— У тебя есть фальшивые документы? — спросила Ундина.

— Нет. — Тут наступила пауза. — Но знаешь, я уже покупала его раньше, в «О'Брайенс», на Юго-Восточной Семьдесят седьмой авеню. Даже Таня Рабани затаривалась там на прошлой неделе, а ей больше двенадцати никто бы не дал. Кроме, конечно, тех…

Ундина провела карандашом по лежавшему перед ней листку бумаги. Перед глазами мелькнул образ Тани Рабани — детское личико и невинные глазки, хлопающие ресничками, а под всем этим пугающе пышный бюст.

— А, я, кажется, начинаю понимать…

Моргана засмеялась, но как-то не слишком весело.

— Просто когда пойдем, надо будет убедиться, что именно тот мужик сидит за кассой.

— Предположительно лет пятидесяти, — продолжила Ундина. — Кепка как у водителя, а задница — как у водопроводчика.

— Который просто не может сказать «нет» маленькой милашке.

— А ты плохая девочка!

— Ты даже не представляешь насколько. — Моргана засмеялась грудным смехом. — Изобразим что-нибудь в стиле «девочка на девочке», чтоб ему было о чем грезить всю ночь? Это же просто семечки, детка! Пустяки!

Ундина задумалась: чем же Моргана так привлекает ее. Она была такой напористой, а ее желания — такими конкретными, но что творилось в голове у этой девицы?

— Ну ладно. Я заеду за тобой в семь.

— Идет, в семь.

Ундина кинула телефон на кровать, пригладила косички и обратила внимание, как часто колотится сердце. Также она заметила, что нарисовала еще одну бабочку на листке, на котором пока стоял лишь праздничный заголовок. Ничего особенного, просто набросок, но что-то в этом последнем рисунке тревожило ее. Упрямыми толстыми линиями там было начерчено злобное лицо, глядящее с туловища насекомого. Разорвав первый лист, Ундина начала работу по-новому и засиделась до заката. Она рисовала тельца с крыльями, деревья, червяков — все образы из своих снов, какие удавалось припомнить. Рисование всегда помогало ей прийти в норму. Опустошая колодец наваждений, она могла менять курс, по которому двигалось ее сознание. Когда она приходила в себя, на листке оставался созданный ею мир — не настоящий, но очень на него похожий.

Через некоторое время пробило семь. Ундина к тому времени составила список гостей и перечень закусок, которые они с Морганой могли приготовить за пару часов, причем оба листа оказались испещрены изображениями бабочек — но Ундина даже не помнила, как нарисовала их. Вздохнув, она вывела затейливую завитушку поверх одной из них — у которой было лицо темноволосой девушки, виденной во сне. Заостренное, милое лицо с тонкими темными бровями и вздернутым подбородком, с задорным, внимательным взглядом и остренькими зубками, выступающими из-под тонкой, но выпуклой губы.

«Моргана!» — прошептала про себя Ундина и засмеялась, направляясь в душ.

Моргана д'Амичи придвинулась к зеркалу, изучая свое лицо с той же основательностью, с какой подходила ко всем проблемам. Она рассматривала его, мерила взглядом, отмечая сильные и слабые стороны, а потом принималась совершенствовать. Лицо ей досталось неплохое — невинные глаза небесной синевы под изгибами черных бровей, россыпь веснушек на дерзко вздернутом носике. Вот только щеки слегка полноваты, а губы несколько тонки, но зато волосы просто замечательные: густые, темные — как думала Моргана, благодаря наследственности отца-итальянца, хотя тот сам и был блондином. Моргана любовалась своей шеей, изящными ключицами под сияющей кожей и впадинкой, возле которой они встречались. В общем и целом Моргана была хорошенькой семнадцатилетней девушкой — ей многие об этом говорили.

Но никому из этих людей нельзя было знать правду. Только сама Моргана знала, что достичь настоящего совершенства ей мешают некоторые мелкие недостатки: губы тонковаты, вихор падает на лоб — она скрывала его под волнообразной челкой, а еще у основания розовенького пальчика имеется шрам. И вот еще крохотный тонкий волосок у брови, а ведь на годовой запас депиляционного воска она потратила половину чаевых за прошлую неделю — Моргана работала барменом-бариста в «Кракатау», самой посещаемой кофейне на юго-востоке Портленда. К тому же мать подарила ей шикарный набор пинцетов.

