Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Легенда о кантонном регламенте, по всей вероятности, является извращением того факта, что давно изжитое кондотьерство гораздо дольше сумело удержаться в прусском войске, чем в каком-нибудь другом, до самой катастрофы 1806 г. и существовало даже в самой гадкой форме — в форме ротного хозяйничанья. Правительство вручало капитанам определенную сумму, чтобы вербовать и оплачивать рекрутов; капитаны же, пользуясь господским правом, которое они имели, как дворяне, над крестьянским населением, принуждали крепостную молодежь к военной службе и после необходимого обучения снова отправляли ее на сельские работы. Таким образом, капитаны получали возможность прятать в собственный карман значительную часть полученных от правительства сумм, а кроме того, представляя ему фальшивые списки, поддерживали практику старого кондотьерства. Эта «кантонная система» является разительным доказательством не «за», а «против» прусского абсолютизма; королевская власть ее никогда не изобретала, но примирилась с ней лишь после продолжительного сопротивления, так как дворянство оказалось сильнее нее.

Но совершенно по другим причинам ей было все же значительно легче, чем французскому королю или германскому императору, выработать дельных офицеров. В Пруссии не было могущественной, богатой аристократии, а лишь бедное многочисленное юнкерство, возникшее из тех элементов, которые когда-то, на службе у императорского маркграфства, отвоевали у славян Ост-Эльбские провинции. Это низшее дворянство, на которое феодалы вне Пруссии смотрели с большим презрением, было, как класс, достаточно сильно, и против его желания король ничего не мог поделать, но над некоторыми из них, несмотря на их количество, он все же имел значительную власть. Имелось большое количество бедных дворян, считавших, что «королевский хлеб самый вкусный». У этих протестантских дворян не было возможности получать обеспечение и синекуры у секуляризованной церкви, так как эти средства удерживались для заслуженных офицеров.

Непозволительным обобщением совершенно единичных явлений являются рассказы, будто прусские короли насильно принуждали дворянство к военной службе. Это было лишь вначале и только в Восточной Пруссии, дворянство которой не хотело вначале присоединиться к прусскому владычеству. Но это продолжалось недолго; уже племянник того самого Калькштейна, которого курфюрст Фридрих-Вильгельм казнил, как изменника, сделался военным воспитателем кронпринца, будущего короля Фридриха.

Когда этого короля выставляют классическим защитником прусского военного государства, то прежде всего следует вспомнить о том, что офицерский корпус был составлен тогда из низшего дворянства. В сражении под Прагой однажды наследный принц Шонейх-Каролят командовал конницей, но в первый и последний раз произошло то, что владетельный князь получил крупное военное назначение от короля Фридриха. Этот король питал глубокое недоверие даже к низшему дворянству, если оно было хоть несколько зажиточно. Однажды он ответил графу Шуленбургу, желавшему сделать своего сына офицером, что он отдал приказание не принимать в офицерский корпус графов: «Если ваш сын хочет служить, то ему не для чего графство… В случае если произойдет чудо и из графа выйдет что-нибудь путное, то ему не понадобится ни его титул, ни рождение; это просто вздор. Все зависит от его личных достоинств».

Подобным же образом высказывал король свое отрицательное отношение к богатому и знатному офицерству.

Особую любовь проявлял он к так называемым панкам, мелкопоместному кошубскому дворянству, часто жившему несколькими семьями под одной крышей у польской границы, почти на положении поляков. Он открыл для этого дворянства в Стольпе и Кульме специальные кадетские школы, чтобы обучить «господ юнкеров» чтению, письму и счету, так как знание этих несложных искусств было необходимо для вступления в Берлинский кадетский корпус. Из этих глухих лесов король извлек немалое количество военных начальников, отличившихся при нем или при его наследниках. В деревне Большой Густков, недалеко от Бютова, в «голубой стране» обитало на одном из бесчисленно-раздробленных кусочков земли семейство фон Яркен. Один представитель этого семейства, не могший уже более кормиться на своем жалком участке, сделался пастором в бедной приморской деревушке, и внук этого «голодного пастора», сын дочери ремесленника, оказался впоследствии генералом Йорком, известным героем Таурогена; его официальная биография рисует его, конечно, совершенно иначе — отпрыском английского дворянского рода, один из членов которого эмигрировал якобы во времена Кромвеля как верный приверженец Стюартов, в то время как другой процветал на старой родине в лице графа фон Хардвига. Перед нами опять пример чистейшей штукатурки.

