Поэма о потустороннем мире …Была страна Муравия И нету таковой… А. Твардовский 1. Когда закончу навсегда таранить лбом глухие стены, устанет сердца ход бессменный и жизнь погаснет, как звезда — после бесстрастного суда, освобожденный от Геенны, увижу вдруг — с полей блаженных бегут вечерние стада. Белея, ангельские хаты глядятся в розовый прудок, у мельницы, как бесноватый, кружит и пенится поток, и баба райской наготой сияет над шальной водой. 2. На травы сея пыль, как росы, дорогами возы бренчат, полки умаянных девчат после страды на сенокосах влачат напев разноголосый и с ним, как ношу, потный чад, а парни им с возов кричат нарочно-наглые вопросы, но все стихают, шапки сняв, когда степенным гулким звоном среди полей, среди дубрав, вдоль по холмам ленивосклонным, по речке мелкой, неуловной, сойдет Канун с главы церковной. 3. Склоняясь у икон, отец по церкви носит дым кадила, на клиросе, как сноп на вилы, берет Псалтырь неспорый чтец. И все — и мельник, и кузнец, и плотник, и пастух Вавила тройное «Господи помилуй» одолевают наконец. А бабы, груди спеленав, под ситцы яркие, как звоны, с букетами душистых трав толпятся стадом у амвона, и Саваоф — с высот святых — взирает с благостью на них. 4. И тут же дом и старый сад со всяким милым сердцу вздором — свинья зарылась под забором, вздыхая, кормит поросят; на крыше голуби урчат то с вожделеньем, то с укором; лениво, несогласным хором поют работницы у гряд. От конопли на огород смолистый, крепкий дух идет. И от колодца — на весу раскачивая всплески ведер — колышет девка скифских бедер монументальную красу. 5. И снова стану я в дверях, чтоб тесно пропуская в сени, узнать все тот же зуд весенний, в ее дичающих глазах, и стыд лукавящий, и страх притворный, как ее колени, и влажное изнеможенье в еще неопытных губах. Но в вознесенном мире оном все в естестве преображенном: страсть человека, сон цветка… И сердце чисто загорится от крепкой плоти в складках ситца, от шепотка и хохотка. 6. Потом в прихожей полутемной увижу давешний базар: корзины, лампы медный шар, в пустой стене крючок огромный, (как будто сирота бездомный) под ним — дырявый самовар, что испустил давно свой пар и ждет чего-то с грустью скромной. Взгляну — (привычка малолетства) за архаический сундук — и там найду свой первый лук с дырой мышиной по соседству, и змей, упавший, как и я, с высот мечты в грусть бытия. 7. Из комнат выйдет, щурясь, мать улыбкой сына встретить. Сойдутся взрослые и дети, и всем захочется узнать, как жизнь на том проходит свете, кто за дела теперь в ответе и долго ль Родине страдать? Кто, у кого и где родился, кто сватался и кто женился, кто одиноким кончит век, как одевают женщин моды, что получилось из свободы, и чем взволнован человек. 8. И всем подробный дав ответ, скажу, что мир, как раньше, — мелок, что люди так же — вроде белок — все в том же колесе забот; что мудрость вывели в расход, а добродетель не у дела, хоть всех бессмыслица заела никто исхода не найдет; властям на пользу врут газеты, в угоду критикам поэты, и много есть манер и мод, и что Россия понемногу, быть может, выйдет на дорогу иль вовсе не туда придет… 9. И вот начался при почестный — уставят тесно круглый стол, и маринады, и засол, пирог, вниманья признак лестный, сыр покупной, овечий местный, и все, что сад свой произвел, и мед всегда усердных пчел, и водка — грех Руси известный. Знакомый ангел за окном помашет голубым крылом и, приподняв хитон лиловый, влетит, чтоб, оказав нам честь, и пирога со всеми съесть и выпить рюмочку перцовой. 10. Настанет вечер тих и прост, и всех уложит сон беспечный. Я выйду в сад и бесконечный из Смерти в Жизнь увижу мост. По нем, комет сгибая хвост и Путь подравнивая Млечный, проходит Он, Садовник Вечный, и засевает грядки звезд. И воплощаясь перед Ним, мы все закон Его творим, Ему по-разному покорны: один — в дыму колючих вьюг, другой — палючий выбрав юг, а третий — гордый камень горный. |
