Сильней всего выступает это нравственное негодование, когда Фукидид пытается превратить величайшую победу, одержанную Афинами в Пелопоннесской войне, в какую-то бессмыслицу, и только потому, что ее выиграл Клеон. Демосфен — самый искусный полководец афинян, смелым нападением занял Пилос на пелопоннесском берегу, отрезав 420 тяжеловооруженных чел., преимущественно спартиатов с их илотами, на острове Сфактерии. Из страха за участь этих знатных воинов Спарта сделала Афинам мирные предложения, не заботясь о своих союзниках. Она указывала, что вела войну не по собственному желанию, но лишь как глава Пелопоннесского союза; она даже предлагала союз с Афинами, заключив который оба могущественные государства могли бы покорить всех остальных греков. Однако это мирное предложение разбилось об условия, которые афиняне поставили по совету Клеона: они требовали, чтобы отрезанные на острове Сфактерии капитулировали и, кроме того, местности Низея, Пегея, Трезен и Ахайя, от которых 20 лет назад вынуждены были отказаться Афины, снова были отданы в их владение.

Многие ученые полагали, что Перикл потребовал бы не меньше. Однако Дельбрюк это оспаривает, и с ним надо согласиться, что обратное приобретение пелопоннесских местностей Ахайи и Трезена не отвечало сущности военного плана Перикла. Гораздо более отвечало его планам приобретение Низеи и Пегеи, т. е. господство над Мегарой, обладание которой обеспечивало Афины от нападения пелопоннесцев и открывало им доступ к Коринфскому заливу, к западной части Средиземного моря. Если бы Перикл не требовал, по крайней мере, столько, то его военную политику вряд ли можно было бы оправдать. Возможно, что требования Клеона с самого начала предусматривали торг; но в действительности дело не дошло до настоящих переговоров, так как спартанские послы хотели вести их тайно с несколькими лицами, против чего Клеон справедливо протестовал, потому что их намерение открыто метило на сделку с афинскими олигархами.

Когда передача острова Сфактерии замедлилась и афинское господство в Пилосе стало подвергаться угрозам, олигархи воспользовались этим, чтобы выступить против Клеона, который якобы мешал заключению мира. По свидетельству Фукидида, он сначала доказывал, что неблагоприятные известия из Пилоса ложны, но впоследствии, когда он сам должен был отправиться на обследование их, то из страха быть наказанным за ложь Клеон заявил, что такое обследование является бесполезной тратой времени; если бы афинские полководцы были действительно мужами (он намекал этим на Никия), то они легко завоевали бы остров, обладая таким хорошо вооруженным флотом; в частности, если бы он сам имел командование, он очень быстро покончил бы с этим.

Афиняне начали роптать, почему Клеон не предпримет сам морского похода, раз дело кажется ему таким легким, а Никий заявил от имени своих стратегов, что для них очень желательно, чтобы Клеон взял себе столько власти, сколько ему угодно, и сделал попытку; Клеон подумал сначала, что это лишь одни разговоры, и изъявил свою готовность. Но когда он увидел, что Никий сделал свое предложение серьезно, он отступил и заявил, что главнокомандующим остается Никий, а не он. Однако Никий открыто отказался от своего звания главнокомандующего в войне в Пилосе и призвал в свидетели этому афинян. «Последние поступили так, как и полагается народу. Чем настойчивее отказывался Клеон от предводительствования флотом, пытаясь взять обратно свои слова, тем решительней заставляли они Никия уступить свое звание главнокомандующего». Когда Клеон заметил, что для него нет более отступления, он заявил, что он не боится спартанцев и согласен отплыть, взяв с собой лишь 400 легковооруженных воинов от союзников, не беря ни одного человека из Афин. С этими людьми и с людьми, находящимися в Пилосе, он намеревался в течение 20 дней или привести спартанцев живыми в Афины, или же уничтожить их на острове Сфактерии. «Афиняне не могли удержаться от смеха, видя, как он легко относится к делу. Между тем благоразумные были этим очень довольны, так как они надеялись извлечь из этого то или другое преимущество: или избавиться от Клеона, на что они больше всего надеялись, или же, если эта надежда не осуществится, увидеть пленных спартанцев». Клеон выбрал своим помощником Демосфена и точно выполнил свое обещание, как оно ни было безумно, по мнению Фукидида. Он высадился на острове Сфактерии, завладел островом, взял всех оставшихся в живых, и в числе их 120 спартиатов, после жестокой битвы в плен и, едва исполнилось 20 дней, победоносно возвратился с ними в Афины.