— Все на месте, дорогая? — В дверном проеме появилась Ивонн д'Амичи.

Расхаживая взад-вперед по закутку между прачечной и спальней Морганы, где дочь разместила туалетный столик, Ивонн что-то бормотала себе под нос. Она привыкла к тому, что Моргана каждый вечер минимум по часу торчит перед зеркалом, но не могла удержаться от комментариев.

Взгляд Морганы снова вернулся к зеркалу.

— Мне казалось, ты сама хочешь, чтобы я хорошо выглядела, мамочка. Ты же всегда говорила, что хочешь для меня лучшей судьбы, чем досталась тебе.

Ивонн поставила белую пластиковую корзину на стиральную машинку и выглянула из окна маленького домика, в котором они жили с дочерью Морганой и сыном К. А. — названным так в честь Кевина Антони, отца Ивонн. Ядовито-оранжевый шар садящегося солнца прятался за парком.

Моргана понимала, что это удар под дых. Ивонн в свое время была очень хорошенькой. Не такой, как Моргана, но достаточно симпатичной, чтобы в 1986 году завоевать королевский титул на Фестивале роз и попасться на глаза придурку сыну одного из членов жюри, Филу д'Амичи, из компании «Д'Амичи и сыновья», владеющей самой крупной сетью бакалейных магазинов в Орегоне. И она действительно хотела для своих детей будущего получше, чем могла им предложить Стил-стрит — паршивая полоса асфальта, тянущаяся сквозь череду навевающих тоску трущоб в самый конец юго-восточного Портленда. Они поселились здесь, когда Фил-младший работал рассыльным на складе, дожидаясь, пока его жлоб папаша протянет ноги.

Потом, говорил ее бывший супруг, все изменится. Так оно и вышло — все решительно переменилось. Он обзавелся новой подружкой, стал прикрывать преждевременно возникшие залысины специальными накладками и купил красный «БМВ»-кабриолет, на котором и катался со своей пассией, наслаждаясь жизнью. К тому времени как д'Амичи-старший заработал свой первый инфаркт, паршивец сынок из семьи уже отчалил. А бракоразводный процесс был окончен за две недели до смерти старика, вследствие чего ни Ивонн, ни детям в наследство не досталось ни пенни.

Большинство домов в округе были на колесах, но Ивонн исправно вносила арендную плату и еще копила деньги, чтобы отправить К. А. в тренировочный лагерь для футболистов. А Моргана, что бы она ни говорила, все-таки съездила на лето во Францию после второго года обучения. Это было нелегко устроить — Фил-младший связался с девушкой из группы поддержки «Портленд Блейзере», лишь несколькими годами старше его дочери, и ясно дал понять, что на детей будет давать самый минимум. Он заявил, что его дети, как и он в свое время, должны самостоятельно зарабатывать на жизнь. Ивонн не стала спорить, но сама думала и поступала иначе. Она любила своих детей и гордилась ими. Стремление Морганы к совершенству сделало ее круглой отличницей и кандидатом в президенты класса, а талант К. А. доставил ему место в футбольной команде школы Мак-Кинли, ставшей чемпионом штата.

И тем не менее сильная воля Морганы ее пугала, так же как и стремление дочери быть идеальной.

Ивонн кашлянула.

— Моргана, дорогая. Ты же знаешь, я считаю тебя очень красивой.

Пройдя к туалетному столику, за которым, выпрямив спину, сидела дочь, Ивонн положила руки ей на плечи. Та напряглась, но рук не сбросила.

— Ты всегда любила смотреться в зеркало.

Моргана улыбнулась и дотронулась до руки матери.

— А я думаю, что ты — просто чудо, мамочка. Особенно после того, что сделал отец…

Ивонн опустила усталые голубые глаза.

— Она же практически моя ровесница! — Моргана вздохнула и покачала головой, стараясь, чтобы мать непременно заметила, как красиво колыхнулась при этом блестящая масса ее волос. — Как бы то ни было, ты же знаешь, мы с К. А. очень ценим, как много ты работаешь ради нас.

Ивонн вздрогнула, скрестила руки на груди.