После некоторого периода работы в таких сложных условиях я, к великой радости моей, увидел надежный выход из создав шегося положения. Меня выручила высокая и благородная чер та Ивана Петровича — определять свое отношение к своим со трудникам по их научным делам, по их конкретной научной работе и результатам, а не по разговорам о ней.
Хотелось бы рассказать о двух характерных в этом отноше нии эпизодах, связанных с моей работой в Институте.
Както весной 1931 г. Иван Петрович довольно сурово сооб щил мне, что он желает со мной поговорить по одному важному поводу и поэтому просит меня зайти к нему в Институт экспери ментально медицины (должен заметить, что почемуто Иван Петрович почти все более или менее важные частные разговоры назначал не в Физиологическом институте АН СССР, где я ра ботал, а в своем кабинете в Институте экспериментальной меди цины). В назначенный час я явился к нему, всерьез озадаченный неизвестными мотивами неожиданного свидания, на всякий случай имея при себе наготове новые результаты своей текущей работы для сообщения ему, если возникнет на то необходимость.
Встретил он меня вежливо, но довольно прохладно и пригла сил присесть. Сам он сидел глубоко в кресле, перекинув одну ногу на другую, с нахмуренным лицом, сосредоточенно смотря на свои руки, соединенные кончиками пальцев и поднятые до вольно высоко. С плохо скрытой раздражительностью он спро сил меня: верно ли, что я, в нарушение одобренных им общих правил работы Института, ставлю эксперименты по воскресным дням? (Следует отметить, что в то время все учреждения стра ны, в том числе и руководимый Павловым отдел физиологии в Институте экспериментальной медицины, работали по шести дневной неделе, а наш Институт — по семидневной неделе, со блюдая, кроме того, все церковные праздники.) Если это действи тельно так, то означает ли это, что я этими своими действиями желаю выразить своеобразный протест против установленных им порядков в Институте? В достаточной ли мере я осведомлен о том, что он не терпит никаких проявлений самовольничания в подчиненных ему учреждениях с чьей бы стороны это ни было? 450 Э. А. АСРАТЯН Если же мои действия обусловлены другими мотивами, то не сделаю ли я одолжение рассказать ему об этих мотивах.
Для меня было ясно, что ктото из сотрудников Института доложил Ивану Петровичу о фактах нарушения мною принято го распорядка научной работы и настроил его против меня. Не без значительного волнения я ответил ему, что мой учитель дол жен был знать, что я не скрываю никогда своего критического отношения к существующим в Институте порядкам, что это от ношение, равно как и свои убеждения по вопросу науки и поли тики, я привык выражать не окольными путями и средствами, а всегда прямо и открыто и что в данном случае мои эксперимен ты по воскресным дням и по дням церковных праздников про диктованы лишь специфическими особенностями текущей разработки моей научной темы и, значит, лишь интересами ра боты. Я стал далее рассказывать ему о существе дела (я разраба тывал тогда принцип так называемой системности в условнореф лекторной деятельности) и сообщил полученные новые довольно интересные результаты своей работы. Мне приятно было видеть, как во время моего рассказа с лица Ивана Петровича постепен но исчезало хмурое выражение, уступая место ясному и спокой ному, как его умные, острые и выразительные глаза наполняются теплотой. Должно быть, он был доволен моим ответом. Он учтиво и совсем другим тоном задал мне несколько вопросов по существу полученных данных и дальше стал говорить со мной весьма дружелюбно, как бы желая сгладить неприятное впечат ление от начала нашего разговора. Выразив одобрение по поводу постановки специальной серии опытов во все дни без перерыва и положительно отозвавшись о полученных мной фактических данных, Иван Петрович стал с увлечением рассказывать о своей научной молодости, с каким самозабвением он работал тогда, как долго задерживался в лаборатории, как работал по воскресень ям и праздничным дням, если это диктовалось научной необхо димостью. Должно быть, эти воспоминания о давно минувших днях молодости доставляли ему большое удовольствие. Он гово рил взволнованно, сильно жестикулируя, с выражением радос ти на лице и в голосе.
