Разочарование Эрики было настолько сильным, что она едва заметила, как его рука скользнула по цепи, оттолкнув ее пальцы. Добравшись до конца, Селиг намотал цепь на кулак и пошел к двери, таща Эрику за собой.

Она и не подумала протестовать, по крайней мере пока они не добрались до лестницы. Когда он начал спускаться, девушка отпрянула, натянув цепь.

– Ты можешь отпустить цепь. Я… – Селиг обернулся и поднял брови:

– Разве я не предупредил, что ты к ней привыкнешь?

– Не понимаю, – нахмурилась Эрика.

– Ты думала, что я причиню тебе такую же боль, какую причинила мне, Эрика Бессердечная? – Снова эта улыбка – предостережение.

– Нет, я не смог бы сделать подобное с женщиной… даже с тобой. Есть другие способы, такие, как боль унижения и позора.

Он дернул за цепь, и Эрика, пошатнувшись, едва не свалилась вниз.

– И не медли больше! Не отставай! Иди за мной!

Никаких пыток… и тем не менее пытка. Теперь по крайней мере Эрика знала, что ее ждет. Не обычная месть, а стыд и отвращение к себе на каждом шагу, пока ее гордость не будет сломлена. Эрика скорее предпочла бы физическую боль, но у нее нет выбора. Селиг уже все решил… И всетаки ему не победить ее! Селиг может принуждать ее, втаптывать в грязь, но Эрика ни за что не позволит превратить себя в бессловесное животное!

Он продолжал спускаться. И хотя гнев и ярость душили девушку, она старалась держаться к Селигу как можно ближе, чтобы никто не сомневался, будто она следует за ним добровольно, так что в глазах собравшихся он, сжимавший в кулаке «сворку», выглядел по меньшей мере смешным.

Они оказались в зале, и краска бросилась в лицо девушки, когда взоры присутствующих устремились на нее. Но она попрежнему высоко держала голову и смело встречала все взгляды, даже родных Селига, ожидавших его за столами, вокруг огромного бочонка с элем.

Леди Бренна неодобрительно покачала головой. Кристен возмущенно поджала губы. Лорд Ройс, очевидно, забавлялся происходящим. Только лицо Гаррика оставалось бесстрастным, как всегда при виде Эрики.

Что же касается остальных, то они немедленно отвлеклись от своих занятий, чтобы наблюдать за происходящим. Эрика надеялась лишь на то, что в тени великолепия Селига она будет просто незаметна, особенно в жалких отрепьях служанки, которые ее заставили надеть. Коричневатосерое нижнее платье было слишком коротким и обнажало щиколотки, закованные в кандалы. Кроме того, оно было чересчур тесно в груди, хотя этого и не было видно изза наружного коричневого платья, слишком свободного и подпоясанного обрывком веревки.

Селиг подвел ее прямо к тому месту, где собралась его семья. Все сидели за столами, кроме Гаррика, который, поставив ногу на край скамьи, оперся локтями на бедро.

Селиг вел себя так, словно уже был здесь раньше и, ненадолго отлучившись, сейчас вернулся. Он сел напротив родных, Эрика же, не получив никаких приказов, осталась стоять у него за спиной. Кристен немедленно вскочила, возможно потому, что уничтожающий взгляд, которым она одарила брата, мог гораздо лучше подействовать теперь, когда он больше не возвышался над ней.

– Это невыносимо, Селиг! – начала она.

– Не хочешь даже справиться о моем здоровье, сестрица?

Кристен, мгновенно проглотив все, что собиралась сказать, процедила сквозь зубы, выдавливая каждое слово:

– Голова больше не болит?

– Почти.

Кристен наклонилась вперед и ударила кулаками по столу:

– Тогда повторяю, это нестерпимо, и не спрашивай меня, в чем дело, безмозглый болван, ты и сам все прекрасно понимаешь. Решил привлечь к ней внимание короля?

Но Селиг безразлично пожал плечами:

– Рабов довольно часто заковывают в цепи. Не такое уж это необычное зрелище.

При этих словах Эрика сжалась и отвернулась, словно не желая больше ничего слышать. Но Селиг лишь добавил чтото на незнакомом ей кельтском языке, на который перешла и Кристен. Поскольку Эрика ничего не понимала, можно было пока не обращать внимания на брата и сестру.

