принял это предло жение.

В то время мы еще не имели понятия о возможности оживле ния уже остановившегося сердца, и приходилось найти способ изолировать сердце собаки, ни на минуту не прерывая его рабо ты.

Чтобы подойти к разрешению этой задачи, мы попытались сначала исключить большой круг кровообращения. С этой целью были поставлены опыты по методу, основной принцип которого принадлежал Ludwig’y и применялся в его лаборатории Smith’ом и Стольниковым для измерения количества крови, выбрасы ваемого сердечными сокращениями, и скорости течения крови в аорте. Способ этот, упрощенный и усовершенствованны И. П. Павловым, состоял в замене всего большого круга искусст венным, образованным через соединение подковообразноизо гнутой стеклянной трубкой arteriae subclaviae dextrae cum ju gularis communis dextra, с исключением всех остальных путей. (При этом перевязывались vena subclavia dextra и vena azygos, зажималась vena cava inf. в грудной полости, перевязывались vena anonyma sin., art. carotis sin. и все ветви art. subclaviae dextrae, отходящие выше соединительной трубки, и зажимались дуга аорты между art. anonyma и art. subclavia sin., а art. carotis dextra соединялась с манометром кимографа.) При такой поста новке опыта кровообращение совершалось следующим образом: из левого желудочка кровь выбрасывалась в аорту, в art. anonyma, art. subclavia dextr., через соединительную трубку возвра щалась в venam jugularem comm. dextr., через venam cavan sup. в правое сердце и через малый круг в левое сердце. Все измене ния в просвете сосудов большого круга были исключены, кро ме, конечно, венечных сосудов малого самого сердца, и на серд це могли влиять лишь колебания давления в малом круге, а нервная связь сердца с умирающей центральной нервной систе мой устранялась перерезкой обоих n. n. и обоих vagi ansae Vieussenii.