Фукидид

Дельбрюк считает занятие Сфактерии действительно «большим делом» и удивляется, что Фукидид, «не уменьшая объективного дела, совершенного демагогом, представляет вместе с тем нам этого человека как бесполезного труса». Мы должны сознаться, что и для нас эта психология чересчур возвышенна и что мы оказались бы в большом затруднении, если бы нам пришлось указать, на что еще мог бы быть способен Фукидид в своей ненависти, чтобы превратить объективное дело Клеона в шутовскую проделку, унизить его исполнителей и сделать смешной афинскую демократию. К счастью, Фукидид так ослеплен своей ненавистью, что, сам того не желая и не подозревая, он навлекает на голову своих единомышленников самый тяжелый позор. Уже Грот спрашивал: если глупость Клеона и афинской демократии была так велика, как это думает Фукидид, то что можно сказать о подлости олигархической партии с Никием во главе, которая побуждала народ к этой глупости, лишь бы уничтожить своего политического противника? Но об этой подлости, которую Фукидид называет «разумной», Дельбрюк тщательно умалчивает.

Если олигархической интриге дать подобающую оценку, то положение вещей становится достаточно понятным. В то время как Демосфен, командующий в Пилосе, считал завоевание Сфактерии возможным, Никий и его клика преувеличивали трудности предприятия, не столько из природной трусости, хотя Никий и не был героем, сколько из предательских соображений, чтобы не сделать перевес Афин над возлюбленной Спартой слишком большим. Этому противился Клеон, и вот «благоразумные» люди, так как Клеон не был полководцем и не имел на это даже никаких претензий, пришли к той коварной мысли, которую им приписывает Фукидид. Поэтому Фукидид может рассматриваться как их единомышленник. Наоборот, все, что он хочет прочитать в душе Клеона и афинской демократии, — не что иное, как злостная болтовня. Клеон действовал столь же правильно, как и умно, противясь предательским махинациям олигархии, афинская же демократия делала то, чего требовали интересы Афин, послав своего уполномоченного с необходимым подкреплением и полной властью к своему искуснейшему полководцу, который был достаточно способен и решителен, чтобы завоевать остров Сфактерию.

После такого большого успеха афиняне были менее чем когда-либо склонны выслушивать мирные предложения спартанцев. Наоборот, они бросились со всеми силами на Мегару и Беотию, но имели лишь половинный успех в Мегаре и почти полную неудачу в Беотии, проиграв битву при Делионе. Особенно тяжелым ударом для них было победоносное продвижение в их фракийских владениях спартанского полководца Бразида; они потеряли здесь город Амфиполь благодаря небрежности Фукидида; последний владел большими горными копями на фракийском берегу, для защиты которых ему было предоставлено командование над афинским флотом. Он искупил свою вину 20-летним изгнанием из родного города, причем, по сообщению не его самого, а другого историка, это произошло по предложению Клеона, что, конечно, увеличило его ненависть к последнему. Война во Фракии не прекратилась во время заключенного в 423 г. в Афинах под влиянием олигархической партии перемирия, являвшегося предвестником всеобщего мира.

Клеон возражал против этого мира, по мнению Фукидида, из недостойных побуждений, фактически же опять-таки вполне в духе перикловского военного плана. Перикл хотел, чтобы Афины железной рукой удерживали свое морское могущество, и Клеон требовал как раз в том же духе, чтобы господство Афин во Фракии во что бы то ни стало было восстановлено прежде, чем начались приготовления к миру. Возражение, сделанное также Дельбрюком, что вследствие мира Афины могут получить Амфиполь и другие свои фракийские владения, совпадает с этим по двоякой причине. Прежде всего Клеон совершенно не доверял спартанцам и их друзьям олигархам в Афинах; насколько он был в этом прав — показывает то, что, когда после его смерти был действительно заключен мир, Спарта не сдержала своего обязательства вернуть Амфиполь. Во-вторых, для сохранения и укрепления афинского морского владычества имел большое значение вопрос, смогут ли Афины собственными силами вернуть под свою власть отложившихся союзников или же приобретут их по милости спартанцев.