В этой связи должен заметить, что Иван Петрович вообще любил предаваться воспоминаниям о своем детстве, юношестве или о периоде своей научной молодости. Мы все много раз слы шали, как он то спокойно, то возбужденно, но всегда живо, про сто, красочно и увлекательно рассказывал о своих родителях, о детских забавах, о школьном периоде своей жизни, о семинар ских учителях, об увлечениях физиологией и передовыми идея Страницы воспоминаний об И. П. Павлове 451 ми великих русских просветителейдемократов середины про шлого столетия, о первом учителе по физиологии И. Ф. Ционе, о глубоком влиянии произведений отца русской физиологии И. М. Сеченова, о выдающихся физиологах Р. Гейденгайне и К. Людвиге, у которых он работал в молодые годы, будучи за гра ницей, о знаменитом русском терапевте С. П. Боткине, о различ ных периодах и эпизодах своей бурной, насыщенной жизни и особенно тепло о том периоде, когда он работал в убогой лабора тории при клинике Боткина.
Другой эпизод относится к зиме 1934/35 г.
В Физиологическом институте Академии наук начиная с 1932/33 г. я вел исследовательскую работу не только по физио логии условнорефлекторной деятельности, но с специального разрешения Ивана Петровича занимался также эксперименталь ной разработкой некоторых вопросов проблемы пластичности (приспособляемости) нервной системы. Это обстоятельство при вело к значительному увеличению общего числа моих подопыт ных животных и к необходимости усиления помощи техниче ского персонала как по уходу за оперированными животными, так и в постановке специальных опытов на них. Дополнительные хлопоты для технического персонала, увеличенная потребность в животных и некоторые другие обстоятельства, связанные с моей работой над новой и непривычной для Института пробле мой, резко ухудшили наши взаимоотношения с научноадмини стративными работниками Института, что весьма болезненно отразилось на темпах и продуктивности самой работы. Лишь благодаря поддержке Ивана Петровича эта работа продвигалась вперед, хотя я вложил в нее очень много времени и энергии.
Както зимой 1934/35 г. Иван Петрович явился в Институт в довольно сердитом настроении и, сев на привычном месте (у дверей камеры В. В. Рикмана, в широком коридоре Института), сразу начал раздраженный разговор с окружающими его сотруд никами на какуюто политическую тему.
Ясно было, что какойто факт сильно взволновал и рассердил его. Я ставил очередной опыт в своей камере, находящейся по соседству с тем местом, где обычно сидел Павлов. Речь его была мне хорошо слышна, и я следил за разговором Ивана Петровича и его окружающих, весьма озадаченный неожиданным оживлением его прежних оппозиционных настроений. Работники из научноадминистративного аппарата Института решили, очевид но, не упустить такого подходящего, к тому же по тем временам сравнительно редкого, случая озлобления Ивана Петровича по таким мотивам и, эффективно использовав момент, добиться его 452 Э. А. АСРАТЯН распоряжения о прекращении моей экспериментальной работы по проблеме приспособляемости нервной системы. Я с негодованием слушал, как они выдумывают всякие нелепости и препод носят все это доверявшему им ученому, возбужденному по ка комуто неизвестному мне поводу. Они говорили ему о том, что якобы в связи с моей работой по новой проблеме в жизни Инсти тута возникли большие затруднения, сильно тормозящие рабо ту Института в целом. В собачнике, говорили они, не стало хва тать пищи для собак других сотрудников, и эти собаки худеют; технические сотрудники уделяют чересчур много времени моим животным и моим опытам, и в силу этого техническое обслужи вание работы других сотрудников, работающих только по основ ной проблеме Института, резко ухудшилось и т. п.
Выслушав все это, Павлов, к моему великому огорчению, без особых колебаний согласился с ними относительно необходимо сти прекращения моей работы по проблеме пластичности не рвной системы, сказав им, что сегодня же он поговорит со мной на эту тему, как только я окончу опыт и подойду к нему. Тут же один из сотрудников, А. А. Линдберг, зашел ко мне в камеру и сообщил о желании Ивана Петровича поговорить со мною. Я был вне себя за эту выдуманную историю и не знал, как предотвра тить грозящую мне опасность. Но вдруг, совершенно неожидан но, появился луч надежды. После сравнительно быстрой раз рядки от волновавших его переживаний и мыслей ненаучного порядка и после довольно быстрого, но сурового решения вопро са о судьбе моей дальнейшей работы по пластичности нервной системы Иван Петрович несколько успокоился и, сделав неболь шую паузу, приступил к обсуждению текущих научных матери алов сотрудников Института.
