«Вереск зацвел у дороги…» Вереск зацвел у дороги, Недалека и зима. Черствый, отрывисто-строгий Ветер обходит дома. Если по-детски ты плачешь, Это еще не беда… Что-то поглубже запрячешь И позабудешь — куда. 1953 «Шарманка старая, печали тайной ящик…» И старенький вальс недоплакав, умолкнет шарманка вдали. Сергей Маковский. Шарманка старая, печали тайной ящик, Ты плачешь вечером над жизнью настоящей. Средь каменных дворов и сонной толкотни, Когда в домах дрожат урочные огни. Ты на одной ноге, как инвалид военный, Поешь о памяти и грусти сокровенной. Ты детских слез укромный уголок, Чердачной нищеты дрожащий огонек. В баварском городке, проездом, ненароком, Пишу я о тебе как будто бы с упреком. С протяжной хрипотой ты выдуваешь звук — Наука горечи и алгебра разлук. 1953 «Что пишу — никому не нужно…» Что пишу — никому не нужно. И заря догорает зря. Гроздь винограда на ужин, Крепкий чай и два сухаря. Мне все снится: я в странном каком-то Белом городе без людей. А рядом, в прохладной комнате, Райский поет соловей. 1953 «…И опять всё то же — пустая…» …И опять всё то же — пустая, Германская тишина. Льдиной медленной день растаял У бессмысленного окна. Если хочешь — молись. Не можешь? Там в закате сияет крест. Разве сердце свое положишь В этот черный чужой подъезд? Вновь задымленный день уходит. Одиноко стучит клюка, Изо всех надоевших мелодий, Надоедливее — тоска. 1953 «Ахматова, Блок, Гумилев, Мандельштам…» Ахматова, Блок, Гумилев, Мандельштам… Сожженные годы. Сожженные люди. Серебряный век начинается там, А век золотой? Не мечтанье ль о чуде? Какие стихи и какие слова! Полет лихача по снегам голубеющим. Кровавый закат отражала Нева… Теперь только ветер, забвением веющий. 1922–1952 «Ненужный свет залег давно…» Ненужный свет залег давно И месяц просится, ныряя В подслеповатое окно Полузабытого сарая. Там не лежит уже никто, Соломы клок остыл и высох. И только ветхое пальто Шевелят, пробегая, крысы. Проходит мимо и свистит Неумудренный обыватель. Он должен ровно к десяти Улечься дома, на кровати. Кому сказать и чем помочь? Уткнувшись головой в подушку, Он слышит, как колотит ночь В сторожевую колотушку. 1953 «В пустоте, в темноте, в мелочах…» В пустоте, в темноте, в мелочах, В этом мире, что кровью пропах, В этом вот человеке в пальто, Нечто есть? Не знает никто. В этих синих морозных ночах, В обожженных колючих кустах, В боли сердца и в звуке далеком Что-то спрятано глухо, глубоко. Может — музыка, может быть свет, Может — этому имени нет. 1953 «И поздний дождь, над миром, как тогда…» И поздний дождь, над миром, как тогда, И все такое жалкое и злое. Поет, бормочет за окном вода О нежном о пленительном покое… И дождь ночной, как прежде, как тогда, И дом плывет в безвестные пустыни. В разрыве туч холодная звезда — Такой же свет мучительный и синий. 1953 «Церковка, заросшие пригорки…» Церковка, заросшие пригорки, Суздальское небо и тоска. К сонным травам, к луговинам горьким Мчится мелководная река. Родина. Летят касатки, свищут, Пропадая в предзакатной мгле. Я иду, потерянный и нищий, Поклониться Матери-Земле. Мальчик босоногий с дудкой звонкой Гонит стадо в ветровую синь. На воротах древняя иконка, А внизу — терновник да полынь. 1942 Юрий Трубецкой. Терновник. Сборник стихов (Париж, «Рифма», 1962) «Голос пел мне про те долины…» Голос пел мне про те долины, Где терновник и тишина, Где высокий клик журавлиный И предутренняя луна. Там синеет сентябрьский воздух, Как лампады мигают звезды И забвеньем пахнет трава. Помню, помню — через забвенье Тех стихов померкшие тени И ласковые слова. |