– Да, рабовмужчин, – согласилась тем временем Кристен. – Но последней женщиной, на которую надели здесь кандалы, была я. И если даже Алфред не заметит девчонку, что помешает ей попросить у него помощи? И не думай, что он не прислушается к датчанке. Наоборот, он особенно внимательно выслушает ее.

Услышав это, в спор вступил Ройс. Кристен так до конца и не простила мужа за то, что он ее отшлепал, и его страстная натура не могла долго выносить холодного приема, оказываемого женой в постели. Поэтому он поспешил принять ее сторону, но вовсе не изза того, что ее доводы были разумными, это имело гораздо меньше значения, чем страстные объятия.

– Кристен права, – заявил Ройс зятю. – Алфред может действительно попросить тебя освободить даму. И только последний глупец решится отказать королю без достаточно веской причины.

– Не волнуйся, мои объяснения удовлетворят короля, – заверил Селиг.

– Тебе это может показаться несправедливым, но короли не всегда считаются с желанием и необходимостью возмездия.

– Особенно когда месть может угрожать мирной жизни их королевства, – вмешалась Кристен.

– И им не нравится, что мужественные достойные воины убивают друг друга, затевая между собой распри, когда могут отдать жизнь в войне за своего короля, – добавил Ройс.

Разгорелся нешуточный спор, но Бренна не видела необходимости вступать в него, как, впрочем, и Гаррик, который воспользовался возможностью подойти к Эрике.

– Так он сделал из тебя ручную рабыню? – Слово «ручная» звучало еще более оскорбительно, чем просто «рабыня», поскольку именно это и делал Селиг. Он обращался с ней, как с домашним животным, предназначенным для его развлечения, пытаясь создать из него покорное, ничуть не опасное, но слишком глупое существо, чтобы его можно было спускать с поводка или оставлять одного.

Отец Селига впервые заговорил с девушкой, хотя и довольно часто навещал сына. Оставалось гадать, так же он жесток, как Селиг, если без всякой жалости говорит о ее унижении. Но по его бесстрастному лицу Эрика ничего не смогла прочесть.

– Он думает, что обратил меня в рабство. – Вызывающий ответ заставил Гаррика тихо рассмеяться.

– Вот и моя жена тоже так считала. Она ни за что не желала признать меня своим хозяином.

Эрика не верила своим ушам. Неужели и мать и дочь были когдато рабынями тех мужчин, за которых потом вышли замуж?

Неудивительно, что эта мысль так легко посетила Селига! Он просто следует семейной традиции.

Эрика невольно поежилась. Но по крайней мере ее не ждет подобная судьба. На это так же трудно рассчитывать, как на обретение свободы в ближайший час. Никакой надежды.

– Но вышло так, что именно она завладела мною, моими душой и сердцем, – продолжал вспоминать Гаррик. – И знаешь, как Бренна добилась этого, девушка?

– Мне все…

– Неукротимой волей и несгибаемой гордостью, – перебил он Эрику. – Она была пламенем в стране льдов, красавицей с сердцем и умением воина. Сначала она вызвала во мне восхищение, а потом украла сердце. Сможет ли твоя гордость преклониться перед Селигом?

Эрике очень хотелось, чтобы Гаррик ни о чем ее не расспрашивал и вообще не замечал.

– Нет, – сухо ответила она. – Но не для того, чтобы вызвать восхищение Селига, а ради меня самой.

– Твой гнев легко понять.

– Гнев – это малая часть того, что я питаю к твоему сыну, – объяснила Эрика.

Гаррик задумчиво посмотрел на девушку:

– Подобное обращение с тобой… весьма прискорбно, но крайне необычно. Селиг никогда не был жесток с женщинами.

– Хочешь сказать, что он не обращает в рабство каждую, которая приказывает его высечь?

– Не стоит сердиться на меня, дитя, – мягко упрекнул Гаррик. – Я хотел лишь сказать, что он в жизни не обидел женщину. Он преклоняется перед ними.

– Если не считать меня.

– Если не считать тебя, – согласился он. Эрике показалось, что разговор закончен. За ее спиной все еще горячо спорили. Но Гаррик не отошел от нее. После нескольких мгновений неловкого молчания он заметил: