— Как-то утром я шел в конюшню, намереваясь прокатиться после завтрака, вспомнил, что забыл стек, и резко повернулся. Наверное, слишком резко, потому что раздался хруст. Такой громкий, что я отчетливо его услышал. Показалось даже, что сломал ногу в колене. Она тут же распухла почти вдвое против обычного, но, как ни странно, я мог двигаться и даже терпеть боль.

— И что сказал на этот счет Калден?

Дуглас покраснел еще больше.

— Я не посылал за ним, — признался он.

— Но почему?

— Собирался… но конюх, который помог мне добраться до спальни, упомянул, что Калден уехал в соседнее графство к сестре и вернется только вечером. Он предложил съездить за ним, но стоило мне поднять ногу повыше, и боль уменьшилась. Я посчитал, что тут нет ничего серьезного, так что вполне можно подождать. А к вечеру опухоль стала спадать.

— Значит, кость была не сломана?

— Как выяснилось, нет. Мое состояние улучшалось с каждой минутой, так что добрый доктор не понадобился. Дня через два опухоль окончательно спала, и я даже смог наступать на ногу. К концу недели все было, как обычно, и я посчитал, что либо разорвал, либо растянул связку, и больше об этом не думал.

— Но ведь это не конец истории?

Дуглас вздохнул.

— Нет. Раз или два в год колено дает о себе знать. Обычно я способен удержать равновесие и не упасть, но иногда все происходит так быстро, что я валюсь, как мешок с мукой. И все повторяется как по нотам: проклятая опухоль, которая держится несколько дней, боль, невозможность опереться на ногу, а потом все в порядке, словно ничего не случилось.

— А падение с обрыва?

Дуглас брезгливо поморщился:

— То же самое. Я почувствовал, как ослабла подпруга, и понял, что новый конюх по неопытности затягивал ее, когда хитрюга лошадь надула брюхо. Следовало заметить это самому перед выездом из конюшни, но что поделать? Я уже хотел спешиться, чтобы исправить положение, но колено подогнулось.

— Значит, все эти несчастья — результат той давней травмы?

— По большей части — да.

— А последнее?

— Нет, эта чертова коняга перепугалась до смерти, когда дорогу перебежала полевая мышь. Встала на дыбы, а потом метнулась в сторону. Низко нависшая ветка выбила меня из седла, а я слишком поздно ее заметил, иначе успел бы пригнуться.

Себастьян покачал головой.

— Не хочешь объяснить, почему так издеваешься над собой?

— Презираю эту слабость, но сумею с ней справиться, — проворчал отец. — Я научился принимать необходимые меры предосторожности. И это никого не касается, поэтому буду крайне благодарен, если не проболтаешься никому, включая Мэгги.

До Себастьяна наконец дошло. Отец считал свою немощь позорной слабостью и стыдился ее. Гордость. Иногда она проявляется самым странным образом.

— Как пожелаешь. Я скорее всего сумею убедить Маргарет, что все ее страхи беспочвенны. И поскольку мои дела здесь закончены…

Он пошел к выходу и чуть помедлил у двери, но отец не остановил его. Себастьян плотно сжал губы, чтобы не зарычать от тоски и отчаяния. Здесь он нежеланный гость. Его просто терпели.

Маргарет немного опоздала к завтраку и еще сидела за столом, когда в столовую вошел Себастьян. Он встал в дверях: ничего угрожающего. И ничего дружелюбного.

— Я уезжаю, — объявил он.

Маргарет застыла. В ней поднималось нечто похожее на панику.

— Не закончив работы?

— Работа закончена. Злодей найден, но это не то, что ты ожидала.

— Объясни.

Себастьян иронически усмехнулся.

— Я снова поговорил с отцом. Он решил исповедаться только затем, вероятно, чтобы отделаться от меня. Я заверил, что все сказанное им не выйдет из стен его комнаты. Поэтому тебе просто придется довериться мне, Мэгги. Никто не пытается его убить.

Она облегченно вздохнула, хотя не слишком обрадовалась тому, что он не хочет сказать правду. Наверное, именно досада и спровоцировала саркастическую реплику:

— Довериться тебе? Не слишком ли многого просишь?

Он вскинул брови, по всей видимости, искренне удивленный:

— Ты мне не доверяешь?

Надо ли убеждать его в обратном?

— Ты говоришь одно, а делаешь другое, — напомнила Маргарет. — Вряд ли это надежная основа для доверия.

— Ты это о чем?

Маргарет залилась краской. Стоит ли упоминать о том, как он согласился никогда больше не прикасаться к ней, а позже нагло залез к ней в ванну.

Но он все понял и презрительно фыркнул:

— Бывают времена, когда мужчина пускает по ветру всякую осторожность. Особенно когда он обуян похотью.

Как грубо! Похоть. Не любовь. Какая она дура, если спутала одно с другим!

Она отложила булочку и холодно заметила:

— Истинный джентльмен изложил бы все это куда деликатнее.

Он коротко рассмеялся. Как залаял.

— Джентльмен вообще не упомянул бы ни о чем подобном. Прекрати, Мэгги. Ты знаешь, что больше я под эту категорию не подпадаю.

Маргарет вздохнула, решив оставить эту тему.

— Если Дуглас был готов рассказать правду, означает ли это, что вы примирились?

— Нет, — ответил он слишком резко.

Лицо вновь стало непроницаемым. Маргарет отчетливо осознала, что допытываться не стоит. Он все равно ничего не скажет.

— Как насчет Жюльетт? — спросила она вместо этого.

— А что насчет нее?

— Узнал, почему она подстроила дуэль?

— Нет. И, откровенно говоря, я считаю, что ее мотивы никогда не выйдут на свет, поэтому нет смысла биться головой о стену.

— Ты, должно быть, шутишь?!

— Мэгги, чем дольше я остаюсь здесь, тем сильнее растет во мне уверенность, что я непременно кого-то убью, причем без всякой цели. Это не вернет Джайлза. И не сотрет последних одиннадцати лет.

— Так Дентон тоже не знает? — допытывалась она. — Ты его спрашивал?

— Да, спрашивал, и нет, он не знает, в чем дело, или просто не желает говорить на эту тему. Трудно сказать, поскольку он скрывает нечто терзающее его чувством вины. Кстати, не знаешь, где он?

— В Лондоне, — глухо ответила она, охваченная безрассудной паникой. У нее нет больше доводов. Как уговорить Себастьяна остаться? Есть только последний, отчаянный козырь, карта, которую можно попытаться разыграть. Только вот сомнительно, что она сработает.

Похоже, ее ответ его расстроил. Может, хотел попрощаться с братом? И этого будет достаточно, чтобы задержать его еще на несколько дней.

— Когда он уехал? — спросил Себастьян.

— Сегодня утром. Жюльетт отправилась в Лондон на рассвете. Дентон последовал за ней час-полтора спустя. То ли для того, чтобы вернуть ее, то ли продолжить ссору. Кто знает?

— Она всегда удирает в Лондон после очередного скандала? Или просто не хочет лишний раз встречаться со мной?

— После громких ссор она обычно проводит неделю-другую в столице. Но поскольку на этот раз никто не упоминал об особенно пронзительных воплях, может, ты и прав.

— Кто-то наверняка дал ей знать, что я вот-вот уберусь.

Значит, и это не сработало.

— Насколько я поняла, ты собираешься уехать немедленно.

— Совершенно верно.

Девушка прикусила губу. Ее последний козырь выглядел до неприличия жалким, но она уже потеряла способность мыслить связно.

— Я хотела попросить… об одолжении.

— Мэгги…

— Выслушай меня, — перебила она — Я знаю, что, возможно, и без того у тебя в долгу, но просто не ожидала, что ты уедешь так скоро. Пойми, этим ты поставишь меня в неловкое положение!

— Но в чем дело? — нахмурился он.

— Праздник вдовствующей герцогини. Если мы не приедем, она никогда меня не простит.

— И что из этого?

— Самый быстрый способ потерять положение в обществе — впасть в немилость герцогини. Даже развод — куда меньшее зло по сравнению с недовольством Альберты.

Себастьян помрачнел, как осенняя туча.

— Почему у меня такое чувство, что ты не шутишь?

— Потому что я не шучу. И это всего лишь еще одна ночь в Англии. Сможешь уехать наутро после праздника.