«О ласкающей грусти, о свете…» Я спросил старика у стены… А.Блок О ласкающей грусти, о свете, Притаившемся в утренней мгле… Что вы знаете, взрослые дети, О кружащейся в небе планете, Нам доверенной Богом Земле? Летний зной был прозрачно беспечен. Я спросил золотого юнца: «Чьей безумной мечтой искалечен Нимб открытого солнцу лица?» Но он даже не бросил мне взгляда, Улыбнулся и канул в рассвет, — Тот, откуда неслась канонада, Вой штурмующих небо ракет. «О, сколько их за эти годы…» О, сколько их за эти годы, Презревших смерть, забывших страх, Дыханье каторжной свободы Смело и превратило в прах. Нас уверяют: это средство Для светлых дней, для дней иных… Но что за страшное наследство Для нас, оставшихся в живых! «О, страшный мир! Не тот, что с содроганьем…» О, страшный мир! Не тот, что с содроганьем Готовится к неслыханной войне, А тот, иной, что в мёртвой тишине, Как черви, точит тёмное сознанье. А этот мир, чей каждый день и час Пропитан злобой, завистью и мщеньем, — Лишь бледное земное отраженье Того, другого, дремлющего в нас. «О, этот город, этот холод…» О, этот город, этот холод, Осенний ветер, вечер мгла, «Блажен, кто смолоду был молод», Блажен, кто верил в силу зла. И разуверился под старость. И вот не верит ничему; И нежно смотрится усталость В его светлеющую тьму. «Одни надеются на Бога…» Одни надеются на Бога, Другие слушают Москву. А я в бессмысленной тревоге, В тупом отчаянье живу. Так бьётся в зыбком непокое Пустая лодка. Где причал?.. Любовь? — А что это такое? Друзья? — Простите, не слыхал. «Он в задыхающихся строфах…» Он в задыхающихся строфах Пророчил о Господнем Дне, О небывалых катастрофах, О третьей мировой волне. Он в ночи дикие, глухие Слова бессвязные шептал, И страшным именем — Россия Грядущий хаос заклинал. «Осенний дождь стучится в окна…»
Осенний дождь стучится в окна. Хочу заснуть и не могу. А мыслей липкие волокна Упрямо клеются в мозгу. Всё те же мысли, всё о том же, На ту же тему, в ту же тьму: «О Боже, Боже — почему? Зачем, о милостивый Боже?» «От пораженья к пораженью…» От пораженья к пораженью, От униженья к униженью, Из тупика в другой тупик, — И так от самого рожденья, «До тошноты, до отвращенья», До боли, перешедшей в тик, До боли, ставшей монополией, До белены. Чего ж вам более? «От снега поднимается сиянье…» От снега поднимается сиянье, Как будто звёзды на снегу горят, Как будто розы, затаив дыханье, Чуть слышно меж собою говорят: Проникни в тайну, скрытую от века, Склонись к истокам первозданных рек. Бог человеком был для человека, Чтоб Богом стал для Бога Человек. Памяти Георгия Иванова Всё в прах превратится, исчезнет, Взорвётся, провалится в сон. И я от такой же болезни, Наверно, умру, как и он. От рака или от простуды, Назначенных нам по судьбе… Почти отвращения к людям И жалости к ним и к себе. 1964 Париж Осенним вечером парижским, Когда, совсем как наяву, Дома, соборы, обелиски Бесшумно рушатся в Неву, Когда в волшебном «как попало» Плывут туманы и мечты И отражаются в каналах Венецианские мосты… Парижским вечером туманным, Вдоль Сены, у Консьержери, Где расплываются нирванно Неоновые фонари, — И снова веет от лагуны Потусторонним ветерком, И Невский в мареве двулунном Безлюдным стынет двойником, — Люблю под пологом каштановым, По набережной в огоньках Бродя с Георгием Ивановым, Поговорить о пустяках. «Парижская сутолка, вечер…» Парижская сутолка, вечер, Сердец металлический стук… Я знал лишь случайные встречи, Залог неизбежных разлук. А счастье мне даже не снилось, Да я и не верил ему. И всё-таки как-то прожилось, Но как — до сих пор не пойму. |