Внутри набранного таким образом офицерского корпуса господствовала до известной степени демократическая организация. Вступивший должен был отбыть 20 лет суровой службы с жалованьем от 10–14 талеров в месяц; затем выручала рота, которая давала ему возможность в течение 10 лет составить небольшое состояние, с которым он мог спокойно пойти на отдых в свой майорский угол. Достижение звания майора стояло в зависимости от количества прослуженных лет и являлось бесспорным принципом, который не мог нарушить даже и король; однако и в более высоких командных должностях выслуга лет имела свой весьма трудно нарушаемый порядок. Правда, в трудное время Семилетней войны король не раз объявлял, что при назначении полковников он не будет считаться с количеством прослуженных ими лет, что если бы он знал в своем войске какого-нибудь поручика, который обладал бы достоинством принца Евгения Савойского, то он тотчас произвел бы его в генерал-фельдмаршалы. Но на практике ему было очень трудно провести этот принцип. Когда вскоре после этого объявления он хотел одного генерала, которому он особенно доверял, назначить начальником других генералов, бывших старше его по службе, ему пришлось назвать этого генерала чем-то вроде «диктатора на манер римских времен». Насколько эта мера оказалась удачной, трудно судить, так как новый «диктатор» через несколько дней после этого был разбит наголову русскими.

Вообще, генералитет, как это признавал и сам король, был самой слабой стороной этого офицерского корпуса, и причина этого скрывалась в очень слабом образовании, которое получали офицеры. Правда, современный фельдмаршал фон дер Гольц, когда он еще был майором генерального штаба, уверял, что фридриховский офицер являлся самым образованным представителем немецкой нации, но в течение целого поколения нашелся лишь один последователь этого смелого утверждения, а именно, буржуазный поклонник милиции Блейбтрей. Старый Беренхорст, знавший фридриховское прусское войско как его современник вдоль и поперек, рассказывал весьма красочно в своих «Заметках о военном искусстве», что при вступлении на престол короля Фридриха для офицеров самая военная терминология являлась загадкой за семью печатями. Когда был получен приказ двигаться колоннами, смелые вояки рассуждали: «Что же такое значат колонны?» И так как они не могли решить этой загадки, то они успокоились на следующем: «Так вот, я буду следовать за тем, кто идет впереди меня, куда он — туда и я». Фридрих, по крайней мере, заботился все же о военном образовании офицеров, но результаты, получившиеся от этого, очень мало удовлетворяли даже и его самого.

Несомненно, среди прусского войска встречались некоторые высшие офицеры, которые по-современному были образованны и даже высокообразованны, как, например, фельдмаршал Шверин, но таких было очень мало. Даже генерал Винтерфельд, которого называют начальником королевского генерального штаба, принадлежал к тем людям, о которых говорят: «Деревенский учитель передал ему всю полноту своих знаний». Сам Винтерфельд признавал, что он гораздо большему научился от одного старого сержанта, чем от кандидата в пасторы, обучавшего его по поручению отца. Прекрасными образчиками высшего офицерства были генерал Бланкензее, про которого король сказал, что если он умрет, то вряд ли кто это заметит, или фельдмаршал Мориц фон Дессау, которого старый Дессау, его отец, ничему не обучал, желая, очевидно, испытать, что может сделать природа из его любимого сына. Однако все же после смерти Шверина и Винтерфельда, погибших в первый же год Семилетней войны, стал ощущаться недостаток в генералах, которым могло бы быть поручено самостоятельное командование; даже знаменитый кавалерийский генерал Зейдлиц, не говоря уже о еще более популярном Цитене, не доросли еще до этой задачи.

32
{"b":"177026","o":1}