— Сюда!

Дворецкий распахнул настежь дверь в гостиную. Бригадир Массон с первого взгляда оценил царивший там беспорядок.

— Именем закона! — начал он. И положил тяжелую руку на дрожащее плечо несчастной Раймонды, крепко привязанной к стулу толстой бечевкой.

— Это и есть воровка? — спросил бригадир Массон.

— Да, воровка! Мы с госпожой де Бремонваль ее обыскали и нашли при ней вот эти кольца и украшения.

И дворецкий указал на кучку драгоценностей, лежащих на столике; бригадир Массон тоже бросил на них возмущенный взгляд.

— Подумать только, безобразие какое! — проговорил этот славный малый, сурово глядя на Раймонду.

— И это все вы украли?

— Нет, — глухо ответила она.

— А как же случилось, что их при вас нашли?

— Нет, их не нашли при мне.

— Вы, что же, утверждаете, что этот господин говорит неправду? — Бригадир указал на дворецкого; он ожидал яростного потока слов со стороны обвиняемой и был изумлен, когда она только молча пожала плечами.

Дворецкий зато принялся оправдываться:

— Право же, господин полицейский, — заговорил он с возмущением, — наглость этой девицы не знает пределов; к счастью, у меня есть улики, я могу доказать… И к тому же мадам…

— Да, правда, где же госпожа де Бремонваль?

— У нее был нервный припадок, господин полицейский, она у себя в спальне нюхает соли…

Но тут дворецкого опять прервали — вошел еще один человек, комиссар полиции.

— Ну что? Что происходит? — спросил он.

Дворецкий снова выступил вперед.

— Господин комиссар, — сказал он. — Мы с госпожой де Бремонваль застигли эту девицу, когда она воровала драгоценности. Мне удалось схватить ее и привязать к стулу, без разговоров, а потом я послал за сами… все это, чтобы обойтись без лишнего шума…

— Ладно, ладно… А где госпожа де Бремонваль?

— Господин комиссар хочет с ней поговорить?

— Разумеется.

— Если господину комиссару будет угодно пройти в малую гостиную, я позову госпожу…

— Ладно, ладно… минутку!

Комиссар встал прямо перед несчастной Раймондой, не говорившей, по-прежнему, ни слова, и стал допрашивать ее:

— Что вы можете сказать в свое оправдание? Признаете ли вы, что украли эти драгоценности?

— Это ложь!

— Ах, вот как? Вы отрицаете, что вас захватили с поличным?

— Отрицаю!

— Ладно, ладно… Там будет видно.

Комиссар не стал больше ни о чем ее спрашивать и повернулся к бригадиру Массону:

— Снимите обувь с этой девицы! — И пока бригадир выполнял приказ, комиссар объяснил. — Если она действительно воровка, ручаюсь вам, что мы найдем еще какое-нибудь колечко в ее туфле… Это обычный воровской фокус… вот, смотрите…

Дворецкий, однако, не дал «господину бригадиру Массону», к которому выказывал глубочайшее почтение, выполнить приказ комиссара. Он сам стал на колени и сам, торжествуя, показал кольцо, найденное им в туфле той, которую считали воровкой!

— Ах, господин комиссар! — воскликнул он, смеясь. — Вот уж не повезло ей, так не повезло!

Но комиссар не хотел отвлекаться на малоинтересные подробности.

— Установлено, что она схвачена с поличным, — заявил он. — Этого вполне достаточно. Бригадир Массон, вы отведете эту девицу в участок, где я вскоре допрошу ее. Да, дайте знать моему секретарю, пусть он составит сообщение для агентства Гавас: Ограбление госпожи де Бремонваль — это настоящие парижские новости! Чрезвычайно интересно! — Потом он повернулся к дворецкому и потребовал. — Проводите меня к вашей госпоже.

Десять минут спустя полицейские увели в участок несчастную Раймонду, которая, казалось, была совершенно равнодушна к своему аресту и даже не пыталась защищаться: ведь защищаться означало бы обвинять дворецкого, а дворецкого она отлично узнала — это был ее отец!

Г-жа де Бремонваль, со своей стороны, уже проводила комиссара полиции к выходу из особняка. Теперь, вернувшись в большую гостиную, она позвонила. Явился Фантомас.

Как только она осталась с ним наедине, леди Бельтам в растерянности спросила:

— Ваша дочь, Фантомас? Это ваша дочь?

— Без сомнения, — насмешливо сказал бандит.

— Ах, почему вы раньше мне не сказали?

— Как я мог?

— И потом, что это за комедия? Она же не воровка!

Фантомас собирался ответить, но ему помешали.

Дверь в гостиную опять неожиданно распахнулась. Лакей провозгласил:

— Господин граф Пэйрбрюн! Господин маркиз Толоза!

Это съезжались первые гости г-жи де Бремонваль.

Было без пяти двенадцать, и заседание суда должно было вскоре начаться.

Это происходило во Дворце Юстиции, в том его помещении, где разбирают уголовные дела. Одиннадцатый зал должен был открыться первым, в двенадцать пятнадцать, а перед тамбуром с двойной дверью, через который надо было пройти в зал, уже теснилась густая толпа. Величественный, горделивый и наводящий страх солдат муниципальной гвардии заслонял могучей фигурой подступы к тамбуру, и держатели повесток почтительно топтались позади этого представителя власти, с ангельским терпением дожидаясь указанного в расписании часа, когда публику начнут пускать в зал. Внезапно толпа всколыхнулась оттого, что из темноты неожиданно возник уродливый, кривобокий человечек в бархатной ермолке и грязной, заплатанной визитке. Он подошел к солдату муниципальной гвардии, что-то прошептал ему на ухо с весьма таинственным видом и тотчас же исчез, как будто его ждали очень важные, неотложные дела. Завсегдатаи уголовного суда — а их в толпе было немало, — знали, что означает это явление, которое на театре непременно назвали бы «комическим выходом». А означало оно, что сей персонаж, числящийся в администрации Дворца Юстиции, сообщил муниципальному гвардейцу, что зал суда готов к приему публики и, следовательно, ее разрешено впустить.

Толпа ринулась к тамбуру, но солдат тотчас же преградил ей дорогу, требуя, чтобы каждый предъявил повестку. Те лица, которых действительно вызвали в суд, пользовались правом занять сидячие места, зевакам же предстояло остаться на ногах.

Залы суда уголовной полиции построены по единому принципу, с широкими окнами, выходящими во двор Сент-Шапель, и благодаря яркому дневному свету не кажутся столь торжественными и даже несколько угрожающими, как залы старых помещений Дворца Юстиции. Напротив, они выглядят светлыми и приветливыми, хоть и обставлены без малейшей роскоши. Впрочем, в той части зала, что предназначена для членов суда, можно заметить некое подобие комфорта. Ступени, ведущие к судейскому столу и креслу прокурора, затянуты зеленым сукном; по обе стороны, за перегородками, находятся два небольших отсека: в тот, что примыкает к окнам, можно пройти из зала, там расставлены пюпитры — это ложа судейской прессы, откуда репортеры, входящие в ее состав, следят за ходом сенсационных процессов. В другой отсек, напротив первого, проходят через потайную дверь, скрытую в стене и ведущую в коридоры «мышеловки», — он предназначен для арестованных, которых приводят в суд в сопровождении четырех-пяти конвойных. На языке преступного мира это место называют «турникетом». Что касается самого зала, то он напоминает скромный театральный зал: в первых рядах, ближе всего к Суду, на мягких, обтянутых кожей банкетках, сидят адвокаты, а позади них расставлены простые деревянные скамьи, узкие и жесткие, где рассаживаются зрители.

В этот день одиннадцатый зал уголовного суда был заполнен до отказа, так как судьи, ведущие там дела, известны были своей суровостью; к тому же в этот день судили схваченных с поличным и, стало быть, по мнению завсегдатаев, могли иметь место любые неожиданности, любые непредвиденные эпизоды.

Дважды в неделю Уголовный суд разбирает с быстротой, вовсе недостойной величия возложенной на него задачи, все дела, которые, благодаря своей очевидности, не требуют предварительного следствия.

Чаще всего это мелкие проступки, по которым суд должен вынести решение: пьяный дебош, оскорбление полицейских, нарушение порядка на улице, мошенничество всякого рода, карманные кражи или воровство любого вида — при условии, что преступник схвачен с поличным и не пытается отрицать свою вину.